могла остановиться в квартире друзей, которые уехали из города. Да я могу
представить себе десятки подобных обстоятельств. А ведь с каждым днем
исчезают какие-то следы, улики, стираются в памяти людей факты и события -
все то, что должно повести нас дальше, к раскрытию причин происшедшего и,
если придется, к задержанию преступника. И если последний существует, если
девушка все-таки убита, сколько же у него появляется возможностей
скрыться, пока мы ждем чьего-то сигнала. Исчезновение сумочки, где,
возможно, лежали какие-то документы, в этом случае может быть отнюдь не
случайным.
Дойдя в своих размышлениях до этого пункта, я решительно поднимаюсь и
хватаю с дивана свое пальто. Надо ехать снова на ту стройку, надо еще раз
обшарить всю площадку и котлован, а главное, надо потолковать с рабочими,
которые первыми обнаружили труп, надо заставить их вспомнить какие-то
детали обстановки, которые потом уже были нарушены, может быть, даже ими
самими, непроизвольно, конечно.
Телефонный звонок возвращает меня уже от двери. Звонит дежурный:
- Ты на месте? К тебе человек пришел.
- Кто такой?
- Фамилия Сизых, Григорий Трофимович.
- А-а! Давай его сюда скорей! - обрадованно кричу я в трубку.
- Идет, - коротко отвечает дежурный.
Я скидываю пальто, но на этот раз не на диван, а аккуратно вешаю его в
шкаф.
Не случайно пришел ко мне Сизых, ох не случайно. И не по пустяку. Тут я
уверен. Дел у него и без того хватает.
Через минуту, после короткого стука в дверь, на пороге возникает знакомая
приземистая фигура в перепачканном пальто и заляпанных грязью сапогах. На
обветренном лице Сизых с маленькими черными глазками-буравчиками и толстым
носом блуждает улыбочка. В руках он теребит старую, потерявшую всякую
форму шапку-ушанку.
- Можно, товарищ начальник? - сипло осведомляется на всякий случаи Сизых.
- Ну что за вопрос. Заходите. Садитесь. Снимайте пальто, - радушно отвечаю
я, искренне обрадованный его приходом.
- А! Мы привыкшие и в пальто, - машет рукой Сизых, - всюду не наснимаешься.
Он садится возле стола, приглаживает заскорузлой, темной ладонью волосы и
сообщает насквозь простуженным баском:
- Значит такое дело. Кран, значит, вчерась починили. Пока - тьфу, тьфу! -
работает, зараза. И раствор, представь себе, сегодня с утра, слава тебе
господи, привезли. Так что, значит, помаленьку сегодня всешь-таки работаем.
- Поздравляю, - нетерпеливо откликаюсь я на это сообщение. - Но что из
этого следует?
- Следует? А ничего не следует, - хрипит в ответ Сизых. - Завтра, не ровен
час, кран опять поломается, раствор, значит, не привезут, и опять стоп
кобыла. Беги, Григорий Трофимович, кричи и ругайся. Вот чего из этого
следует. Ты думаешь, я глотку что, простудил? Я ее сорвал... И где я ее
сорвал, думаешь, с ребятами своими? С начальством я ее сорвал. Ведь ты
гляди, что получается...
Он зажимает шапку между колен и растопыривает левую руку, собираясь,
видимо, правой загибать на ней пальцы, пересчитывая свои беды и трудности.
При этом лицо его принимает скорбное выражение и морщины, вначале
собранные возле рта и вокруг глаз, укрупняются и пролегают уже по красным,
задубленным щекам.
- Ладно, - говорю я. - Верю. Но вы же ко мне, надеюсь, не жаловаться
пришли? Все равно помочь я вам не смогу. Свободного крана у меня нет. И
раствора тоже.
- Точно, - сокрушенно кивает Сизых. - Помочь вы не можете. Вот посадить вы
меня можете, когда я липовые процентовки выводить буду.
- Вот и не выводите.
- А что делать? Ты сообрази... - Мой собеседник начинает не на шутку
распаляться: - Ты им попробуй не выведи зарплату. Да они завтра же
разбегутся. И правильно сделают. Они, что ли, виноваты, что кран стоит,
что раствора нет? А люди, дорогой товарищ, всюду у нас нужны. Тем более
строители. Так что, я один буду тот гараж строить, будь он неладен?! Да по
мне пропади он пропадом. Людей только жалко, ей-богу. Сколько они его
ждут. А то бы...
Я уже не рад, что ввязался в этот разговор. Сизых так "завелся", что
теперь не скоро остановится. Поэтому я принимаю решительные меры.
- Вот что, - сухо и деловито говорю я. - Вы извините, но мне пора. У вас
какое дело ко мне?
И даже поднимаюсь со стула.
- Погоди, погоди, - спохватывается Сизых и тоже вскакивает. - Я же зачем
пришел? Значит, начали мы сегодня работать-то, кран пошел, раствор;
ребята, значит, забегали. Ну, и вот чего нашли. Гляди-ко.
Он торопливо расстегивает пальто и из внутреннего его кармана извлекает
продолговатую глянцево-черную сумочку с крупным желтым замком посередине.
В первую секунду я даже не верю своим глазам и машинально переспрашиваю:
- Где, говорите, нашли?
- Да засунули ее, понимаешь, между кирпичами. Ну, где кладка-то у нас
началась. Слева. Плиты там еще уложить успели. Представляешь? А угол,
значит, из кирпича вывели, и еще кирпич... как бы сказать... там лежит...
Пока Сизых путается в словах, я забираю у него сумочку и дергаю замок.
Сумочка не просто открывается, а разваливается гармошкой, и первое, что я
вижу, это паспорт. Паспорт! Я достаю его, раскрываю, и на меня смотрит
юное лицо, милое, улыбчивое, живое, очень знакомое лицо. Итак, это,
оказывается, Топилина Вера Игнатьевна, тысяча девятьсот пятьдесят первого
года рождения, жительница Москвы, незамужняя, работает... Ох, нет! И не
жительница она уже, и нигде она уже больше не работает... Тем не Менее
паспорт сообщает мне домашний адрес Веры и место ее последней работы, в
одном из министерств.
- Поехали, - говорю я Седых, захлопывая сумочку. - Быстро поехали,
покажите, где нашли.
Я бегом спускаюсь вниз по лестнице. За спиной гремит сапогами Сизых.
К счастью, дежурная машина на месте.
- Меня только туда, - успокаиваю я дежурного. - Ждать не надо. Через
двадцать минут будет обратно.
Дежурный машет рукой: поезжай, мол.
По дороге я спрашиваю Сизых:
- Вы эту сумочку сами нашли?
- Не. Ребята принесли.
- Кто именно?
- Именно?.. - Он мучительно скребет под шапкой затылок. - Именно Федька
Чуев... а может, Серега. Да вот сейчас приедем и спросим.
Машина наша вскоре тормозит у распахнутых ворот стройплощадки, и колеса
слегка заносит в грязном снежном месиве.
Мы направляемся к котловану, откуда, как и вчера, торчит ажурная стрела
крана, правда занявшая уже новое положение.
На полпути Сизых неожиданно останавливается, пристально смотрит на высокий
земляной отвал и только по одному ему известному признаку определяет:
- Ребят там уже нет, - он кивает в сторону котлована. - Пошли в вагончик.
Выходит, значит, обед у них. Ну, и раствора, конечно, больше не везут, -
он вздыхает. - Звонить надо.
Мы поворачиваем и бредем назад, к воротам, скользя в жидкой грязи и
стараясь обходить наиболее глубокие лужи.
Действительно, в вагончике набилось человек пять парней в ватных брюках и
телогрейках. Один, устроившись в углу, читает какую-то рассыпающуюся
книжонку, остальные за шатким фанерным столом стучат костяшками домино.
Тут же стоят вспоротые консервные банки, белые кефирные бутылки, на куске
газеты лежат остатки хлеба и колбасная кожура.
- Привет начальству, - говорит один из играющих, не отрывая взгляда от
костяшек на столе.
- Федор, - строго окликает его Сизых, - ты эту штуковину нашел, сумку то
есть?
- Черненькую-то? Мы с Серегой.
Парень продолжает играть и отвечает небрежно, через плечо.
- Где именно? Выдь, покажи товарищу.
Что-то в интонации бригадира, видимо, настораживает парней. Они прерывают
игру и оборачиваются в мою сторону, с любопытством меня разглядывая.
Парень, читающий в углу, тоже отрывает глаза от книги.
Во взгляде Федора я кроме любопытства улавливаю еще и некоторую опаску и
неприязнь. Он недовольно хмурится.
- Обед у нас...
- Я пойду! - торопливо восклицает паренек, читавший книжку, и вскакивает с
табуретки.
Сизых поясняет мне:
- Это он и есть, Серега, значит. - И оборачивается к Федору: - А ты
форменный дурень, никакой в тебе сознательности нет. Целый день вот так бы
и стучал.
- И еще б бутылка, - с насмешливой мечтательностью говорит Федор.
- Утонешь скоро в бутылке.
- И вытрезвитель нынче подорожал, - язвительно добавляет кто-то. - Одни
неприятности от него.
- А уж Катька твоя точно уйдет, - говорит Серега и хлопает Федора по
плечу, - прошлый раз еще грозила, когда за зарплатой пришла, помнишь?
- Предложу вакансию, - подхватывает другой парень. - Такой бабе пропадать
никак нельзя.
Видно, Федька пользуется дурной репутацией и дружков у него тут нет.
Мы с Серегой выходим из вагончика, минуем ворота и направляемся к
котловану. На этот раз мы не забираемся на высокий земляной отвал, а
огибаем его и добираемся до пологого, выложенного неровными бетонными
плитами спуска. Идти трудно, ноги разъезжаются в жидкой грязи из снега,
Влодавец Леонид
Маркеев Олег
Корнев Павел
Флинт Эрик
Маркелов Олег
Шилова Юлия