пятницу собирается бывать Лев Игнатьевич у Купрейчика. Нет, не каждые, а
только ближайшие к тому дню, когда он побывал у Музы и писал эту записку.
А побывал он в четверг. Вот и указал на два следующих дня - пятницу и
вторник, И пятница уже прошла. Он был у Купрейчика, но звонок не
последовал. Остается теперь только вторник. Сегодня Лев Игнатьевич еще раз
появится у Купрейчика. В последний раз, возможно. И скорей всего, он
придет не только ради звонка Чумы. Ну что ж, так или иначе, но сегодня мы
его, надеюсь, не упустим.
Интересующий нас дом берется под наблюдение с середины дня. Только спустя
три часа фиксируется возвращение с работы самого Купрейчика. Затем
приходит его супруга. Но Лев Игнатьевич так и не появляется. И вообще ни
один человек в этот вечер к Купрейчику не заглядывает.
Вот теперь задержание или, точнее, обнаружение Льва Игнатьевича становится
уже совсем не простой задачей. Ведь тот факт, что он в назначенный им
самим день не появился возле указанного телефона, может объясняться как
чистой случайностью - допустим, болезнью или каким-то непредвиденным
делом, - так и тем, что Лев Игнатьевич почуял опасность и ловко избежал
ловушки. Да, скорей всего, он что-то учуял Теперь, я полагаю, и сам
Купрейчик уже не знает, где скрывается этот тип. И все же мы приходим к
выводу, что с Купрейчиком необходимо повидаться.
Поэтому на следующий день, то есть в среду, я звоню Виктору Арсентьевичу и
уславливаюсь о встрече у него дома, после его возвращения с работы.
А пока что я встречаюсь с Эдиком Албаняном. По его просьбе, как любят
подчеркивать дипломаты. Это последнее обстоятельство вселяет в меня всякие
надежды. Зря Эдик звонить и встречаться не будет.
Как мы и договорились, Эдик появляется у меня в комнате ровно в три
тридцать.
На этот раз в руках у Эдика толстая папка. Он садится возле меня за стол,
раскрывает эту папку и, перекладывая одну бумагу за другой, бегло их
просматривая, начинает докладывать:
- Так вот, первое. Слушай меня. Насчет этой самой пряжи. Помнишь, Шпринц о
ней говорил, что получает ее из Москвы?
- Еще и Лида о ней говорила, бухгалтер Шпринца, - добавляю я. - Она еще
сказала, что эта пряжа в магазин не доставлялась, а транзитом куда-то шла.
Ты это тоже не забудь.
- Будь спокоен, - важно кивает Эдик. - Мы все помним. Так вот, эту пряжу
Шпринц действительно получает из Москвы. Причем с фабрики Купрейчика. Ясно?
- Но вполне официально?
- Так-то оно так, - хитро усмехается Эдик. - Но тут есть нюансы. Вот
слушай. Нюанс первый: как эта пряжа попала на фабрику Купрейчика. Точнее
даже, как она попала туда в таком количестве, сверх всяких потребностей и
лимитов, понимаешь вопрос? Вообще-то такое у нас бывает. Снабженцы обожают
создавать всякие запасы, особенно дефицитного сырья. А вдруг потребуется?
Или, допустим, придется обменять на что-нибудь нужное, чего у них нет?
Словом, сам факт создания таких излишков, или, как говорят, неликвидов,
особых подозрений не вызывает. Но... - Эдик многозначительно поднимает
палец. - Смотри, что тут делается дальше. Сначала он, то есть Купрейчик,
этих излишков добивается. Я видел бумаги. Вчера весь день сидел у них в
бухгалтерии. И сегодня полдня.
- В отделе снабжения у Купрейчика об этом не узнают?
- Ну что ты! - снисходительно усмехается Эдик. - С кем ты имеешь дело?
Фирмой нашей даже не пахло.
- Простите, маэстро, мой нелепый вопрос, - шутливо говорю я.
- Прощаю, - кивает Эдик и продолжает: - Так вот, повторяю. Нюанс первый:
Купрейчик сначала этих излишков пряжи добивается, а потом от них почти
сразу же избавляется, направляя Шпринцу. А пряжа эта, между прочим, весьма
дефицитная и дорогая, марки двести дробь два. И гнал он ее в магазин
Шпринца в огромных количествах, как тебе известно. Спрашивается, на каком
основании, да? Отвечаю: действительно вполне официально. Я сам убедился.
На основании прямого и четкого распоряжения управления Разноснабсбыта.
- А чья высокая подпись? - спрашиваю я, вспомнив слова Шпринца.
- Заместителя начальника управления, все, как положено. Но... - Эдик хитро
блестит глазами. - Вот тут-то и появляется второй нюанс.
Все-таки Эдик великий мастер. В их деле надо знать и каждую минуту помнить
такую уйму сведений экономического порядка, бухгалтерского,
технологического, административного и при этом обладать каким-то особым,
прямо-таки особым чутьем, чтобы отыскать нужный путь в океане сведений.
Причем, учтите, знания эти особого рода, какие не дает ни один институт и
никакие курсы повышения квалификации тоже. Ну вот, к примеру, в области
технологической надо знать не только саму технологию изготовления данного
вида изделия, но и как эту технологию можно незаметно изменить, чтобы при
определенном ухудшении качества получить нигде не запланированный и
неучтенный излишек в количестве. Или, скажем, в области административной
надо знать не только структуру подчиненности, отчетности и взаимосвязи, но
и какое именно звено можно обойти или, наоборот, использовать, чтобы
получить, например, нужный наряд или указание.
Вот сейчас Эдик как раз и погрузился в эту самую административную область
и выудил официальное разрешение заместителя начальника управления
Разноснабсбыта передать неликвиды пряжи с фабрики Купрейчика черт знает
куда, аж в Южноморск, в магазин мелкооптовой торговли, где директором
является некий Шпринц. Правда, магазин этот принадлежит той же системе, и
подкинуть ему для продажи дефицитный товар, чтобы магазин выполнил свой
план, в принципе, конечно, допустимо. Но... Тут, оказывается, есть, как
выражается Эдик, еще один нюанс.
- Какой же тут нюанс? - спрашиваю я.
- Нюанс заключается в высокой подписи, - снова необычайно лукаво улыбается
чем-то довольный Эдик. - Видел это письмо своими глазами. Подпись,
представь себе, - Ермаков.
- Ермаков? - удивленно и недоверчиво переспрашиваю я.
- Именно так.
- Это что же, однофамилец, выходит?
- Никак нет, - торжествует Эдик. - Уточнил. Зовут - Дмитрий Станиславович.
И выходит - братец замечательного директора магазина "Готовое платье", так?
- Выходит, что так, - соглашаюсь я, все еще не в силах прийти в себя от
этого неожиданного открытия.
- Вот и начало цепочки, понял? - назидательно говорит Эдик. - Ее
московские звенья. Остальное там, - он неопределенно машет рукой. -
Главное, если хочешь знать, там.
Я, конечно, понимаю, что он имеет в виду.
- Но в Москве еще Лев Игнатьевич, - напоминаю я. - Какова тут его роль,
интересно бы знать. Ты как думаешь?
- Пока не ясно, - качает головой Эдик.
- А какую роль, по-твоему, играл Гвимар Иванович?
- Тоже пока не понятно.
- Могу я использовать твои данные в беседе с Купрейчиком, осторожно,
конечно? - спрашиваю я. - У нас сегодня встреча.
- Понимаешь, - задумчиво говорит Эдик, - честно говоря, другому бы я не
разрешил. Но тебе доверяю Только учти: главное - это не взбаламутить всю
цепочку. Если в Южноморск сейчас поступит сигнал, это будет... Ну, ты сам
понимаешь, что это будет А сигнал может поступить, если ты вдруг испугаешь
Купрейчика. Он его и подаст.
- Или Лев Игнатьевич.
- Да, или он, если Купрейчик ему передаст, - соглашается Эдик и
спрашивает: - Это тебе Шпринц сказал, что Купрейчик терпеть не может Льва
Игнатьевича?
- Он.
- И что с Гвимаром Ивановичем он дружил?
- Это мне Купрейчик говорил.
- О! Тут у тебя кое-какая зацепочка есть, ты не находишь?
Эдик вопросительно смотрит на меня своими красивыми агатовыми глазами.
- Да, ты прав, - соглашаюсь я. - Кое-что тут есть. Но главное в другом, я
думаю. Чтобы Купрейчик ничего не передал Льву Игнатьевичу и не дал сигнал
тревоги в Южноморск, его надо в этом заинтересовать, это должно быть ему
невыгодно.
- Молодец? - восхищенно восклицает Эдик. - Умница!
Как всегда, его эмоции на порядок выше, чем следует. Подумаешь, какое
великое открытие я сделал. Главное, придумать, как именно его
заинтересовать, чем. И вот тут-то я пока ничего придумать не могу. А пока
не придумаю, нельзя будет и использовать ценнейшие данные Эдика. Вот ведь
какая петрушка!
- Что ты намерен делать дальше? - спрашиваю я.
- Дальше я, видимо, отправлюсь в путешествие, - смеется Эдик - По твоим
следам. Дашь рекомендательные письма?
- Если заслужишь.
- Как? Значит, я, по-твоему, их еще не заслужил? - Эдик свирепо вращает
глазами - Жалкий человек, что ты понимаешь! Да один Дмитрий Станиславович
Ермаков чего стоит?
- Это все ты для себя стараешься, - шутливо возражаю я.
- Для себя? - с грустным укором переспрашивает Эдик. - А кто просил только
что разрешение использовать мою добычу?
- Поймал, - сдаюсь я. - Получишь письма.
- То-то, - удовлетворенно кивает Эдик и уже который раз смотрит на часы. -
Ты не думай, пожалуйста, что я тут заболтался с тобой. Просто пять минут
лишних осталось. А теперь я пойду. Через три минуты ко мне кое-кто
заглянуть должен. Привет!
Эдик стремительно поднимается, хватает свою папку и спешит к двери.
Когда он уходит, я тоже смотрю на часы Пора собираться и мне. Состязаться
в пунктуальности с Эдиком я, конечно, не могу, но все же опаздывать тоже
не собираюсь.
День уже заметно прибавился, и на улице еще совсем светло. Это не только