Да и наш полет был не из самых спокойных, особенно в конце. Самолет
швыряло из стороны в сторону как щепку среди темных, рваных туч. Кроме
того, он поминутно куда-то проваливался с такой стремительностью, что у
самых стойких тошнота подступала к горлу и мутилось в голове.
Из самолета по вздрагивающему трапу мы спускаемся медленно и осторожно,
чувствуя необычную слабость в ногах и легкое головокружение. И тут же нас
захлестывает ледяной ветер такой силы, что мы судорожно хватаемся за
перильца трапа. От такого ветра да еще и мороза мой плащ спасти не в
состоянии. Ну, мог ли я подумать, что меня вдруг занесет сюда?!
Слава богу, здесь меня тоже встречают. Дагир вчера вечером связался по
телефону с Москвой. А Кузьмич двинул сообщение дальше. Наши товарищи всюду
привыкли не только сами колесить по стране, но и встречать гостей со всех
концов. Одним словом, уголовный розыск. Разве есть более мобильная и
динамичная сила?
Встречают меня Слава Волков и Гарик Смирнов, молодые инспектора уголовного
розыска, сами еще толком не знающие, зачем я свалился на их голову.
Мы не успеваем добраться до машины, как начинает крутить метель, порывы
ветра со свистом швыряют в лицо тучи острых, как стекло, снежинок. Все
бело становится вокруг. За снежной пеленой исчезают дома, еле видны
машины, стоящие на площади, как тени, мелькают вокруг люди. Да и пар от
собственного дыхания мешает что-либо видеть. Холод пробирается даже под
пальто, которое привезли на аэродром для меня мои коллеги, начинают
коченеть руки и ноги. Ну и погодка. Повезло же мне, ничего не скажешь.
Бросаем мой роскошный курортный чемодан в багажник и сами забираемся в
теплое нутро машины. Через стекло снежная круговерть вокруг кажется и
вовсе бешеной. Нашему водителю сейчас придется несладко.
- Трогай, - говорит ему Слава, он отдувается, расстегивает пальто и
оборачивается ко мне. - Ну, привез ты нам погодку. Не было еще у нас
такого морозца.
- И такой метели, - вставляет Гарик.
- Это уж вы мне приготовили, чтобы не злоупотреблял гостеприимством, -
отшучиваюсь я. - А я бы мог вам привезти пять градусов тепла, если бы
попросили.
- Знать бы, что приедешь, заказали бы, будь спокоен.
Машина между тем, с трудом высвечивая дорогу желтыми противотуманными
фарами, медленно движется по шоссе. Изредка сбоку проплывают, как в
замедленной киносъемке, силуэты встречных машин.
Говорим мы обо всем, кроме главного - цели моего приезда сюда.
Сквозь снежную пелену за стеклом машины начинают проступать неясные
силуэты высоких зданий. Больше становится встречных и попутных машин.
- Ну, вот и город, - сообщает Слава. - Скоро будем на месте.
В самом деле, метель как будто стихает, зажатая, рассеченная каменными
коридорами улиц. Снег заметно редеет, уже видны шеренги домов, в
большинстве новых, светлых, высоких: на широких тротуарах с черными
силуэтами молодых деревьев мелькают фигуры прохожих, а рядом с нами по
бесконечному проспекту льется поток машин, автобусов и троллейбусов.
Впереди вспыхнул красный глаз светофора. Поток машин, нетерпеливо урча,
замирает. А я склоняюсь к окну, силясь разглядеть, побыстрее ухватить хоть
что-то в этом новом для меня городе.
Громадный все-таки он. Шутка ли, третий по величине город России, рабочая
цитадель, так сказать.
Проезжаем по обширной площади, мимо старинного кремля, совсем не похожего
на наш, московский, мимо памятника Ленину, а потом и Чкалову на высоком
берегу над заснеженной Волгой. Снова ныряем в лабиринт суетливых, деловых
и уже не таких широких улиц старой, видимо, части города, с бесчисленными
небольшими магазинами и конторами в кряжистых, давней кладки, когда-то,
наверное, купеческих двух- и трехэтажных домах. А вскоре мы вновь
неожиданно выезжаем к высокому волжскому откосу и через минуту оказываемся
перед новой гостиницей, величаво и одиноко вознесшейся над заснеженной
красавицей рекой. В редкой снежной мгле скрывается далекая заречная часть
города. Только перед нами уже Ока, поясняют мне ребята, Волга ушла чуть в
сторону и немного правее. За мостом видна стрелка, где сливаются обе реки.
Я на минуту представляю себе, какая красота открывается с этого места
летом.
После коротких формальностей у окошка администратора мы поднимаемся на
шестой этаж и в длинном коридоре находим нужный номер. Гарик не без
торжественности щелкает ключом и распахивает дверь.
Я с большим удовольствием убеждаюсь, что ребята, оказывается, успели тут
побывать до меня. На столе приготовлена всякая снедь и даже некая
бутылочка "с мороза" тоже.
Мы раздеваемся и шумно рассаживаемся у стола.
- Ну, за твой приезд, - говорит Слава.
- Господи, - вздыхаю я, - как хорошо среди здоровых людей оказаться! Вам
бы ту водичку попить.
Утолив первый голод и закурив, мы делаем перерыв и принимаемся составлять
план моих действий в Горьком.
Между прочим, Слава Волков оказывается начальником отделения в уголовном
розыске областного управления, а Гарик Смирнов - из городского отдела
уголовного розыска, он-то в первую очередь и призван мне помогать здесь.
Слава типичный волжанин, белобрысый, широкоплечий, приземистый, чуть
медлительный, даже, кажется, мечтательный и по всем правилам "окающий". А
Гарик поджарый, подвижной, черноглазый и курчавый. В компании он,
наверное, первый весельчак и певун. Однако сейчас Гарик так же строг и
сосредоточен, как и Слава.
Я подробно рассказываю о смерти Веры, о ней самой, о ее отношениях с
Павлом и о нашем пути к нему, длинном, петлистом и небезошибочном. Но
теперь уже, судя по всему, ошибки не предвидится, и путь свой мы тут, в
Горьком, должны закончить.
- Итак, первое, что мне требуется, - это исчерпывающие сведения о Павле
Постникове, - говорю я и невольно смотрю на часы. - Все, что известно,
включая, конечно, и судимость, и побег, и все его художества тут, в
городе. Завтра с утра хотелось бы начать работу.
- Начнешь, - подтверждает Гарик. - Все тебе подготовим. - И, помедлив,
задумчиво добавляет: - И все-таки что-то меня жмет в этой версии. Сам не
знаю что.
Мне знаком этот инстинкт опытного оперативника. Он складывается из многих
знаний: людей, жизненных обстоятельств, всяких выдумок и былей, судеб и
происшествий. И вот как-то незаметно все эти знания, вдруг разбуженные
внезапно возникшей перед человеком задачей, новой, непонятной ему пока
жизненной ситуацией, - знания эти начинают как бы примеряться к ней,
прикладываться, проверять ее на достоверность, начинают сопоставлять ее с
чем-то уже однажды бывшим. И тут неожиданно какие-то углы, выступы,
подробности этой новой ситуации не укладываются, выпирают из возможной и
достоверной схемы, подсказанной опытом и чутьем. Ты и сам пока не можешь
сказать, что именно в этой новой ситуации недостоверно и подозрительно. Ты
пока только ощущаешь некое неудобство, и оно тебе не дает покоя, вот и все.
А слова Гарика падают на мои собственные неясные еще ощущения, на какую-то
тревожную струну, которую я все время стараюсь приглушить. И я вдруг
вспоминаю странную птичью трель, услышанную мною однажды из густой листвы:
"С-с-кью-вить!.. С-с-кью-вить!.." И свое ощущение какой-то непонятной
тревоги.
С этим беспокойным ощущением я и засыпаю в тот вечер.
Утром я иду в управление.
Шумные, суетливые и узкие улицы центра во многом, мне кажется, сохранили
свой старый нижегородский облик. Много домов с полуколоннами, портиками,
балюстрадами и балконами на плечах у наяд и атлантов, с узкими окнами в
густом переплете рам и причудливыми обводами и выступами - архитектура
начала века.
Морозно, солнечно, под ногами хрустит снег, от его нестерпимой белизны
больно глазам. По узким тротуарам льется поток прохожих. Тесно, шумно. Пар
изо рта многих людей смешивается в сплошную дымку.
Чужое пальто жмет в подмышках, с трудом застегивается, но какое же
счастье, что оно у меня вообще есть! Интересно, сами ребята догадались его
откопать или им подсказал Кузьмич? Скорей, он. Иначе они не раздобыли бы
пальто специально на такого верзилу, как я.
Время от времени мне приходится расспрашивать дорогу. Наконец подхожу к
высокому строгому зданию со знакомой надписью у красивого подъезда. Это
наше управление. Перед ним на небольшой, чуть приподнятой над тротуаром
площадке выстроились машины.
Вхожу в подъезд, предъявляю удостоверение молодому, подтянутому
милиционеру и оглядываюсь. Говорят, шлюпка - визитная карточка корабля,
ну, а вестибюль тогда - визитная карточка учреждения. Я невольно обращаю
внимание, как энергичны и сосредоточены люди здесь, как заражены
деловитостью, нет пустой курильщицкой болтовни по углам, не видно
рассеянных и безмятежных лиц. Удивляет меня и абсолютно современный,
какой-то даже европейский интерьер в этом в общем-то не новом здании.
Много воздуха, много стекла, строго, изящно, нет аляповатых лозунгов и
сонма всяких уродливых объявлений.
Поднимаюсь по широкой лестнице и в длинном коридоре, устланном красивой
дорожкой, с высокими, под дуб дверьми отыскиваю кабинет Славы Волкова. При
этом машинально смотрю на часы. В такой обстановке и самому хочется быть
деловитым и точным.
В кабинете кроме хозяина оказывается еще один человек, средних лет, в
тщательно пригнанной форме, с погонами капитана. Человек этот кряжист,
массивен, светловолос, с широким, грубоватым лицом и голубыми,
внимательными глазами. Чем-то он напоминает сидящего за столом Славу,
только тот моложе, свежее и чуть изящнее, что ли. Впрочем, оба волжане,
это-то уж сразу можно сказать.
- Знакомьтесь, - говорит Слава, приподнимаясь и пожимая мне руку. - Это
Василий Иванович Чумичев, участковый инспектор наш, знает твоего
Флинт Эрик
Емилина Ника
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Лукин Евгений
Контровский Владимир