- Второй результат скорее, так сказать, моральный, а не материальный. Что
ни говорите, а вы сейчас, наверное, жалеете, что дружили с Гвимаром
Ивановичем. Некую тень это все же на вас бросает, не так ли?
- Жалеть я, конечно, жалею, - твердо говорит Виктор Арсентьевич. - Но
никакой тени это на меня, извините, не бросает. Разве мог я предположить,
что он... жулик!
- При некотором желании могли бы.
- Не понимаю.
- Да очень просто. Вот вы сказали, что он вам никогда не рассказывал о
своей работе, словно и вовсе не работал. Так?
- Ну, так.
- Но ведь вам ничего не стоило выяснить, что командировки к вам на фабрику
ему никто не давал.
Тут впервые в глазах Виктора Арсентьевича мелькает испуг.
- Но позвольте... - лепечет он. - Вы куда-то в сторону уходите... Ну,
допустим, я не догадался это выяснить... Допустим... Но кража у меня...
- Вы правы, - перебиваю я его. - К краже это отношения не имеет. И мы
действительно ушли несколько в сторону. Но к личности Гвимара Ивановича
все это имеет прямое отношение, согласитесь. И ее не украшает, не правда
ли?
- Безусловно, - с явным облегчением соглашается Виктор Арсентьевич.
- А потому и дружба с такой личностью, так сказать, не украшает вас. И вы
об этой дружбе, по вашим словам, жалеете.
- Да, конечно, - вздыхает Виктор Арсентьевич. - Но кто бы мог подумать.
- Так вот второй результат, которого вы хотите, это избавиться от
пятнышка, которое эта дружба на вас все же бросила.
- Ну, пожалуй...
- Но чтобы достигнуть этих двух результатов, Виктор Арсентьевич,
необходимо, чтобы вы были с нами полностью откровенны. Полностью. А
сейчас, простите, я в этом не уверен.
- Вы считаете, что я что-то скрываю? - вспыхивает Виктор Арсентьевич. -
Ну, знаете... у вас... у вас нет оснований!
- Точнее сказать, что-то недоговариваете. Такое, простите, у меня
ощущение. Видите, я с вами вполне откровенен. Больше того, я искренне хочу
вам помочь. Хочу добиться и первого результата, и второго. Но и вы, в свою
очередь, мне помогите.
- Но... в чем же, по-вашему, я недоговариваю? - растерянно спрашивает
Виктор Арсентьевич.
- По крайней мере, в двух пунктах, - отвечаю я. - Первый - насчет Льва
Игнатьевича. Мне все же кажется, что вы его знаете. Просто вы боитесь
второго пятнышка. Так ведь, согласитесь?
Я его уговариваю, как заупрямившегося мальчишку, и он, именно как
заупрямившийся мальчишка, капризным тоном возражает:
- Нет, не так. Я его действительно не знаю.
- Ладно, Виктор Арсентьевич, отложим этот разговор, - предлагаю я. -
Подумайте. Все-таки лучше всего, если вы будете со мной до конца
откровенны.
- Как угодно. Только...
Я наклоняюсь и кладу свою руку на его, как бы призывая не продолжать.
- Подумайте, - повторяю я. - Мы еще увидимся. И тогда я вам скажу о втором
пункте, где вы со мной не откровенны.
Я поднимаюсь. Разговор окончен. Совсем нелегкий разговор. Я вижу, как
утомлен Виктор Арсентьевич. И сам я утомлен не меньше. Хотя время я провел
с пользой, однако кое-какие детали состоявшегося разговора пока от меня
ускользают.
Я возвращаюсь на работу только к середине дня. Рюмка коньяка и апельсин
обед заменить, естественно, не могут. Когда же я узнаю, что и Кузьмич
отправился перекусить, то уже решительно направляю свои стопы в сторону
столовой. Кстати, столовая у нас очень неплохая, возможно потому, что над
ней взяли своеобразное шефство сотрудники ОБХСС. Поэтому я стараюсь, когда
возможно, обедать здесь. К сожалению, это далеко не всегда удается.
Сегодня здесь народу совсем мало, все-таки суббота. В основном обедают
сотрудники нашего управления. Картина, в общем, обычная. Я подсаживаюсь к
знакомым ребятам из другого отдела, и за интересным разговором обед
пролетает быстро. Я даже не успеваю узнать все подробности одного ловкого
мошенничества и обсудить вчерашнюю газетную заметку об одном нашем
сотруднике, очень нас развеселившую своей розовой наивностью.
Когда я наконец поднимаюсь к себе, Кузьмич уже на месте. Прежде всего я
ему подробно докладываю о своем разговоре с Купрейчиком, очень подробно.
Это уже вошло у нас в привычку. Кузьмич слушает молча, не перебивая, то
крутя в руках очки, то выравнивая на столе свои карандаши.
- Так, - наконец говорит он, когда я заканчиваю свой доклад. - Совсем
неплохо поговорили. Хотя и не все прояснилось. Не все.
- Но хоть видно, что еще надо прояснить.
- Именно что, - соглашается Кузьмич. - Вот к примеру. Семанский, выходит,
чуть не год дружил с Купрейчиком и вдруг решил навести на него шайку.
Значит, и сам с ней недавно связался, так, что ли? А чем он промышлял до
этого? Ведь он года два как работать бросил. Неясно. Еще более неясен этот
Лев Игнатьевич, уж как хочешь. Пожилой, солидный человек, вон какой
философ, и занимается квартирными кражами, шайку организовывает?.. Не
верю. Что-то тут не так. Да и сам он отрекомендовался тебе, как... ну,
делец, что ли, коммерсант, представитель чей-то. Предложение деловое
сделал. И вдруг квартирная кража за ним. Не бывает так, милый мой.
- Да, - соглашаюсь я. - Странно все это с Львом Игнатьевичем, не спорю.
- Боюсь, не ошибаешься ли ты, - качает головой Кузьмич. - В кафе с тобой
сидел не Лев Игнатьевич. Не может такой солидный человек квартирные кражи
совершать. Он вот там, в кафе, на своем месте был, когда философствовал и
деловые предложения делал. А Лев Игнатьевич с квартирной кражей у
Купрейчика связан накрепко, через Чуму и Семанского.
- И с убийством, видно, тоже, - добавляю я.
- Именно что, - кивает Кузьмич и, вздохнув, заключает: - Нет, милый мой,
скорей всего, ты ошибся. Бывает.
- Уж очень похожи.
- Тем более. Ну да поглядим еще. Если повезет, то ты с тем Павлом
Алексеевичем еще встретишься. Он в понедельник звонить должен?
- Да.
- Ну вот. А пока пойдем дальше. Не нравится мне твой Купрейчик. Ты прав,
что-то он недоговаривает.
- Что знаком с Львом Игнатьевичем.
- Это во-первых. А потом насчет Семанского. Проверим-ка на фабрике,
появлялся там Семанский или нет и у кого. Ведь Купрейчик испугался, когда
ты сказал насчет командировки этого Семанского, что не могло ее быть.
Испугался или нет?
- Точно, испугался, - подтверждаю я. - Сказал еще, что мы, мол, в сторону
уходим от кражи... Федор Кузьмич! - вдруг вспоминаю я. - А ведь в сторону
от нее просил не уходить и этот... Павел Алексеевич, там, в кафе.
- Ишь ты, - довольно усмехается Кузьмич. - Чего увязать вздумал.
- Так само вяжется.
- Ну, ну, не торопись. Этот Купрейчик чем на фабрике у себя занимается, не
узнавал?
- Да нет.
- Когда насчет Семанского туда поедешь, этим тоже поинтересуйся. Осторожно
только. Он для нас пока лишь потерпевший, жертва, так сказать.
- Он и в самом деле потерпевший.
- Ну, а я что говорю? Поэтому особая осторожность нужна. Но проверить тут
кое-что надо, милый мой, как уж ни крути. Непременно надо. Помни навсегда:
самая малая неувязочка в деле, малейшая неясность должна быть прояснена,
не забыта. Как в школе учили, - приводит свой любимый пример Кузьмич. -
Один малюсенький уголок не совпадает, и два громадных многоугольника уже
не подобны. А тут у нас не одна такая неувязочка, вот ведь что.
Да, многовато неясностей в простом, казалось бы, деле о квартирной краже,
даже слишком много. Что-то не складывается цельной картины, наоборот, все
разваливается. Чем дальше, тем больше. Точнее, за квартирной кражей
вырастает другое дело - убийство, а за этим другим расплывчато, неясно
начинает как будто бы маячить что-то еще. Вот ведь какая странная история.
И главное, не один я, оба мы чувствуем, и Кузьмич, и я.
- Что там у Денисова? - спрашиваю я.
- Час назад звонил с вокзала, - досадливо говорит Кузьмич. - Видно, ушел
Леха из зоны активного поиска. Выпустили его. Вот уже... - он смотрит на
часы. - Ну да. Как раз сутки прошли, как розыск объявили. И ни слуху ни
духу.
- Могли недавно взять, а сообщить еще не успели.
- Посмотрим. Денисов там шарит по всем дорогам.
Звонит один из телефонов. Кузьмич снимает трубку.
- А-а, ты. Привет... Ну, давай, давай. Ждем... Тут, тут, - он кладет
трубку и сообщает: - Паша Мещеряков. Сейчас зайдет.
Наш "небесный Паша" в своем неизменном синем костюме и голубой рубашке
появляется почти мгновенно. Он, как всегда, сосредоточен и неулыбчив. В
руках у него дерматиновая зеленая папка с металлическим замочком. Паша
раскрывает ее и вынимает всякие бумаги. На каждой почти стоит знакомый
гриф "секретно". Бумаг немало, ребята успели, видно, поработать.
- Двое граждан из красного "Москвича", - хмурясь, говорит Паша, - нами
установлены. Один - Шершень Степан Иванович, второй - Гаврилов Иван
Степанович. Под наблюдением двое суток, с момента наезда на Шухмина. Но
сначала о них самих. Оба давно нигде не работают. Шершень, тот широко
живет, деньгами кидается, рестораны, девки, шмутки заграничные. Одинокий.
Имеет "Жигули" зеленого цвета. Последнее место работы - техник-смотритель
в жэке. Веселый, контактный, многочисленные связи, все больше по части
выпивки. А когда выпивает, становится агрессивен и подозрителен. Боится
Акунин Борис
Пехов Алексей
Гюго Виктор
Маккарти Кормак
Перумов Ник
Афанасьев Роман