Чтение 40–й страницы книги ~Слепая смерть~

кошачью еду, купленную на выклянченные талоны. Владелец дома отнял у нее
гостиную и вторую спальню. Только потому, что не мог вышвырнуть ее на
улицу. Видите стену, которую он поставил? - Судя по слою наросшей на стену
грязи, воздвигли ее одиннадцать лет тому назад. - И вы называете это
законом? - Флетч воздержался от комментариев. - Что вы на это скажете? Она
не сделала ничего плохого. Почему она страдала?

- А вы сделали что-то плохое?

На глазах Феликса Габо мгновенно навернулись слезы.

- Не следовало сажать меня в тюрьму. Я больной человек. Как вы
назовете человека, который пристает к маленьким детям?

- Больной.

- Совершенно верно. Они должны были отправить меня на лечение. Меня
же бросили в камеру. Раздавили меня. Разве можно так обращаться с
больными?

- На суде вы не просили признать вас невменяемым.

- На суде я не произнес ни слова! - Феликс и не пытался сдержать
катящиеся по щекам слезы. - Вы знаете, как чувствует себя обвиняемый в
зале суда? - Флетч покачал головой. - Он цепенеет. Потрясен тем, что такое
могло случиться с ним. Он в ужасе от того, что говорят о нем, о содеянном
им. Все эти люди говорят, говорят, говорят о нем и о том, что он сделал.
Все, о чем они говорят, ни в малейшей степени не похоже на то, каким он
кажется себе. Его мутит от их слов. Он лишается дара речи.

- Вашим адвокатом был Дональд Хайбек, не так ли?

- Мистер Хайбек. Да. Я мог бы кое-что сказать, если бы он не говорил
так много. Видите ли, у меня были резоны. Я все видел в ином свете. Я мог
бы объяснить.

- Вы могли бы объяснить растление детей?

- Мне было что сказать. Я хотел, чтобы им было хорошо.

- Как вы расплатились с Хайбеком? Как вы смогли нанять такого
дорогого адвоката?

- Я не платил мистеру Хайбеку. Ни цента.

- Непонятно. Почему же он взялся защищать вас?

- Не знаю. Однажды он пришел в камеру и сказал: "Я твой адвокат". Он
ни о чем меня не спрашивал. Не давал ничего объяснить. Я мог бы объяснить,
почему я стал таким плохим. Он не позволил судье задать мне хоть один
вопрос. День за днем я сидел в зале суда, а все эти люди приходили один за
одним, чтобы сказать, что они видели, как я делал то, другое, третье. -
Феликс поднес бутылку ко рту и глотнул пива. - Каждый день газеты писали о
моем процессе, а телевидение вело передачи из зала суда. Они охотились за
моей сестрой. Сводили ее с ума своими расспросами. Показали дом, где мы
жили. Рисовали карты. Показывали детские площадки и школьные дворы, куда я
приходил с собаками и встречался с детьми. - Феликс по-прежнему плакал. -
Газеты - дерьмо! Они едва не затравили мою сестру.

- Я начинаю кое-что понимать.

- Вы узнали о суде из газеты?

- Ваш процесс - единственный, который проиграл Хайбек. Проиграл с
треском. Впрочем, мог ли он рассчитывать на иной исход? Растлитель
детей...

- Почему он так поступил? Почему так затягивал процесс? Почему
говорил сам? Почему не позволил мне все им рассказать?

- Он использовал вас для рекламы. На вашем примере хотел показать,
что и Хайбек может проиграть большой процесс. Благодаря вам его фамилия
каждый день появлялась на первых полосах газет. Непонятно мне другое,
почему вам дали только одиннадцать лет?

- Очень даже понятно! После всех этих издевательств, которые изо дня
в день терпела моя сестра по милости газет и телевидения, Хайбек поднялся
на одном из заседаний и заявил: "Ваша честь, мой клиент признает себя
виновным по всем пунктам".

- Не предупредив вас?

- Нет! Он вообще не разговаривал со мной. А мне было что сказать. Я
не собирался причинять детям вред. Я их любил!

- Вы "любили" их, подманивая собаками.

- Конечно! Дети любили собак. Они всегда-всегда подходили к собакам.

- Вы выдрессировали собак уводить детей в укромный уголок.

- Послушайте, вы бывали на школьных дворах? Дети всегда играют в
укромных уголках. Собаки не уводили их туда. Они звали собак к себе.

Флетч нетерпеливо взмахнул рукой.

- Я пришел сюда не для того, чтобы в чем-то вас обвинять.

- Я это понимаю. Просто мне надо выговориться. Видите ли, когда я
впервые попал в тюрьму, тамошний психиатр потратил на меня массу времени.
Я испытывал вину перед сестрой. Мы были маленькие, и я толкнул ее под
колеса автомобиля отца, когда тот дал задний ход. Тогда-то она и стала
калекой. Отец обезумел. Он ушел от нас, и больше мы о нем не слышали.
Видите? Я старался искупить свою вину перед маленькими детьми. Я их любил.
Старался любить.

- Все это сказал вам психиатр?

- Помог мне разобраться в себе. Я был болен. Мне было что сказать в
суде. Хайбек все испортил, и меня бросили за решетку.

Флетч покачал головой.

- Почему вы так растолстели в тюрьме?

- Меня не брали в рабочие бригады. Никто не хотел работать рядом со
мной. Меня отправили на тюремную ферму. Они знали, кто я такой. Из газет,
- Феликс Габо уже не плакал, а рыдал. - Если мистер Хайбек собирался
заявить суду, что я во всем виновен, почему он не сделал этого сразу,
почему позволял газетам так долго мучить мою сестру?

- За это вы и убили Хайбека.

- Я никого не убивал! - Красные от слез глаза Феликса Габо сердито
блеснули. - Меня надо было изолировать от общества. Собак убили. Я
заслужил наказание!

- Но не ваша сестра.

Феликс указал на себя обеими руками.

- Могу я выйти на улицу и кого-то убить? Я же конченый человек.

- Вы же злы на Хайбека.

- Я выхожу на улицу только по делу. Купил матрац, кресло. Они мне
необходимы. Какой сегодня день?

- Среда.

- Завтра четверг. Я должен отметиться в полиции. Вы съездите туда со
мной?

- Я? Нет.

- Моя сестра не сможет поехать. Это в центре.

Флетч встал.

- Вам обязательно надо отметиться в полиции.

- Вы не сможете поехать со мной?

- Нет.

- А что вы сделаете для моей сестры?

- Кажется, я уже слышал этот вопрос.

- Неужели вы появились здесь лишь для того, чтобы выслушать историю
моей жизни?

- Я хотел услышать ваше признание в убийстве Дональда Хайбека.

- Кто вы?

- Ай Эм Флетчер.

- Вы не из службы социального обеспечения?

- Я же сказал, что я из газеты. - Флетч уже стоял у двери. - Вы не
расслышали?

Глаза Феликса Габо вылезли из орбит. Он попытался подняться.

- "Ньюс трибюн", - добавил Флетч.

Габо упал в кресло. Перебросил бутылку из левой руки в правую.

Флетч попятился. В другой комнате наткнулся на инвалидное
кресло-каталку Терезы Габо.

Бутылка разбилась о дверной косяк.

- Мой брат не любит газеты, - пояснила Тереза Габо.

- Я понимаю.

- Винит их во всем.

В полуквартале от дома Габо Флетч едва успел сесть за руль, как на
Туиг-стрит свернула машина Биффа Уилсона, с мигалкой, антенной и надписями
"Ньюс трибюн" на капоте, багажнике и по бокам. Остановилась она у дома
45447.

ГЛАВА 37

555-2900.

Часы показывали половину первого.

В этот день Флетчу следовало избегать многих мест. Во-первых,
собственной квартиры. Во-вторых, редакции "Ньюс трибюн". Да и езда по
улицам без водительского удостоверения и регистрационного талона на
автомашину, отобранных прошлой ночью полицией, таила в себе немалую
опасность. Его могли арестовать и как Александера Лиддикоута, грабителя, и
как Ирвина Мориса Флетчера, распространителя наркотиков.

Поэтому, как только Бифф Уилсон вылез из своей машины, застегнул
пиджак и скрылся в подъезде дома 45447 по Туиг-стрит, Флетч заехал на
стоянку салона, торгующего подержанными автомобилями. Поставил "датсан 300
ZX" в первый от улицы ряд. Соседние машины были больше по размерам, чище и
новее.

Никто из продавцов не удостоил автостоянку своим присутствием.
Несомненно, в этот момент они подкреплялись кофе и сандвичами, чтобы,
набравшись сил, радовать покупателей ослепительными улыбками и
беспрерывной болтовней.

Флетч снял картонную табличку с ветрового стекла соседней машины и
подсунул под дворник своей. На табличке значилось: "ПРОДАЕТСЯ. $5000, И
ЭТОТ АВТОМОБИЛЬ ВАШ".