Валя Денисов приехал в тот переулок утром, сразу после оперативки у
Кузьмича. Задание у него было далеко не простое. Следовало не только
выяснить, в какой именно квартире скрывался Чума вместе со своей Музой, -
но кто их там и почему приютил. А главное - нет ли "выходов" от той
квартиры к кому-нибудь еще из членов шайки, и вообще какие от этой
квартиры тянутся ниточки, куда, к кому, через кого.
Заваленный чистым и свежим, еще ночным снегом переулок был, как и вчера,
пустынен, пасмурен и на этот раз словно бы насторожен. Особенно сгущалась
разлитая тут напряженность, как показалось Денисову, именно возле дома
номер семь, старенького, невзрачного, трехэтажного дома постройки начала
века, с обвалившейся кое-где по фасаду штукатуркой, узкими, подслеповатыми
оконцами и заснеженными, маленькими, какими-то пряничными балкончиками с
черными, замысловатыми чугунными решетками.
Денисов пока что знал только номер нужной ему квартиры, его сообщила Нина.
Больше она в тот момент ничего не в состоянии была сообщить, до такой
степени ее ошеломило все происшедшее. Да и номер-то квартиры она вспомнила
с немалым трудом и вовсе не была уверена, что вспомнила точно. Нина только
уверяла, что они поднялись на третий, последний, этаж и там, кроме двух
высоких дверей, была третья, низенькая, кажется, под номером девять, вот в
нее-то они с Музой и вошли.
Беспечной, гуляющей походкой Валя зашел в подъезд, не спеша поднялся по
сумрачной, грязноватой лестнице с расшатанными, тонкими перилами на третий
этаж, улавливая на каждой площадке свои запахи - то жареной рыбы, то
какой-то дезинфекции, а на последней площадке стойко и ядовито пахло
кошками. Здесь Валя и в самом деле обнаружил низенькую дверь под номером
девять. После этого он, так и не встретив на лестнице ни одной живой души,
круто развернулся и, стремительно спустившись, снова оказался в пустынном
заснеженном переулке.
Найти жэк, которому принадлежал дом номер семь, было дело несложным. И
через каких-нибудь десять минут Валя уже беседовал с немолодой, болезненно
полной женщиной-счетоводом. Она сняла очки, и бледное, отечное лицо ее
казалось до того усталым, что Вале на миг стало даже неловко беспокоить ее
своими расспросами. Однако женщина, разговаривая с ним, казалось, даже
оживилась, и в глазах ее засветилось любопытство.
В отличие, скажем, от Пети Шухмина, располагавшего к себе людей своей
неизменной шумной веселостью, добродушием и какой-то свойской,
доверительной простотой, Валя вел себя с людьми серьезно, внимательно и
необычайно деликатно, что ли. И эта его чуткость и деликатность порой
привлекали людей больше, чем Петины шутки и панибратство. Вот и на этот
раз женщина прониклась к Вале доверием и безотчетной симпатией.
- ...Ну, а на третьем этаже этого дома у нас тоже три квартиры, -
продолжала между тем свой рассказ женщина, и по ее напряженному,
любопытному взгляду Валя понимал, что она все еще не может догадаться, что
же ему все-таки надо. - Две, как и внизу, такие же многокомнатные,
коммунальные, а третья, номер девять, выгорожена из соседней. Уж и не
помнит никто, как это получилось. Там только комната и кухня, ну, конечно,
туалет еще. А ванной нет, рукомойник только на кухне. В ней водопроводчик,
слесарь наш, много лет жил, может, он когда сообразил выгородиться, кто
его знает. Уж он лет десять как помер. Ну а бабка его так и живет там.
Детки поразъехались, о матери забыли, а она целый день пьяненькая, то
спит, то поет.
- На что же она целый день пьяненькая? - усмехнулся Валя. - Пенсии на это
небось не хватит.
- Господи, да она у нее такая, что ни на что не хватит. А выпивать ей
гости подносят. Она их на вокзале подбирает, на ночевку. Вокзал-то от нас
близко.
- Запрещено ведь это.
- Конечно, запрещено. А что с ней поделаешь? У квартиры милиционера не
поставишь. Да и бог с ней, скажу я вам. Доживает свой век и никому не
мешает. И для людей иной раз выход из положения. Пойди в гостиницу
устройся.
Вале захотелось было рассказать, кого на этот раз приютила пьяненькая
старушка Полина Тихоновна, но он тут же поборол это неуместное желание и
только спросил:
- А соседи не жалуются?
- Сочувствуют, - вздохнула женщина. - И тоже старушку подкармливают. Это
при двух-то взрослых детях. Надо же.
- По закону с них следует получать, - досадливо сказал Валя. - Через суд,
раз так.
- Уж ей жильцы тоже насчет этого говорили. Не желает. В большой обиде на
них. О господи, - снова вздохнула женщина. - Вот так - воспитываешь,
воспитываешь, себя не жалеешь, последнее отдаешь, а разве знаешь, чем они
тебе вернут? Вот в четвертой квартире семья живет...
Разговор вполне естественно ушел в сторону от интересовавшей Валю
квартиры, и он не мешал его свободному течению, наоборот, проявил интерес
и к жильцам из четвертой квартиры, а потом и к другим людям, о которых
упоминала его словоохотливая собеседница. И, только убедившись, что та уже
потеряла всякую надежду понять, зачем он к ней пришел, Валя стал прощаться.
По тихому заснеженному переулку он снова подошел к знакомому уже дому,
уверенно поднялся на третий этаж и позвонил в низенькую дверь под номером
девять. Однако отворять ему никто не спешил. Тогда он позвонил еще раз,
потом еще, уже длинно, требовательно, и, наконец, решил, что старушка,
потеряв вчера постояльцев, видимо, отправилась за новыми и придет теперь,
к сожалению, не скоро и, возможно, не одна. Досадуя, Валя собрался уже
было уходить, когда за дверью послышалось какое-то движение, возня.
Лязгнул замок, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель показалось
старушечье лицо, крупное, морщинистое, усатое, со слезящимися глазами, с
наползающей на них темной косынкой, из-под которой выбивались седые патлы
волос.
- Кого тебе? - спросила старуха скрипучим басом.
- Вас, Полина Тихоновна, - вежливо ответил Валя. - Зайти к вам разрешите?
- Тебе-то? - Старуха с сомнением оглядела Валю и покачала головой. -
Чтой-то я тебя не помню.
- А я к вам первый раз.
- А-а... Бутылочку прихватил?
- Да нет. Поговорить надо.
- Ишь ты, разговорчивый какой нашелся, - ворчливо сказала старуха и
распахнула дверь. - Ну, заходи, коли пришел.
Валя шагнул через порог и оказался в тесной, грязноватой кухне. За ней
виднелась комната, и Валя, уже не спрашивая, прошел туда и огляделся.
Тяжелый, застойный запах стоял в комнате. Валя увидел широкую,
неприбранную постель, стол, заставленный грязной посудой и бутылками,
какое-то тряпье на стульях, а в дальнем углу, на полу, целую батарею
пыльных бутылок возле старенького, покосившегося шкафа.
- Ну, садись куда хочешь, гость дорогой, - с одышкой произнесла старуха и,
тяжко кряхтя, опустилась на кровать, не подумав даже запахнуть старый,
вылинявший халат. - Ох, господи, господи. Никому не нужна, всеми брошена...
- Однако гостей у вас хватает, я гляжу, - заметил Валя, очищая себе место
на стуле. - Не одна же вы столько употребили, - и он кивнул на бутылки в
углу возле шкафа.
- Известное дело, - спокойно согласилась старуха. - Вот после Кольки, к
примеру, сколько осталось, - она указала на стол. - Подсаживайся, угощу.
Мне не жалко, если человек хороший. Чего мне жалеть?
- Спасибо. А Колька-то не один был небось?
- Ясное дело. С красавицей своей. Два дня прожили.
- А потом?
- Вчерась забрали. Не приведи господь как. Чего тут было!.. Одних машин -
пять штук иль десять. Этих - человек двадцать. Полк целый. Палили во все
стороны. Страшное дело. Говорили, самолет должен был прилететь. Я и то,
веришь, еле жива осталась.
- Выходит, и в вас палили? - улыбнулся Валя.
- Не. Я от страха. Они, значит, в концертную залу себе пошли, Колька-то с
бабами. А я следом на угол, в продуктовый. Чуть вышла из дома-то, тут уже,
значит, и началось. Ну, я и обмерла вся.
Валя про себя облегченно вздохнул. Старуха, видимо, его не запомнила, а
может, и вообще не разглядела.
- Как же Колька к вам залетел?
- Дружок привел, Леня. Он у меня до того уже с неделю жил.
- В первый раз?
- Ага. В первый.
- А его кто привел?
- Да нешто я помню? Кто-то, значит, привел. А как же?
- Ну, мог и сам подойти, на вокзале, к примеру.
- Мог и сам, ясное дело, - охотно согласилась она. - Ну да. Подошли. На
вокзале как раз. Леня и еще один, видный такой, пожилой весь. Вот он мне и
говорит: "Бабуся, местечка для молодого человека не найдется переночевать
ночки на три-четыре? Довольны будете". И Леню, значит, выставляет мне. Ну,
я его и забрала, Леню-то.
- А до того вы этого пожилого и не знали?
- И не знала, и не видела. Случайный человек.
- А Леня вам говорил, откуда он сам?
- Дык когда говорить-то? Я ж его и вообще, считай, не видела. Утром шасть,
и до ночи. А вот... Когда ж это, дай бог память, было-то?.. Ну да. В
прошлое воскресенье как раз. Пришел, значит, тоже к ночи уже. Ой, я прямо
обмерла. Сам не свой. Лица на нем не было, вот те крест. "Бабушка,
говорит, давай скорей выпьем. Чего я наделал, чего я натворил..." Ну,
бутылочка, конечным делом, нашлась. Выпили, значит. Я его и спрашиваю:
"Чего же ты, бедолага, наделал-то?" - "Ой, говорит, мы, бабуся, человека
убили". И чуть не плачет сам. "Как же рука поднялась, спрашиваю? Ведь
Гуревич Георгий
Буркатовский Сергей
Мичурин Артем
Белогорский Евгений
Маккэфри Энн
Шилова Юлия