Мы снова закуриваем.
У Павла Алексеевича забавная привычка: закурив, он не гасит спичку, а,
ловко перехватив ее за обгорелый конец, старается, чтобы она сгорела вся и
остался только черный, обугленный червячок. Это занятие, отвлекая внимание
собеседника, вероятно, помогает успешнее вести сложный разговор.
Осторожно положив в пепельницу очередную обгоревшую спичку, Павел
Алексеевич внушительно говорит:
- Так вот. Первое предложение: не воюйте с ветряными мельницами.
- Как же это расшифровать применительно к конкретному случаю? - спрашиваю
я, все еще не понимая, к чему же, в самом деле, относится вся эта
грандиозная артподготовка.
- Как расшифровать? А вот так.
Мы не спеша отхлебываем кофе, изредка пригубливаем рюмку с коньяком,
курим, и со стороны, вероятно, кажется, что ведем неторопливую, дружескую
беседу, иногда шутливую, иногда серьезную. Так, встретились некие
сослуживцы или, допустим, дядя с племянником, и дядя, конечно, между делом
поучает, а племянник делает вид, что усваивает. Идиллическая, наверное,
картинка.
На самом же деле разговор приобретает все более напряженный и опасный
характер. И я жду, когда мой не в меру эрудированный собеседник перейдет
от теоретических рассуждений к грубой прозе, к практическим предложениям.
Дело, очевидно, пахнет предложением взятки, причем крупной, может быть
даже очень крупной. Но за что, на каких условиях? Меня прежде всего
интересуют условия. Ведь чем крупнее взятка, тем важнее и интереснее
условия. Это во-первых. А во-вторых, я пока так и не могу уловить, "откуда
дует ветер", кто послал этого человека. Свиристенко? И это связано с тем,
прошлым делом? Но по нему предлагать мне взятку уже бесполезно. Да и
навряд ли Свиристенко мог подкинуть такую мысль, уж очень рискованно это
для него. Ведь узнай его компаньоны, что взятка не была дана, что денежки
их просто присвоены им, тогда... ну, не жить ему тогда, и так может
случиться. Нет, тут что-то другое...
- Вот как это расшифровать, - продолжает между тем Павел Алексеевич,
тяжело отваливаясь на спинку кресла и в очередной раз закуривая, при этом
крутит в руках зажженную спичку, стараясь, чтобы она сгорела до конца.
И я невольно наблюдаю за его манипуляциями.
- ...Обратите внимание, - говорит Павел Алексеевич, с удовлетворением
бросая обгорелый крючочек в пепельницу, - наше планирование построено так,
что то и дело остаются неиспользованные, неучтенные резервы.
- Кем неучтенные?
- Вышестоящими органами, конечно. А предприятия, обладатели этих резервов,
этих материальных излишков, причем чаще всего весьма дефицитных, вольны
или копить их, или пускать их в дело. Об этом, кстати, не раз писалось в
газетах, небось читали?
- Читал.
- Ну так вот. И эти излишки, всякие комбинации с ними сулят предприимчивым
людям немалый доход, а населению - нужные товары, дополнительно, как бы
сверх плана. Парадокс заключается в том, что при этом не страдают планы ни
самого предприятия, ни даже всей отрасли.
- На бумаге?
- Планы, уважаемый Виталий Павлович, всегда составляются на бумаге.
- Но должны, очевидно, иметь реальную, материальную основу. А тут основа
оказывается липовой, раз такой план рождает неучтенные излишки.
Незаметно я втягиваюсь в спор. Наглость и очевидная удачливость этих
ловкачей начинает бесить меня. И я с трудом сдерживаюсь, чтобы не
наговорить лишнего. Пусть выкладывает, пусть. Это полезно услышать.
- Да, в некотором смысле, план получается... с изъяном, - иронически
усмехается Павел Алексеевич. - Но этим планом, однако, все довольны, его
все утверждают. И это второй парадокс указанной ситуации.
- Довольны от незнания всех возможностей, кем-то скрытых ресурсов, от
некоего неразоблаченного обмана, так, что ли?
- Это уже не имеет никакого значения, от чего довольны. Тем более
практического, - небрежно машет рукой Павел Алексеевич и отхлебывает из
чашечки кофе. - Наоборот, население, как я сказал, получает дополнительные
товары из фондов, которые иначе бессмысленно копились бы на предприятии.
- Нарочно скрытые от планирования?
- Если хотите, да. Хозяйственники народ запасливый и боятся всяческих
невзгод. Накопленные ими излишки на черный день все равно никто не найдет
и не станет искать, вот ведь в чем дело. Естественные издержки
гигантского, всеобщего планирования. Наказывать за их использование хоть и
законно, но в принципе, я полагаю, несправедливо.
- Очень спорное утверждение, - насмешливо замечаю я.
Но Павел Алексеевич убежденно прихлопывает рукой по столику.
- Да, да. А главное - бессмысленно. Накажут одного, но об этой возможности
знает еще десяток предприимчивых людей. Появится свободное место, и на
него найдется немало охотников, уверяю вас.
- На свободное место?
- Вот именно.
- А если мы вообще заткнем эту щель?
- Найдется другая. Без работы вы, кажется, еще не оставались. И не
останетесь.
- Спор бесполезен, - говорю я. - Мы, очевидно, друг друга не убедим.
Предлагаю от общего перейти к частному. В конце концов не ради же
теоретической дискуссии вы предложили мне эту встречу. Я вообще не
понимаю, если на то пошло, зачем эта дискуссия вам понадобилась.
- Ради самоутверждения, - усмехается Павел Алексеевич. - Хотелось, чтобы
вы увидели перед собой мыслящего человека, а не... корыстного практика,
так скажем. Ну, и, конечно, кое в чем надеялся вас убедить.
- Считайте этот этап пройденным, - решительно говорю я. - Извините за
огрубление ситуации, но вы, очевидно, хотите, чтобы я совершил кое-какое
служебное нарушение, говоря мягко, а вы, в свою очередь, готовы на
некоторую материальную компенсацию. Так, если не ошибаюсь?
- Не совсем так. Я хочу, во-первых, чтобы вы поняли, что борьба с
подобного рода явлениями бессмысленна, как сражение с ветряными мельницами.
- Пойму я это или не пойму, для вас значения не имеет. Я подобными
явлениями, а точнее - преступлениями, не занимаюсь, это...
- Знаю, - перебивает меня Павел Алексеевич. - Вы хотите сказать, что это
дело ОБХСС, а вы уголовный розыск. Так?
- Вот именно.
- Но в данном случае ваша работа имеет для нас значение. Потому что мы
хотим, чтобы вы занимались только своим прямым делом. Только. И не уходили
в сторону. И не отказывайтесь от живых, огромных денег. Это будет в высшей
степени глупо. Как видите, от вас не требуется никаких служебных
нарушений. Работайте по своей линии, и только. Деньги же будут переданы
вам так, что никто и никогда не сможет поставить их вам в вину.
- Очень соблазнительно, - улыбаюсь я. - Но поясните сперва, что значит
"занимайтесь только своим прямым делом"? А чем я еще могу заниматься?
- Что ж, поясню. Теперь это можно. Вы расследуете убийство некоего
Семанского Гвимара Ивановича, так ведь?
Ну вот. Ситуация начинает наконец проясняться.
- И еще кражу, квартирную кражу, не забудьте, - усмехаясь, говорю я.
- Ах да. Верно. Так вот, это и есть ваше прямое дело. Кстати, убийство и
кража увязываются между собой?
- Возможно.
- Да, да. Я не вправе ставить такие вопросы, понимаю. Так вот, расследуйте
все это на здоровье. Но... не уходите в сторону, не залезайте в чужой
огород, даже если вдруг... что-то такое вам померещится, скажем так.
Согласны?
- Что вы называете "чужим огородом"?
- Область деятельности ОБХСС, - решительно произносит Павел Алексеевич, и
красное лицо его с тяжелыми мешочками под глазами и седыми усиками как бы
твердеет в этот момент и перестает быть благодушным.
- Что же меня может привести в этот огород?
- Ну, такие вопросы уже вы не вправе ставить, - укоризненно качает головой
Павел Алексеевич, стряхивая пепел с сигареты. - Вы и сами, возможно, вдруг
что-то нащупаете. А возможно, и не нащупаете, возможно, вообще ничего не
окажется. И тогда вознаграждение будет просто найденным кладом. Так как, в
принципе вас устраивает такое предложение?
- В принципе, конечно, нет, - говорю я задумчиво. - А в частности хотелось
бы прикинуть. Вам я, очевидно, позвонить не смогу?
- Естественно, Позвоню я. Когда?
- Завтра суббота. Позвоните в понедельник в конце дня.
- Прекрасно. Но меня просили передать еще вот что. Учтите, мне лично это
не нравится. Но передать я обязан.
- Что ж, слушаю вас.
- Так вот. Если вы пренебрежете их предложением и все-таки сунетесь в
чужой огород, вы очень рискуете. В дело втянуты серьезные люди и на карту
поставлено слишком много.
- Понятно... - медленно говорю я.
- Вот, пожалуй, и все, - заканчивает нашу встречу Павел Алексеевич. - До
понедельника, следовательно.
Мы допиваем кофе, расплачиваемся и встаем из-за столика.
Прощаемся мы уже на улице и направляемся в разные стороны.
Ну и ну. В веселенькое положение я, однако, попал.
ВСЯКИЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЯ
И ПРОЧИЕ НЕУДАЧИ
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей
Смоленский Вадим
Флинт Эрик
Майер Стефани
Круз Андрей