в одно мгновение от пули. Но это было бы хорошим утешением только в том
случае, если б точно знать, что смерть - это конец всем мукам. Для того
чтоб иметь такое убеждение, надо быть по меньшей мере святым, истово
верующим в безграничную милость всевышнего и свою собственную
непогрешимость. Или, наоборот, закоренелым атеистом, каким был Вредлинский
во времена комсомольской юности. Но, увы, теперь он и от старых взглядов на
религию отошел, и новыми не до конца проникся.
Кое-как он отвлекся от печальных мыслей, переключив свои размышления на то,
что говорилось в последние минуты его беседы с Генералом. Иначе говоря, его
несколько озадачило, что, получив информацию о такой солидной фигуре, как
Манулов, Генерал вдруг проявил интерес к Крикухе, личности, в данный момент
весьма незначительной и изрядно за последние годы "девальвированной". Тем
более что Генерал и без Вредлинского неплохо знал, что Крикуха медленно
спивается.
Может, мимоходом сообщив Генералу о том, что он побывал у Жорки, Эмиль
Владиславович подставил своего давнего творческого соратника под удар? Ведь
Жорка и его собака, строго говоря, последние живые существа, которые видели
Вредлинского и Стаса вчера вечером. Похитители и Василиса, действовавшая с
ними заодно, - не в счет. А вот Георгий Петрович, если Вредлинского начнут
искать, может кое-что сообщить. Хотя бы о том, что тот поздно вечером
приходил к нему меньше чем через полчаса после стрельбы в окрестностях
поселка и к тому же весь перемазанный в грязи.
Впрочем, разве это существенные сведения? Ну, зашли измазанные, посушились,
погрелись водочкой и чайком, почистились да и пошли. От Стаса, правда,
порохом попахивало, но навряд ли Крикуха это мог унюхать. Навряд ли он даже
мысленно связал то, что друг Миля извалялся в грязи, с недавней
перестрелкой, звуки которой долетели до ушей Крикухи.
И только тут Вредлинский подумал, что, в сущности, очень мало знает о том,
что представляет собой Жорка Крикуха в настоящее время. Что он будет
рассказывать Генералу? Да только то, что Жорка сам о себе рассказывал. То,
что Крикуха нынче одет и побрит как бомж, не говорит ровным счетом ни о
чем. Ходит в рванье, а водочку пьет качественную, дорогую. Может, они
совместно с Мануловым уже давным-давно столковались, а Вредлинского держат
в игре за болвана? Знать бы, что это за игра? Может, Генерал сам объяснит,
зачем ему нужен Крикуха?
Но, увы, даже если б Эмиль Владиславович рискнул задать эти вопросы, то
почти наверняка не получил бы никакого ответа. Пришлось самому ломать
голову.
Чисто логически проще всего было ответить на третий вопрос, потому сразу
приходило на ум то, что он уже обдумывал еще в гостях у Жорки. Получалось,
будто все дело в том самом фильме по еще не дописанному роману
Вредлинского. И все-таки, почему Манулов уже сообщил о своей задумке Жорке
и ничего не сказал "Миле-Емеле"? Ведь ясно же, что переделать роман в
сценарий - это не самая простая работа. Конечно, если сразу же подключить
Крикуху, то они сумеют справиться с этим за пару месяцев или даже быстрее.
Но ведь Жорка даже не знал толком, о чем роман Вредлинского. Манулов ему
только сказал, что это не порнуха, - "обнадежил", по выражению самого
Крикухи. Между тем Пашка, если у него и впрямь на уме был фильм, а не
попытка создать себе алиби по организации убийства своего старого друга,
должен был как можно подробнее посвятить Жорку в свои планы. Да ему только
дай тему для размышления - он весь фильм в голове снимет!
Как ни странно, именно после этого умозаключения Вредлинский сильно
засомневался в своем убеждении, будто покушавшиеся на него были посланы
Мануловым. Просто Пашка знал, что успех фильмов Крикухи по сценариям
Вредлинского был обеспечен Жорой и Милей в пропорции 9:1, то есть 90
процентов этого успеха обеспечила режиссура, а 10 процентов - то ценное,
что было заложено в сценарии, да и то в большинстве случаев это ценное сам
Эмиль Владиславович не заметил. Может, именно поэтому господин продюсер и
начал разговор о фильме с Крикухи. Если б тот отказался, то и разговор с
Вредлинским не имел смысла.
Конечно, если дело действительно идет о фильме, то Пашка подобрал хорошую
компанию. Деньги он пробьет, даже если сидит по уши в долгах. Уж в чем, в
чем, а в умении пролезать без мыла во все узкие места Манулову не откажешь
- спец! Он в голливудских дебрях свой человек, так что сможет и
каких-нибудь "звезд" законтрактовать, конечно, не "супер", но с хорошо
раскрученными именами. А это значит, что фильм сделает кассу в Штатах, даже
если эти "звезды" еще только восходящие или, наоборот, уже закатывающиеся.
Даже если им придется играть русских. Вредлинский может написать сценарий
на любую тему и точно в указанный срок - как ту самую первую пьеску,
положившую начало его карьере. Ну а Жорка даже по очень плохому сценарию
может сделать, что называется, "смотрибельный" фильм.
Однако навряд ли из всего этого получится шедевр киноискусства Вредлинский
никогда не был розовым оптимистом. Хорошая ремесленная поделка вот что
будет на выходе. Ее посмотрят, соберут в кассу десяток миллионов долларов и
забудут. Что в ней особенного? Почему она заинтересовала такого, судя по
всему, очень серьезного и могущественного человека, как Генерал? И кто он
вообще? На обычного бандита совсем не похож, по крайней мере, по голосу.
Даже если он не действующий чекист, то по меньшей мере отставник - в этом
Вредлинский был убежден почти на сто процентов. Заявление Генерала о том,
что он-де не работает на нынешнее правительство, можно было воспринять
двояко. С одной стороны, это могло означать, что речь идет о какой-то
частной спецслужбе, которая обеспечивает силовую поддержку неких
коммерческих интересов, с другой - о политической силе, ведущей нелегальную
борьбу против власти.
Но в обоих случаях, как казалось Вредлинскому, рядовой художественный
фильм, снятый к тому же на материале довольно давней истории, не должен был
привлечь такое пристальное внимание Генерала. В чем же дело?!
Загадка казалась неразрешимой. Волей-неволей Эмиль Владиславович вынужден
был обратиться к памяти. Что ж он там такого понаписал в своем романе?
Из рукописи Вредлинского
Каждый октябрь - вот уже в течение двадцати лет- действовал на государя
Николая Александровича угнетающе. Особенно вторая половина месяца.
Дворцовая челядь, начиная с гардеробщика Мартышкина или писца Кирпичникова
и кончая начальником военно-походной канцелярии графом Орловым или
министром императорского двора бароном Фредериксом, знала о царской осенней
меланхолии. Поэтому все срочные указы, высочайшие повеления и соизволения
готовились загодя, до начала периода I императорской хандры.
Заинтересованным лицам, добивавшимся аудиенции у государя, сведущие люди
рекомендовали повременить несколько недель и не являться к царю со
всевозможными прожектами, просьбами, жалобами. Разумеется, ежели не желали
по той или иной причине отрицательных для просителя решений.
Близкие относились к таким перепадам в настроении обычно сдержанного и
умевшего владеть собой Николая II с пониманием. Связывали их с давним
морским путешествием, в котором Николаю Александровичу, в то время еще
наследнику престола, пришлось пережить драматические минуты покушения на
его жизнь. Путешествие, в ходе коего будущего императора несильно рубанул
саблей японский городовой, начиналось именно 23 октября.
Все это было верно, но лишь отчасти. Тем более что кризис нынче затянулся.
Никто не ведал о том, а царь ни с кем не делился истинными причинами своих
внутренних переживаний, что с недавних пор, точнее с прошлогодних
октябрьских дней в Крыму, ему и во сне, и призрачно наяву начал являться
покойный отец. То в странных образах и ситуациях, то с ужасающими речами.
Впервые это случилось во время вполне безмятежной прогулки.
В среду, 16 октября, Николай Александрович с небольшой компанией оказался в
горах. Преодолели пешком гурзуфскую седловину, взобрались на пуп - вершину
Роман-Кош. Так шутили по поводу высшей точки Яйлы - главного хребта
Крымских гор. И повеселились изрядно. Погода расчудесная, вид во все
стороны распрекрасный. Если бы не голод, то и спускаться вниз не хотелось
бы. Внизу, под буковыми деревьями, их ждал полдник. Тут же стояли два
автомобиля. Перекусили под хохот и шутки. Через час тронулись в путь.
Николай Александрович сел вместе с моряками, Злебовым и Бутаковым, а
сухопутчики, Дрентельн и Комаров, разместились отдельно от них во втором
автомобиле. Флотские офицеры увлекли государя своим незлобивым, но
остроумным спором о достоинствах двух царских яхт - "Штандарт" и
"Цесаревич". Доказывали один другому, на какой посудине преподобный Ной
согласился бы, выпади такая оказия, пережидать всемирный потоп. В конце
концов Бутаков, сидевший рядом с императором на заднем сиденье, повернулся
к нему и в порыве подобострастия, а может, и впрямь увлекся шутливой
дискуссией, запальчиво признался:
- Не знаю, какую шхуну выбрал бы Ной, но, ручаюсь, экипаж (заметьте:
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Витковский Евгений
Рыбаков Вячеслав
Прозоров Александр
Корнев Павел