на доме. Добежали они до него и тут один другому чегой-то крикнул, и они
назад повертали. Меня, как вроде, в сердца стукнуло. Не иначе, думаю,
жулики, чегой-то сотворили, бесы. Я сторонкой так за ними и пошла. Гляжу,
а они уже, значит, из сарая вылазят. И назад к воротам побежали. А один,
который повыше был да похудее, губки такие, как у девки.
- Выходит, разглядели вы его? - поинтересовался Кузьмич.
- А то. Он же под фонарем был. Я его из тыщи узнаю, губастенький такой да
глазастенький. Он того, второго, медведя, значит, на бегу и спрашивает,
как раз мимо меня бегли: "Ты, говорит, с той стороны досками хорошо
прикрыл?" А тот говорит: "Хорошо". А этот еще засмеялся: "Ну, говорит,
тогда до весны полежит, не протухнет". И оба гогочут, заразы. Вот так мимо
и пробежали. Своими глазами видела. Я еще подумала, чего протухнуть может.
- И куда вы пошли?
- Так я же говорю, в котельную, своего вытаскивать.
- Расскажите Федору Кузьмичу, что того академика вы знали, - подсказал
Валя. - Что убирали у него.
- Ну да, - кивнула Роза Григорьевна. - Убираться к ним ходила. Сколько
лет, считай. И с детишками ихними возилась. Да и сейчас к Инночке два раза
в неделю хожу. Тоже прибираюсь. А когда и сготовлю чего.
- Ишь ты, - удивленно произнес Валя. - Про сейчас вы мне даже не говорили,
что убираться ходите.
- Так господи! Разве сразу все скажешь? Да и ни к чему вроде было
говорить-то, - словно оправдываясь, торопливо заговорила Роза Григорьевна.
- Это я уж сейчас так, к слову, можно сказать.
- И по каким же вы дням там убираете? - спросил Кузьмич.
- Да как Инночка позвонит, так и забегу. Мне любой день как день. На
пенсии я уж вон третий год, считай.
- А последний раз вы там когда были?
- Последний-то? - Роза Григорьевна задумалась. - Посчитать надо. Стой,
стой. Сегодня у нас, значит, какой день?
- Сегодня суббота.
- Ну, верно. Суббота, значит. А я, выходит, как раз вчерась была. Это
значит - в пятницу. Ну конечно! - обрадованно объявила Роза Григорьевна. -
А уж пыли набралось, господи... Ну, из каждого угла, из каждого угла.
Вообще строгая ее внешность оказалась весьма обманчивой. Другой такой
любопытной и болтливой женщины, кажется, трудно было найти. А тут еще ее
воодушевляло необычайное внимание к ее словам со стороны обоих слушателей.
- И в какое же время вы вчера там убирались? - спросил Кузьмич.
- В какое? Вот как с магазинов, значит, пришла, ноги гудят, мочи нет. Там
постоишь, здесь, еще где. Домой еле приползешь. Вот я, значит, передохнула
маленько, кой-чего приготовила и пошла себе. Инночка ключи еще с утра
занесла, как в свою поликлинику побежала. Ну а я, значит, так часа в два
или в три к ним собралась. Все магазины, чтобы им! И нога правая. Ну,
тянет и тянет, спасу нет. Я уж Инночке говорю...
- А ушли вы оттуда когда? - прервал ее новым вопросом Кузьмич.
- Ушла-то? - нисколько не обидевшись, переспросила Роза Григорьевна. - Да
я на часы ведь не гляжу. Как все прибрала, так и пошла себе. Чего еще
делать?
- Никто при вас не вернулся еще, ни Инна Борисовна, ни Виктор Арсентьевич?
- все более заинтересованно продолжал расспрашивать Кузьмич.
- Сам-то уже пришел, Виктор Арсентьевич. Продукты привез. Он завсегда их
сам привозит. Заказ, значит, ему положен. Агромадный, скажу, заказ. Иной
раз Инночка и меня угостит. Ну, а тут, значит, вчера то есть, он еще и
гостя привел. Я им, конечное дело, чая подала. А ужинать они Инночку
порешили ждать.
- Какой же тот гость из себя был?
- Из себя-то? Ну, как сказать... - Роза Григорьевна секунду помедлила,
соображая. - Серьезный больно, невысокий, грибок такой вот. Еще
усатенький. Белые усы-то. А глазки, значит, такие сердитенькие выкатил. И
гусе-ем так шипел.
Роза Григорьевна помогала себе мимикой и жестами. И это у нее получалось
так смешно и выразительно, что и Кузьмич, и Валя все время невольно
улыбались, глядя на нее. А потом вдруг Кузьмич посмотрел на Валю и уже без
улыбки сказал:
- А что? Очень этот гость похож, мне кажется, на этого самого Льва
Игнатьевича, ты не находишь?
- Пожалуй, - согласился Валя и, обращаясь к Розе Григорьевне" спросил: -
Не слышали, как Виктор Арсентьевич называл своего гостя, не Лев
Игнатьевич, случайно?
- Да ни к чему мне было прислушиваться-то, - беспечно махнула рукой Роза
Григорьевна. - Чай им собрала да и пошла.
В это время на небольшом столике возле кресла Кузьмича зазвонил один из
телефонов. Кузьмич снял трубку и узнал мой голос.
- Федор Кузьмич, - сказал я, - Тут вот товарищ Албанян и его руководство в
лице товарища Углова Геннадия Антоновича желают после моей подробной
информации кое-что с вами обсудить. Вы свободны?
- Мы тут беседу одну заканчиваем, - ответил Кузьмич. - Через пять минут я
вам перезвоню. Кстати, раз так, то надо бы и Виктора Анатольевича
разыскать. Он у себя, не знаешь?
- Так точно, у себя, - подтвердил я. - Только что говорил с ним.
- Ну, все пока, - сказал Кузьмич.
Он повесил трубку и посмотрел на Валю.
- Давай за Виктором Анатольевичем. Для экономии времени по дороге кое-чего
ему уже расскажешь. Возьми машину.
- Это в какую же сторону поедете? - бойко осведомилась Роза Григорьевна. -
Может, и меня заодно домой подбросите? Борис Кириллович покойный завсегда
меня куда надо подбрасывал. А Виктор Арсентьевич, дай бог ему здоровья,
так этот непременно...
- Простите, Роза Григорьевна, - деликатно прервал ее Кузьмич, - вот ему по
дороге все и расскажете. Он вас тоже подбросит.
И Кузьмич неожиданно весело подмигнул Вале.
На этот раз даже Валя с трудом сдержал улыбку и серьезно сказал, обращаясь
к Розе Григорьевне:
- Пойдемте. Все вы мне в машине расскажете насчет Виктора Арсентьевича.
Может, и новое чего вспомните.
Когда они вышли из кабинета и Валя аккуратно и плотно прикрыл за собой
дверь, Кузьмич с наслаждением потянулся, потом снял трубку, не спеша
набрал короткий номер и сказал:
- Прошу. К вашим услугам.
В результате нашего субботнего "межведомственного" совещания на меня
выпадает непростая задача выйти через Купрейчика на след этого проклятого
Льва Игнатьевича. Впрочем, особенно непростой она стала лишь сегодня
вечером, во вторник. Но расскажу все по порядку.
Возможными, а точнее, вполне вероятными хозяйственными махинациями
Купрейчика, для которых он конечно же использует свое служебное положение,
теперь вплотную занялся Эдик Албанян. А меня пока что интересует Лев
Игнатьевич как соучастник, а вернее даже - подстрекатель и организатор
убийства Семанского На это ясно указал Шпринц, это следует из услышанного
Гавриловым разговора между Семанским и этим Львом Игнатьевичем, разговора,
который перешел затем в серьезную ссору, и ссору наблюдала Софья
Семеновна, когда гуляла во дворе со своими внуками. Словом, косвенных
свидетельств причастности Льва Игнатьевича к убийству, как видите,
хватает. Но улик, прямых или даже косвенных, у нас, увы, пока нет. Однако
это, конечно, вовсе не означает, что мы не должны самым энергичным образом
искать Льва Игнатьевича. Наоборот, сложная ситуация именно того и требует.
В данном случае немедленное его обнаружение, скорей всего, даст и
недостающие нам улики. Ну, а путь к Льву Игнатьевичу должен нам указать
Купрейчик, хочет он того или не хочет.
Теперь уже совершенно очевидно, что Лев Игнатьевич решился на встречу со
мной в кафе, причем посулил мне, как вы помните, немалую взятку только
потому, что испугался моего выхода на Купрейчика, испугался, что тот из
жертвы может превратиться в обвиняемого, и тогда эта "золотая курочка" не
только перестанет приносить "доход", как выразился Георгий Иванович
Шпринц, но и потянет к ответу всю "золотую цепочку", в том числе и его
самого, то есть Льва Игнатьевича. При этом последнего нисколько, видимо,
не беспокоит не только расследование квартирной кражи у Купрейчика, что
понятно, но и расследование убийства Семанского, что уже вовсе непонятно и
даже, я бы сказал, странно.
А пока единственное, что нам известно про него, - он москвич. И если бы
знать его фамилию, например, то адрес, где он живет или, во всяком случае,
прописан, установить можно было бы легко, как вы понимаете. А за этим
потянулось бы и немало других сведений. Слабая надежда на этот адрес у
меня было затеплилась, когда Кузьмич передал мне записку с номером
телефона, которую Лев Игнатьевич оставил Музе. Но тут же выяснилось, что
на клочке бумаги написан номер телефона Купрейчика. Тогда, естественно,
возникла мысль задержать Льва Игнатьевича или, во всяком случае, взять его
под наблюдение сегодня, во вторник, когда он снова придет к Купрейчику,
как пришел и в прошлую пятницу, чтобы ждать звонка Николая.
Вообще-то говоря, это тоже странно. Что он за дежурства такие установил у
Купрейчика? Неужели он теперь будет приходить к нему каждый вторник и
пятницу? Только чтобы ждать звонок Чумы? Сомнительно. Хотя прошлый раз он
был у Купрейчика именно в пятницу. Значит, вторник и пятница... вторник и
пятница...
Размышляя, я верчу в руке клочок бумаги с телефоном Купрейчика и
неожиданно обращаю внимание, что Лев Игнатьевич написал эти дни не так,
как я их сейчас про себя повторяю, а наоборот - пятница, вторник. Почему?
Наверное, просто так случайно написалось. А впрочем... Когда человек пишет
эти дни подряд, то невольно ставит их в привычном порядке. Вот как я,
повторяя их про себя. А тут... М-да... Пожалуй, не каждые вторник и