Чтение 47–й страницы книги ~На свободное место~

квартире Купрейчика. Под благовидным предлогом, конечно. Чтобы самому
осмотреть, так сказать, поле боя. Проверить данные Гвимара Ивановича.
Вполне допустимо. Тем более, солидный человек, под солидным предлогом,
конечно. Доверие ему было бы полное. Как считаете, а?
Всегда Кузьмич кончает свою мысль вопросом, вы заметили? Всегда стремится
втянуть нас в обсуждение, заставить возражать или соглашаться. Это вовсе,
между прочим, не педагогический прием; я заметил, что ему самому это
необходимо, он привык, ему требуется, чтобы кругом него люди тоже думали
над тем, над чем думает он, и вопрос престижа при этом его нисколько не
волнует.
- Если была необходимость, то появиться он у Купрейчика мог, - соглашаюсь
я.
- Ну вот, - с облегчением констатирует Кузьмич. - Но это я, конечно, к
примеру. Ты смотри разберись получше, что там к чему. И потревожь,
потревожь его, не бойся. Они его сильнее потревожили. - И деловито
заключает: - Ну, ступай. Звони в Южноморск. А с Купрейчиком постарайся
днем встретиться. К вечеру Мещеряков обещал доложить результаты работы по
обоим москвичам. Говорит, кое-что там уже накопали.
Я киваю и, наконец, выхожу из кабинета.
Вот, между прочим, такие у нас субботы, в нашей работе. И воскресенья
часто тоже такие. Расследование тяжких преступлений должно идти
непрерывно, тут дорог каждый час, не только что день. Паузы, конечно,
возможны, но они зависят не от дня недели.
В дежурной части мне тут же дают Южноморск. Разница во времени у нас всего
лишь час, и там тоже разгар рабочего дня. Дежурный горотдела Южноморска
принимает мое сообщение о возможном появлении Лехи и обещает принять все
меры к его задержанию. В последнем случае будет немедленно сообщено нам.
Голос у него при этом торопливый и нервный. Что-то, наверное, случилось у
них, скорей всего какая-то неприятность.
- Разыскивается в связи с убийством и крупной квартирной кражей, -
подчеркиваю я и еще раз настойчиво предупреждаю: - Помните, вооружен и
очень озлоблен. Потому опасен при задержании.
- Понятно, понятно, - нетерпеливо говорит дежурный. - Все будет сделано,
товарищ Лосев.
Мне не нравится его тон, но ничего больше не остается, как пожелать удачи.
Моего дружка Мамедова на месте не оказывается. Я прошу передать, что жду
от него известных ему сведений. На этом мы с дежурным прощаемся.
Я иду к себе и уже по городскому телефону звоню Купрейчику. Он, конечно,
дома. Время около одиннадцати, и Виктор Арсентьевич, судя по его
вальяжному тону, небось еще попивает утренний кофе и проглядывает свежие
газеты. Эх, живут же люди, черт возьми!
Виктор Арсентьевич отменно любезен и конечно же не отказывается повидаться
со мной. Больше того, он как будто даже рад предстоящей встрече. И мы
уславливаемся, что через час я буду у него.
Конечно, я мог бы вызвать его к себе. Несмотря на субботу. Но это не тот
случай. Виктор Арсентьевич приедет недовольный, раздраженный причиненным
ему беспокойством, настороженный, конечно, и с одной лишь мыслью поскорее
от меня отделаться. И нужного разговора - доброжелательного,
неторопливого, благодушного даже, с желанием все припомнить и максимально
тебе помочь, - такого разговора уже не получится. А мне нужен именно такой
разговор.
И потому я уславливаюсь, что через час приеду к Виктору Арсентьевичу.
Ничего не поделаешь, так надо. Хотя погода по-прежнему мерзкая. Стеной
валит мокрый, тяжелый снег, сырость пробирает до костей, под ногами
глубокие ледяные лужи.
Ровно через час я пересекаю знакомый двор. Моей приятельницы с внуками не
видно. Впрочем, время их уже кончилось. Да и вообще вряд ли они гуляли в
такую жуткую погоду. Заваленный снежными сугробами двор пустынен,
насколько можно разобрать что-либо сквозь густую белую пелену снега.
Я пробираюсь к подъезду и поднимаюсь на третий этаж, по дороге стряхивая с
себя снег.
Дверь открывает сам Виктор Арсентьевич. Он в знакомой уже мне красивой
коричневой пижаме, под ней белоснежная рубашка, но галстука на этот раз
нет, ворот по-домашнему расстегнут. Виктор Арсентьевич свеж, бодр и
приветлив. Похоже, он и в самом деле доволен встречей со мной.
Мы проходим в кабинет, и я снова как бы погружаюсь в книжный хаос вокруг.
Однако он имеет свою какую-то неуловимую, но стойкую композицию, что ли.
Мне кажется, что за два дня тут не тронута ни одна книга на огромных,
вдоль двух стен, стеллажах, ни один даже раскрытый журнал на овальных
тяжелых столах.
Возле кожаного дивана, над которым развешаны картины, стоит другой столик,
полированный, на тонких ножках, за которым мы прошлый раз пили кофе.
Сейчас на нем стоит ваза с апельсинами и яблоками, две тарелочки и
фруктовые ножи.
- От этой мерзкой погоды есть только одно средство, - говорит Виктор
Арсентьевич.
Он приносит бутылку коньяка и две рюмки и, в ответ на мой протестующий
жест, добавляет:
- Знаю, знаю. Вы на работе. И потому спаивать вас не собираюсь. Но даже
комиссар Мегрэ в мерзкую погоду не отказывался от рюмочки.
- Вы меня сразили этим классическим примером, - сдаюсь я.
Мы чокаемся и делаем по глотку. После чего не спеша закуриваем. Между
прочим, коньяк в такую погоду действительно очень к месту. Я сильно
продрог, и сейчас приятное тепло разливается по телу. Что ж, пора
приступать к серьезному разговору, "разминка" кончилась. И я приступаю.
- Вы обещали мне вспомнить все о Гвимаре Ивановиче, - напоминаю я. -
Удалось вам что-нибудь вспомнить?
- Кое-что, хотя и не очень значительное, - пожимает плечами Виктор
Арсентьевич. - Потому и не звонил вам. Пустяки, в общем-то.
- Что же все-таки?
- Ну, во-первых, вспомнил, как мы познакомились. Он зашел ко мне на
работу. Сказал, что он тут на фабрике у нас в командировке. По линии
своего Министерства текстильного машиностроения. Разговорились, помню.
Так, обо всем. Человек он был общительный необычайно. Он, я вам, кажется,
уже говорил, живописью интересовался. Я тоже. Слово за слово, напали на
эту тему. Узнал, что у меня картины, загорелся. Симпатичный такой человек
оказался. Вот с тех пор и виделись, когда он в Москву приезжал. Он меня и
с художником Кончевским познакомил и с сестрицей его.
Итак, один из главных сомнительных пунктов прошлой беседы вроде бы получил
объяснение. Ну что ж, тем лучше.
- А можно ли предположить, что он навел воров на вашу квартиру? -
спрашиваю я. - Прошлый раз вы, кажется, об этом подумали.
- Ну да! - как-то странно, не к месту вроде бы обрадовавшись, кивает
Виктор Арсентьевич. - Я, представьте, и сейчас об этом думаю.
Мне непонятна его реакция, и я невольно настораживаюсь. Начинает даже
казаться, что Виктор Арсентьевич не до конца объяснил тот сомнительный
пункт. Все-таки тут кое-что требует уточнения.
- А к кому именно и по какому поводу приезжал к вам на фабрику в
командировку Гвимар Иванович, не помните? - спрашиваю я.
- Уже не помню, - небрежно машет рукой Виктор Арсентьевич. - Кажется, по
вопросам новой техники, к главному инженеру. Но боюсь соврать, давно
все-таки было. После он, кажется, приезжал уже по каким-то другим делам и
не к нам. Ну, и непременно звонил мне. Заходил. Приятнейший собеседник
был, доложу вам. Живопись любил. Не хочется даже плохо думать, - он
горестно вздыхает. - Все-таки ужасная история с ним приключилась. Где же
на него напали?
- У вас во дворе и напали.
- О господи! Я думал, просто слухи какие-то дурацкие. Прямо во дворе?
- Именно.
- И никого не нашли?
- Пока нет. А тут еще у вас кража.
- Да. Кошмар какой-то.
Я вижу, что Виктор Арсентьевич не на шутку взволнован. Еще бы не
волноваться, когда вокруг тебя происходят такие события.
- А тогда, раньше, у вас не возникало никаких подозрений на его счет?
- Подозрений?..
Виктор Арсентьевич несколько нервно потягивает коньяк из своей рюмки и
задумчиво трет подбородок, стараясь успокоиться.
Он, кажется, сейчас заново припоминает свои встречи с Гвимаром Ивановичем
и напряженно что-то прикидывает в уме, время от времени испытующе
поглядывая на меня, потом неуверенно говорит:
- Подозрений, пожалуй, не было... Но... так, знаете... Кое-что странным
казалось. Ну, например. Он почему-то ничего не рассказывал мне о своей
работе. Словно и вовсе не работал. О семье тоже... Ах да! Последний раз
вдруг сообщил, что женится. Даже пригласил нас с женой на свадьбу. Это
было весьма неожиданно.
- А кто невеста, сказал?
- Нет, ничего не сказал. Даже когда именно свадьба будет, где. Тоже
странно, я вам скажу. Хотя в тот момент я как-то не обратил на это
внимания.
- Где же он в Москве останавливался?
- На квартире у приятеля, художника Кончевского. Я там разок был у него.
Виктор Арсентьевич улыбается, словно это воспоминание связано с чем-то
приятным для него. Впрочем, ведь он там познакомился с симпатичной
соседкой Лелей, хотя продолжения это знакомство, кажется, не имело. А
может, он доволен, что прояснил мне еще один неясный пункт в нашей прошлой
беседе? Точнее, исправил свою оплошность. Вторую, кстати говоря. И теперь,
пожалуй, у меня не осталось к нему претензий.
- Скажите, а Гвимар Иванович знакомил вас еще с кем-нибудь?
- M-м... Кажется, нет.