Чтение 36–й страницы книги ~Петля~

управление. Начальник уголовного розыска оказывается где-то в районе, на
происшествии, но дежурный, узнав, по какому вопросу я звоню, немедленно
дает мне справку:
- Ответ вам направлен сегодня утром. Человек в Москве. По собранным
данным, представляет для вас интерес.
- Он в командировке у нас?
- Нет. Выехал по личным делам. Остановился у родственников. Запишите их
адрес и телефон.
Он медленно диктует мне то и другое.
Как жаль, что я не могу сейчас же побеседовать с этим типом, надо
дождаться прибытия высланных материалов и посмотреть, чем это он
представляет для нас интерес.
- Что передать Георгию Александровичу? - спрашивает меня дежурный из
крымского управления.
- Привет, благодарность, - весело отвечаю я, в самом деле преисполненный
признательности. - И всем товарищам тоже.
Я возвращаюсь к себе и с беспокойством смотрю на часы. Нет, рабочий день
еще не кончился и можно успеть переделать уйму дел, если не терять время.
И я звоню в министерство:
- Любочка? Привет. Это Виталий. Вы меня еще не забыли?
- Ой, тут захочешь, так не забудешь, - отвечает Люба. - Все девочки только
о вас и говорят. Об этом деле, вернее. Даже... - Я чувствую, как она
прикрывает ладонью трубку. - Даже начальство волнуется. И вообще все жутко
переживают...
- Любочка, - перебиваю я ее, - прежде всего скажите мне, у вас не
появлялся Фоменко из Херсона?
- Фоменко? Сейчас я спрошу у девочек. Я не помню... Вот, говорят,
появлялся. Говорят, он и сейчас где-то в министерстве.
- Вы можете его отыскать? - прошу я. - Он мне очень нужен. Не трудно вам?
- Позвать к телефону?
- Нет, нет. Под каким-нибудь предлогом задержите его. Я сейчас приеду.
Только вы ему не говорите, что из милиции приедут. Можете что-нибудь
другое придумать, чтобы человека заранее не волновать?
- Ой, конечно же! Да что угодно! Приезжайте. - Люба вешает трубку, но я
успеваю ухватить ее полные ажиотажа слова: - Ой, девочки, что надо...
Это просто здорово, что я обзавелся такими неоценимыми помощницами. К тому
же и одна красивей другой. Если бы не Светка, я, наверное, в кого-нибудь
из них уже давно влюбился. Просто редкие девушки, честное слово.
Я поспешно натягиваю пальто и почти бегом спускаюсь по лестнице. Только бы
перехватить дежурную машину...
Когда я появляюсь в комнате у девушек, то прежде всего спрашиваю все у той
же Любы:
- Я забыл вот еще что узнать. А Струлис у вас на этих днях не появлялся
случайно?
- Освальд? - переспрашивает Люба. - Он давно здесь. Больше недели,
наверное. Правда, девочки? Он вам тоже нужен?
- Ну, а как же? Вы ведь сами мне его назвали. Раз ухаживал за Верой, то
может что-то знать. Иной раз бывает, что человек и сам не подозревает,
какие он знает важные вещи. Но, девушки... - я строго смотрю на моих
помощниц, - очень прошу, на эту тему со Струлисом ни слова. И с другими
тоже. Только я сам, договорились?
Первой, конечно, откликается Нина, соседка Любы:
- Если вы считаете нас дурочками, то не надо притворяться.
- Ну что вы... - пытаюсь протестовать я.
- Можете быть абсолютно спокойны, - как всегда серьезно говорит Таня. - Мы
все понимаем.
- И дурочки мы не окончательные, - ехидно добавляет Нина - А также
понимаем свой общественный долг. - И неожиданно, уже совсем другим,
деловым тоном заключает: - Кстати, Струлис будет у нас завтра утром.
В этот момент высокая, рыжеволосая Наташа насмешливым тоном объявляет:
- А сейчас появится неотразимый Фоменко. Приготовьтесь. Будет улыбаться.
Причем ослепительно. Так что берегите глаза.
- Где бы мне поговорить с ним наедине, подскажите, девушки, - прошу я. -
Есть тут какое-нибудь укромное место?
- Сейчас! - Нина порывисто выскакивает из-за своего стола и устремляется к
двери. - Я возьму ключ от кабинета Свирчевского. Он болен. А вам разрешат.
Кто такой Свирчевский, мне не объясняют, и значения это никакого не имеет.
- С Нинкой не пропадешь, - убежденно говорит Наташа. - Все помнит, все
знает, все может. Клад, а не жена будет.
А спустя некоторое время в комнате действительно появляется Фоменко.
Это высокий, грузный человек лет тридцати, с одутловатым лицом и глубоко
посаженными черными лукавыми глазами. Белозубая улыбка у него и в самом
деле ослепительная. Чувствуется в нем говорун, хохотун и дамский угодник.
На лбу у него, под лихим казацким чубом, заметен небольшой розовый шрам.
- Ну, девчата! Ну, баловницы! Чего вы меня сюда заманили, а? Ось я сейчас
откуплюсь от вас!
Он широким жестом вынимает из кармана пиджака большую плитку шоколада и,
откинув рукой чуб, церемонно преподносит ее Наташе.
- Комплекция не позволяет стать на колени, - улыбаясь, говорит он. -
Примите и прочее.
Но тут Фоменко неожиданно видит меня, полное лицо заметно тускнеет, и,
обращаясь уже ко мне, он суховато и не очень доброжелательно спрашивает:
- Чую, у вас до меня дило, товарищ, а?
- Совершенно верно, - отвечаю я. - Хотелось бы вас ненадолго вырвать из
этого цветника. Не возражаете?
- Чего ж зробыш? - не очень охотно соглашается Фоменко. - Дило есть дило.
Оно у нас на первом месте.
Нина уже успела вручить мне ключ.
И вот мы с Фоменко оказываемся в пустом и просторном кабинете,
обставленном, правда, скромнее, чем кабинет Меншутина, но тем не менее
вполне современно.
Мы усаживаемся в кресла возле лакированного, на тонюсеньких ножках,
журнального столика, закуриваем, и я вполне миролюбиво спрашиваю:
- Давно ли вы в столице, Григорий Маркович?
- Погодите, - строго произносит Фоменко и пухлой рукой как бы
останавливает меня. - Сперва треба взаимно познакомиться. А то вы меня
знаете, а я вас нет.
Улыбки уже и в помине нет на его одутловатом лице, глубоко запавшие черные
глазки, как зверьки из норок, настороженно и колюче ощупывают меня,
толстые губы поджаты, их почти не видно. Девушки просто не узнали бы этого
весельчака и балагура.
- Это верно, - соглашаюсь я. - Знакомство должно быть взаимным. Прошу,
прочитайте.
И протягиваю ему свое удостоверение.
Фоменко внимательно изучает его, прежде чем вернуть. Я замечаю, что
настроение у него еще больше портится. Я уже научился улавливать самую
разную реакцию самых разных людей на мое удостоверение. Она всегда очень
выразительна и вполне определенна. Реакция Фоменко относится к числу тех,
которые мне не нравятся и обычно сулят трудный разговор.
- Слушаю вас, - хмуро говорит наконец Фоменко, возвращая удостоверение.
Я повторяю вопрос.
- В Москве я одиннадцать дней. Вот командировка, - и он пытается достать
из внутреннего кармана пиджака бумажник.
Но я его останавливаю.
- Она мне пока не нужна. С каким заданием вы прибыли?
- Мне надлежит... - Фоменко откашливается. - Надлежит получить для моего
совхоза два токарно-винторезных станка, пилораму и автобус.
- Получили?
- Да, да. Зараз уезжать собираюсь, - как-то слишком уж поспешно отвечает
Фоменко.
- Вы не в первый раз приезжаете в Москву?
- Не в первый.
- И уже многих тут в министерстве знаете?
- Многих.
Он отвечает скупо, отрывисто.
Другой бы, между прочим, давно уже спросил, что мне, собственно говоря,
надо выяснить. А этот почему-то не спрашивает. Робеет? Нет, это на него не
похоже. Догадался? Вот это скорее. Ведь о том, что случилось с Верой,
знает уже все министерство. И он, конечно, понимает, что милиция должна
этим заниматься. И от этого ему так неуютно сейчас, так тревожно? Черт
возьми, неужели именно в него влюбилась Вера? Нет, нет, он не похож на
того человека с фотографии, это я сразу отметил про себя, как только
Фоменко вошел в комнату к девушкам, и лечиться ему в Тепловодске тоже ни к
чему. Но, может быть, именно с ним гуляла Вера в тот вечер, с этим
"неистовым поклонником", как назвала его одна из девушек. Какое у него
напряженное лицо.
- Вы знали Веру Топилину?
- Ох, так вы о Вере? - с непонятным мне облегчением восклицает Фоменко.
- Вы ее знали?
- А як же! Знал, знал.
- Встречались? Проводили вместе время?
Фоменко, набычившись, хмуро смотрит на меня исподлобья и наконец-то
спрашивает:
- Вы, собственно, почему у меня об этом вызнаете?
Он снова враждебен и готов к отпору. Ну, сейчас это как раз понятно.
- Если вы встречались с ней незадолго до ее гибели или даже в тот самый
день, те, может быть, чем-то поможете нам.
- Не встречался, - вздыхает Фоменко. - Признаюсь вам, хотел. Сильно хотел.
Но... она не схотела.
Со следующим вопросом я медлю. Но задать его все-таки придется. Хотя бы