Чтение 54–й страницы книги ~Разборка (Пропавшие без вести)~

расколется. Кто ему будет зону греть, если он сдаст Мамаева? Расколется,
конечно, дожмут, но не сегодня и даже не завтра. Так что это проблема
второго плана.

Ну что за черная полоса! Даже в малости не повезло! Что бы этому
охраннику не взять чуть повыше и не полоснуть Николая очередью не по ногам,
а по груди! И не было бы сейчас лишней головной боли!

Генерал все вышагивал от стены к стене с видом человека, готовящегося к
важному разговору. Мамаев представлял, чем заняты его мысли. Мысли у этих
продажных сук всегда заняты только одним: как бы побольше содрать с
попавшего в трудную ситуацию бизнесмена. Но ты у меня сдерешь! Ты у меня,
тварь, сдерешь!

Мамаев сел, нашарил в кармане пачку "Житана" и закурил. Генерал навис
над ним и спросил с тем сочувствием, с каким спрашивают преступника, вина
которого очевидна и не требует никаких доказательств:

- Как же так вышло, Петрович? А?

- Что вышло? Что? По-твоему, я приказал этому ублюдку стрелять в
Бурова?

- Знаю, что не ты. Я-то знаю. Но вот как это выглядит со стороны? Твой
охранник при тебе убивает президента банка. Приехал ты к нему по делу, с
чемоданом "зеленых". Не договорились...

- Сколько я был в отключке? - перебил Мамаев.

- Почти два часа.

Мамаев посмотрел на часы. Десять пятнадцать. Два с лишним часа пропали.
Отвалились, как кусок штукатурки. Булькнули. Два часа времени его жизни.

- Калмыков? - спросил он.

- Ищем. Ищем твоего Калмыкова. Но сейчас не о нем речь. Дело взял на
контроль генеральный прокурор. Все наши на ушах стоят. Шутка ли: самого
Бурова пристрелили. В собственном его кабинете! Резонансное преступление,
Петрович. Как его приглушить? Только одним способом: свалить все на тебя.
Трудновато будет отмазать тебя от этого дела. Прямо тебе говорю: трудновато.

- Меня? Себя! - рявкнул Мамаев. - Ты не меня будешь отмазывать, а себя!
Понял, сука? Себя!

- Но, но! - отскочил генерал. - Полегче! Полегче, господин Мамаев!

- Заткнись! На первом допросе я буду говорить не о своих отношениях с
Буровым. Я тебя заложу. По полной программе. У меня компромата на тебя выше
крыши. Лет на десять. Ясно?

- Ты меня не пугай! Не пугай! - крикнул генерал. - Пугать он меня,
понимаешь, надумал!

В курительную заглянул милицейский полковник:

- Товарищ генерал, можно вас?

Генерал вышел. Вернулся через час. Выложил на стол ключи от "Мерседеса"
и техпаспорт, мягко укорил:

- Неправильно ты держишь себя со мной, Петрович. Так себя с друзьями не
держат. Но я не обижаюсь. Понимаю, стресс. Уладим эту историю. На твое
счастье, ваш разговор с Буровым записывался. Я сейчас просмотрел пленку. Там
одно место плохое. Получается, что твой Николай вступился за тебя.

- Вырежи это место, - бросил Мамаев.

- Тогда будет непонятно, с чего он вдруг начал стрелять.

- Все понятно. Увидел деньги, ошалел, решить ограбить.

- Годится, - подумав, кивнул генерал. - Версия: попытка вооруженного
ограбления. Николай подтвердит?

- Куда ему деться? Намекнем через адвоката, что это посоветовал я. Все
подтвердит.

- Годится, - повторил генерал. - Так и сделаем. Там твой Тюрин
крутится...

- Тюрин? - неприятно удивился Мамаев. - Как он сюда просочился?

- Тюрин куда угодно просочится. Не хочешь увидеть его?

- Нет.

- Может, что-нибудь ему передать?

- Нет! А впрочем... Скажи ему по секрету, что меня задержали по
подозрению в причастности. И что я буду сидеть у вас на Петровке.

- Зачем тебе это?

- Не вникай!

- Как скажешь. На Петровку тебе все равно придется проехать. Сам
понимаешь: свидетель. Дашь показания.

Только в пятом часу закончились милицейские формальности. Сначала
отсматривали пленку и допрашивали Мамаева в следственной части ГУВД, потом
приехал важняк из генпрокуратуры, процедура повторилась. Мамаев не
высказывал никакого недовольства задержками. На Петровке он чувствовал себя
защищенным. Он боялся выйти за проходную и остаться один на один с
опасностью, которая могла грозить из-за любого угла.

Когда все протоколы были подписаны, Мамаев пригласил генерала пообедать
в "Арагви". Все по той же причине: чтобы не оставаться одному. Тот охотно
согласился. Как всегда, много ел, много пил, много говорил, удивлялся, что
Мамаев почти ничего не ест, уверял, что все будет улажено, не о чем
беспокоиться.

Когда на улице стало темнеть, Мамаев отозвал официанта в сторону,
расплатился за обед, дал щедрые чаевые и попросил вывести его из ресторана
через кухню. Прячась за баками с отходами, внимательно осмотрелся. Ничего
подозрительного не обнаружилось. Он поймал такси и велел отвезти себя к
Народному банку. "Мерседес" стоял в переулке у служебного хода. Охранник
подозрительно посмотрел на Мамаева, двинулся было к нему, но увидел, как тот
нажал кнопку на брелоке, отключая сигнализацию, и вернулся на место.

На Истру Мамаев хотел ехать на частнике, но ему нужно было взять
кое-что из "мерса". Это была граната Ф-1, "лимонка", которую Николай хранил
в специально сделанном углублении снизу в водительском кресле. "Лимонку"
Николай привез из подмосковной воинской части. Прапор, который продал ему
"Винторез", заломил за него прилично, уступать не хотел и дал впридачу
"лимонку", чтобы покупатель не чувствовал себя совсем уж в проигрыше. Мамаев
рассвирепел и приказал выкинуть "лимонку", но Николай уперся и в конце
концов убедил шефа, что в случае чего она не помешает, а ментовского обыска
можно не опасаться, так как "мерс" Мамаева был с правительственными
номерами. Сейчас "лимонка" могла пригодиться.

Отъехав от Народного банка, Мамаев остановил "Мерседес" и хотел
переложить гранату в кейс. Но мысль о том, что он покинет привычный салон и
снова окажется словно бы голым на враждебных московских улицах, заставила
его изменить решение.

На выезде из Москвы стоял усиленный наряд ОМОНа, шмонали все машины
подряд. Мамаева пропустили без очереди, но, несмотря на правительственные
номера, документы тщательно проверили, заглянули в салон, попросили открыть
багажник.

- "Перехват"? - поинтересовался он.

- Наши дела, - неохотно отозвался омоновец. - Проезжайте.

"Мерседес" Мамаев оставил возле поселковой почты и двинулся к своему
участку, стараясь побыстрей проскакивать освещенные редкими фонарями места.
Дорога была усыпана нанесенными откуда-то сухими листьями, они шуршали под
ногами, как бы удваивали звук его шагов. Мамаеву все время казалось, что
кто-то за ним идет. Он резко останавливался, вслушивался, шаги умолкали.

Фонари кончились, по сторонам похожей на лесную просеку улицы чернели
недостроенные особняки. В вершинах сосен тревожно шумел ветер, сквозила
низкая тяжелая луна. На другом берегу водохранилища, к которому вывела
просека, весело роились огни пансионатов.

Темнота была враждебной, шелест листвы под ногами был враждебным,
лунный свет был враждебным, даже далекие огни пансионатов были враждебными.
Успокаивала лишь тяжесть "лимонки", которую Мамаев сжимал в кармане.

На свой участок он проник через заднюю калитку. Перед этим осторожно
прошел вдоль забора, то и дело останавливаясь, всматриваясь в темноту,
прислушиваясь. Ничего подозрительного не было. Подозрительным было все.

Оконце одной из строительных бытовок в углу двора было освещено, дом
стоял темный. Лишь приглядевшись, Мамаев увидел в просторном окне второго
этажа слабый желтый свет, похожий на свет керосиной лампы или свечи. У
крыльца горел фонарь, стоял какой-то белый "жигуленок". На ступеньках сидел
человек в светлом плаще, курил. Мамаев с удивлением узнал в нем члена Союза
писателей СССР с еврейской фамилией.

- Ты что тут делаешь? - спросил он. - Люська наняла тебя в сторожа?

- Нет, - ответил писатель. - В сторожа она наняла таджика. Из тех, что
здесь работали. А меня попросила побыть, ей страшно.

- Так со вчерашнего дня и сидишь?

- Ну почему? Проехали по магазинам. Посижу до двенадцати, потом будет
сторожить таджик. Времени у меня много. И здесь хорошо думается.

- О чем?

- О чем может думать нынче советский писатель? О тщете жизни.

При свете фонаря Мамаев отсчитал пять стодолларовых купюр и вручил их
писателю.

- Спасибо, можешь уезжать.

- За такие бабки могу и побыть. До двенадцати подежурю. Вдруг вам
вздумается куда-то съездить?

- Ну, как хочешь, - равнодушно согласился Мамаев. - Только сиди в
темноте.

Он выключил фонарь у крыльца и поднялся на второй этаж.

- Наконец-то! - радостно встретила его Люська. - А я уж вся извелась.
Что происходит, папа?

- Ничего. Теперь уже ничего.

На столе в зале горела свеча. Мебель была внесена и расставлена в
беспорядке. Лишь огромная кровать была вдвинута на свое место в альков. На
столе стояли бутылки, были разложены закуски, мандарины, бананы, киви.
Венчал натюрморт крупный ананас. Одна из бутылок была "Хеннесси". Мамаеву