последний момент догадываюсь, что в нем зажат кастет. Это смерть!..
другой человек наклоняется надо мной. Круглые очки. Усики. Длинный голый
череп. Тот самый, из бара!
подальше.
чувствую, куртка предохраняет меня. Я продолжаю хрипеть. Но уже все вижу.
Что-то липкое ползет по лицу, затекает в рот. Кровь! Очень соленая. Моя
кровь... Голова снова начинает кружиться. И боль в ней, режущая, колющая,
пульсирующая, черт ее знает какая. Нет сил ее терпеть... И слабость...
конечно, никого не позовет на помощь, гадина...
перекатываюсь на бок, стон рвется какими-то всхлипами вместе с последними
клочьями воздуха из отбитых легких, нового я не могу набрать, я не могу
вздохнуть...
груди, к подмышке. Трещит ворот рубашки, сыплются пуговицы.
любое движение. Толик наотмашь бьет меня по лицу, но небрежно, скользящим
ударом, сдирающим кожу. Я мешаю ему лезть в карманы брюк.
наконец, совсем уже слабыми, непослушными пальцами пытаюсь расстегнуть
кобуру. Толик выворачивает карманы моих брюк. На землю выпадают кошелек,
расческа, платок.
свистит мимо моего уха.
он в очках, всем телом наваливается мне на живот.
теперь!
Толик рушится на землю как колонна. Мне даже кажется, что земля подо мной
вздрагивает.
икая, кричит:
скрюченную фигуру, искаженное болью лицо без очков.
подняться. Не могу... Нет, я поднимусь... И поднимаюсь на дрожащих,
ослабевших ногах.
ногам легче. Но снова кружится голова и раскалывается от боли. Все плывет
перед глазами, кружится черный двор.
плачу? Но почему же так щиплет глаза? Почему я ничего не вижу?! Нет, я вижу,
начинаю видеть!
земле Толика, пригибается, как для прыжка. У него в руке нож. Он без очков,
скалит зубы... Он думает, я его не вижу.
пронизывают комнату. Незнакомую комнату. Пустую и белую, как в больнице.
Кажется, это и в самом деле больница.
рядом, белая пустая кровать напротив. На мне незнакомая рубашка из плотной
бязи с завязками на вороте. В квадрате пододеяльника видно рыжее байковое
одеяло. Дальше металлическая спинка кровати.
легкая слабость. Но голова ясная и совсем не болит. И вообще ничего не
болит. Я глубоко и свободно вздыхаю. Нет, все-таки глубоко вздыхать больно.
Да, значит, я угодил-таки в больницу.
значит, целы. На них шесть часов и пятнадцать минут. Утра, конечно.
вечером около этого проклятого пивного бара. Оказывается, я прекрасно все
помню.
Ребята ждали меня внутри, в баре. Меня и всех других. Но ведь у Гали план
был совсем другой. Она собиралась меня с кем-то познакомить, и мы оба должны
были затем попасть в милицию. Да, вот этот план мы и взяли в расчет. Но в
самый последний момент, видимо, все изменилось. Вмешался Зурих. Они
сговорились с Галей. И тогда она отдала меня им. Я же слышал все сам. Ну и
потом меня узнали, это теперь ясно. И узнал меня Толик.
был в него стрелять. Зачем я с ним тогда поссорился, у Варвары, я же мог и
не ссориться. Кузьмич сказал: "Аукнется тебе еще эта драка". Аукнулась. И
мне, и Толику. Не бывает пустоты в человеческой душе. Вот я ничего не
сделал, чтобы ее заполнить, и никто другой тоже. Сделал это Зурих. Ему было
даже проще. Но это нас всех нисколько не оправдывает. И меня, в частности.
На моей совести этот непутевый парень. Как он меня вчера... С лютой злостью.
И все-таки... все-таки первым совершил ошибку я. А там, во дворе, он упал
как подкошенный. Я выстрелил три раза... Господи, неужели я его убил?..
держал его на мушке потом. Он ведь крался ко мне с ножом. И был без очков.
Почему он мне знаком, этот парень? Где я его видел?.. Нет, я его нигде не
видел. Это точно. Почему же тогда... Без очков, кстати, он был еще больше
мне знаком. Может быть... Да, да, я где-то читал его приметы. Петр, Петр...
Постой! Петр Горохов! Вот он кто! Из Пунежа! Ну конечно!..
температуру померим.
больнице ты или где?
посмотрит, отпустит. А тогда сестренка и заберет.
как. Хорошая у тебя сестренка. Чтоб у всех такие были. И с виду хороша,
ничего не скажешь.
меня в конце концов уговорят.
В нашем доме живет. Станислав Григорич. Жена у него тоже врач. Сидела около
тебя.
сейчас принесу, не бойся.
вот тогда и проси свои штаны.
нежно, как сокровище Вот, черт, положение.
настраиваются на какой-то, я бы сказал, философский лад. Например, что есть
жизнь и что есть мы в этой жизни. И даже, все ли ты в ней успел. Словно я
помирать собираюсь. Надо сказать, что и работа моя тоже наталкивает порой на
такие вот мысли. Только сосредоточиться на них обычно некогда! Хотя столько
судеб проходит перед тобой, таких разных и по большей части сложных,
трудных, а то и трагических. Иной раз кажется: ну что ты суетишься, что тебе
надо и что тебе под силу в этом мире? Конечно, борьба с преступностью,
ликвидация ее - счастливая цель, что говорить. Но во что это упирается в