Чтение 10–й страницы книги ~Дорога скорби~

-- Дайте мне еще неделю.

Она резко отвернулась от меня и, наклонившись над столом, выписала
мне чек.

-- Две недели -- одна прошла, и еще одна.

Я взглянул на сумму.

-- Здесь больше, чем мы договаривались.

-- Что бы там ни говорил Джо, я хочу, чтобы вы попробовали.

Я осторожно поцеловал ее в щеку. Она улыбнулась, хотя глаза остава-
лись сумрачными и влажными.

-- Ради Рэчел я заплачу сколько угодно, -- сказала она.

Я не спеша вернулся в Лондон, думая по дороге о старом циничном быв-
шем полицейском, который преподал мне основы розыска.

-- В этом деле есть два главных правила, -- говорил он. -- Первое.
Никогда не верь ничему, что говорит тебе клиент, и всегда будь уверен, что
он может сказать больше. Если задавать правильные вопросы. И второе. Никог-
да, никогда не заводи с клиентом "эмоциональных" отношений.

Это, конечно, хорошие правила, но не в том случае, когда твой клиент
-- умная и искренняя девочка девяти лет, ведущая безнадежное сражение с по-
вышающимся уровнем лимфобластов.

* * *

По дороге домой я купил кэрри и съел его, прежде чем сесть за обычную
вечернюю работу с бумагами.

Я предпочитаю ту часть работы, которая требует действия, но клиенты
хотят все точно знать -- и заслуживают этого, и платят по подробным счетам
с описанием того, что я для них сделал, предпочитая те результаты, которые
им нравятся. Закончив печатать отчет, я выставил итоговый счет, добавив
подробный список дополнительных расходов с квитанциями. Я почти всегда иг-
рал честно, даже если клиент мне не нравился, -- детективов обычно обвиняют
в том, что они растягивают на семь дней ту работу, которую при минимальном
старании могут сделать за три. Мне такая репутация была не нужна. В моем
новом занятии, как и в старом, к успеху приводила скорость.

Помимо кухни и ванной, моя славная квартира прямо скажем, довольно
дорогая, состояла из трех комнат: спальни, большой светлой гостиной и не-
большой комнаты, которую я использовал как офис. У меня не было ни секрета-
ря, ни помощника, никто не был посвящен в расследуемые мной тайны, кроме
меня и клиента, и, что бы клиент с этой информацией ни делал, то, за что он
платил, было его личным делом. Конфиденциальность -- вот что заставляло
множество людей консультироваться у меня, и они эту конфиденциальность по-
лучали.

Я прослушал несколько незначительных посланий, записанных на автоот-
ветчике, завел отчет в компьютер, отпечатал его и положил отдельно, чтобы
отправить по почте. Для составления отчетов и всяких личных дел я пользо-
вался компьютером, который не был подключен к сети. Никто не мог в него за-
лезть, а для защиты от воров я пользовался паролями. В мой второй компьютер
теоретически можно было залезть - он был подключен через модем к глобальной
сети. Любой проныра мог свободно пошарить там.

Насчет соблюдения секретности мой циничный наставник сказал так:

-- Пусть никогда твоя правая рука не знает, что делает левая. Э... --
Он закашлялся и добавил: -- Извини, Сид.

-- Это обойдется вам в пинту пива.

-- А еще, -- продолжал он позже за кружкой, -- храни запасные копии
законченных расследований в банковском сейфе, а из всех компьютеров в офисе
стирай. Если ты пользуешься случайными паролями и меняешь их каждую неделю,
этого хватает, пока ты ведешь дело, но, как только ты закончил, прячь копии
в банк и уничтожай в офисе, как я уже говорил.

-- Хорошо.

-- Никогда не забывай, -- сказал он мне, -- что люди, против которых
ты ведешь расследование, могут прибегнуть к насилию, чтобы остановить тебя.

И в этом он был прав.

-- Никогда не забывай, что у тебя нет такой защиты, как у полицейско-
го. Ты должен сам позаботиться о себе. Ты должен быть осторожен.

-- Может, мне следует поискать другую работу.

-- Нет, Сид, -- горячо возразил он. -- У тебя же дар. Слушай, что я
говорю, и все будет в порядке.

Он учил меня в течение двух лет, которые я провел в одном детективном
агентстве после того, как закончилась моя жокейская карьера, и теперь, три
года спустя, я был жив в основном благодаря его советам. Но теперь он был
мертв, и мне приходилось полагаться только на себя, что не всегда давало
результат.

Я мог попробовать утешить Рэчел, сказав ей, что я тоже вижу плохие
сны, но я не мог сказать ей, насколько эти сны яркие. После того как я снял
свою руку, принял душ и мирно улегся в постель, я заснул с мыслью об этом и
оказался в знакомой темнице. Там все было как всегда.

Мне снилось, что я нахожусь в большом темном пространстве и какие-то
люди собираются отрезать мне обе руки. Обе.

Они оставили меня ждать, но они придут. Впереди -- агония, унижение,
беспомощность и никакого выхода.

Я проснулся весь мокрый, с сильно бьющимся сердцем и осознал с огром-
ным облегчением, что ничего этого нет, я лежу в собственной постели -- и
тут вспомнил, что на самом деле это уже наполовину исполнилось. Как только
я проснулся настолько, чтобы осознать свое нынешнее не такое уж плохое сос-
тояние дел, я соскользнул обратно в сон, и всю ночь этот кошмар повторялся
снова и снова.

Я заставил себя проснуться, сесть, выбраться из постели и прийти в
себя. Я встал под душ и включил холодную воду. Затем надел махровый халат,
выпил стакан молока и сел в кресло в гостиной, включив свет.

Я посмотрел на пустое место, где некогда была моя левая рука, потом
на сильную здоровую правую, в которой держал стакан, и понял, что очень
часто, не только во сне, но и наяву, я чувствую страх, который не могу по-
давить, приступы дикого, цепенящего страха, что однажды действительно ли-
шусь обеих рук. Все дело было в том, чтобы не выказывать этого страха, не
позволять ему победить и управлять моей жизнью. Было бесполезно рассуждать
о том, что я сам навлек на себя этот страх. Я решил стать жокеем. Я решил
идти дальше, несмотря на угрозы. А сейчас я активно разыскивал человека,
который знал, как отрубить лошади ногу одним ударом.

Отрубленная нога лошади... рука, в которой я держу стакан молока...

Все это могло лишить меня рассудка. Но на этот случай существовали
люди, подобные Рэчел Фернс.

Так или иначе, а я пережил много страданий и большинство из них мог
бы позабыть, если бы не мое упрямство. И поэтому я знал -- что бы ни ждало
впереди, я смогу с этим справиться. Но у этой девочки выпали волосы, потом
она нашла отрубленную ногу своего любимого пони --и ни в том, ни в другом
не было ее вины. Ни один девятилетний ребенок не сможет сладко спать после
такого.

Господи, Рэчел, я смотрел бы твои кошмары вместо тебя, если бы мог.

Утром я составил аналитическую таблицу и занес в нее все о пони Фер-
нсов и трех двухлетках. Получилось пять колонок -- "Обстоятельства",
"Фернс", "Челтенхэм", "Эйнтри" и "Йорк". В левой колонке, "Обстоятельства",
я написал: "дата", "имя владельца", "программа скачек", "мотив" и, наконец,
"кто знал о доступности жертвы". Я обнаружил, что, хотя я могу думать об
ответах на последний вопрос, у меня нет желания записывать их, и после не-
которого колебания я позвонил Келвину Миллсу в "Памп" и благодаря настойчи-
вости добрался до него.

-- Сид, -- приветливо сказал он, -- предостережение будет в газете
завтра. Ты сделал все, что мог. Хватит агитировать.

-- Отлично, -- сказал я. -- Но ты можешь сделать еще кое-что? То, что
будет выглядеть совершенно невинно для "Памп", но вызовет бурю.

-- Какого рода?

-- Ну, спросить у "Топлайн фудс" список гостей, которых они приглаша-
ли на спонсорский ленч в Эйнтри за день до Большого национального.

-- За каким чертом?

-- Ты сделаешь это?

-- Да зачем это тебе?

-- Сенсация по-прежнему твоя. Эксклюзив.

-- Не знаю, почему я тебе верю.

-- Это окупится сполна, -- улыбаясь, ответил я.

-- Хорошо бы. -- Он с треском бросил трубку, но я знал, что он выпол-
нит мою просьбу.

Было утро пятницы. Сегодня в Эпсоме будут разыгрывать Королевский ку-
бок и Оукс, эквивалент дерби для кобыл. Шел мелкий дождь, над Южной Англией
зависла облачность.

Меня по-прежнему тянуло к ипподромам, но, прежде чем выехать из дому,
я позвонил женщине, жеребцу которой отсекли ногу в ночь после Челтенхэмско-
го золотого кубка.

-- Извините, что снова беспокою вас, но не могли бы вы ответить на
несколько вопросов?

-- Ничего, особенно если вы сможете поймать этих ублюдков.

-- Ну... ваш двухлеток был в поле один?

-- Да. Там только загон. Огороженный, конечно. Мы держали его в заго-
не поближе к дому, вот что больше всего бесит. У нас есть еще две старых
полукровки на дальнем поле, но эти варвары к ним не прикоснулись.

-- А сколько человек знало, что к вашему жеребцу можно подойти? --
спросил я нейтральным тоном. -- И насколько это было просто сделать?

-- Сид, -- воскликнула она, -- не думайте, что мы не ломали голову
над этим! Проблема в том, что все наши друзья знали о нем. Мы восхищались
его перспективами. А тогда, в Челтенхэме, мы говорили насчет тренера. Ста-
рый Ганнерс, у которого мы тренировали жеребца раньше, умер, а нам не нра-
вился этот его наглый помощник, которому досталась конюшня, так что мы