- Обязательно! - кивнул Таран и начал орудовать кранами. - Прошу, пани!
Готово!
И, подвесив душ на кронштейн, первым перелез через бортик ванны. Затем,
продемонстрировав свой атлетизм, подхватил Надьку под мышки, перенес и
поставил рядом с собой, а потом проделал то же самое с потешно взвизгнувшей
Полиной.
- Тесно тут, - недовольно произнесла Надька, когда все трое влезли в
маленькую ванну. - Тут и не приляжешь толком... Мне почему-то казалось, что
тут больше места.
- В тесноте, да не в обиде, - хихикнула Полина. - Обними меня за бочок! Вот
так... А ты, Юрик, помыль нам животики! Около пупиков и ниже...
Таран послушался, взял кусок мыла и, полив его теплой водой, намылил там,
где просили.
- А теперь, Юрик, обними нас обеих... Крепче, крепче! Из этого получилось
вот что. Когда Таран притянул к себе обеих дам, его прибор оказался между
гладкими, в меру пухленькими и в меру упругими, а главное - этакими
симпатично скользкими от мыла животиками. И эти самые животики стали
мягко-мягко тереться сверху вниз о Юркину шишку, чуточку вращаться вокруг
нее. А две ладошки - Надькина левая и Полинина правая - ласково ухватили
Тарана за талию. Юрка тоже стал понемногу покачивать бедрами, двигать свой
струмент между этими ужас какими приятными и нежными пузечками, изредка
касаясь всяких там волосунчиков-щекотунчиков... А сверху на головы и плечи
лилась теплая, ласковая и немного возбуждающая водичка, струилась по
спинам, рукам и ногам.
Прелесть!
- Эх, - сладко вздохнула Надька, - было б тут места побольше.. . Можно б
было музыку поставить и танцевать.
- Может, когда-нибудь разбогатеете и соорудите себе виллу с бассейном, -
усмехнулась Полина. - Этак метров на сорок квадратных...
- Ну да! - вздохнула Надька. - Если это и будет, так лет через пятьдесят.
На фига оно нам тогда будет?
- Кто знает, как жизнь повернется, - потираясь беленькими грудками о
Надькины смугленькие промурлыкала Полина. - Может, и раньше повезет.
- Ну да, - скептически произнес Таран, нежно гладя обе пухленькие попки, по
которым скатывалась вода из душа. - Повезет-это если мы вообще доживем до
старости...
- Не надо о грустном, малыши! - Полина потянулась губами к Надькиному
ротику, и та с неожиданной для Юрки страстью прильнула к ним. Правда, на
сей раз ревности Таран не испытал, и ему стало еще приятнее, когда он
увидел, как девки целуются. Это заставило его покрепче сжать их в объятиях
и сделать несколько очень энергичных движений там, между скользкими и
липкими животиками...
- По-моему, - отпуская Надькины губки, томно произнесла Полина, - нам всем
пора в постельку...
Кольцо из рук разомкнулось, Таран торопливо вылез из ванной, стал
вытираться, а потом и девки, смыв остатки мыла с животиков, замотались
вместе с ним в огромное махровое полотенце, которое, по семейным преданиям
Веретенниковых, было приобретено еще в период "великой дружбы" между СССР и
КНР. Символами этой дружбы, кроме вот таких же полотенец, были еще и
огромные, очень нарядные термосы, украшенные драконами, аистами и джонками,
плывущими по Великой Желтой реке - Хуанхэ. Юркин отец даже вспоминал, будто
видел на одном таком термосе изображение китайца, удящего рыбу с лодочки, и
утверждал, будто этот китаец ужас как походил на дедушку Ленина, даже кепка
была такая же.
Таран лично этого термоса не видел, сходства оценить не мог, и вообще ему
это все было бы по фигу, если б он не вспомнил один бородатый анекдот,
гулявший по Руси еще задолго до его рождения.
"Ты куда, Володя?" - спрашивает Крупская. "На йебалку, Надюша!"-"А удочки
зачем?"-"Для конспийации!"
Удочки и конспирация Тарану были не нужны, а вот слово "рыбалка" в
ленинском произношении так и вертелось у него на языке.
РЫБАЛКА ПО-ЛЕНИНСКИ
Ничего такого, тревожащего светлую память вождя. Юрка произносить не стал,
а может, просто не успел, потому что и Полина, и Надюша, толком не
обтеревшись, выскользнули из-под полотенца и с визгом, шлепая босыми
пятками по полу и болтая сиськами из стороны в сторону, побежали в сторону
раздвинутого и застеленного чистым бельем супружеского дивана-кровати
семейства Таранов. Юрка вошел туда медленно, с чувством собственного
достоинства, поскольку знал, что без него концерт не состоится. Хотя,
честно говоря, толком не знал, как это у него выйдет. Конечно, опыт банного
"па-де-труа" доказывал, что Юрке в принципе такое под силу. Но ведь
известно, что далеко не каждый спортсмен, добившись однажды рекордного
результата, способен его не то что превзойти, а хотя бы повторить. Пока,
конечно, инструмент выглядел надежно и держался уверенно, но, как он
поведет себя в условиях экстремальных нагрузок, никто не мог предсказать.
Между тем Надька и Полина вальяжно раскинулись на простынке и о чем-то
перешептывались, время от время заговорщицки подхихикивая. Будь Таран
совершенно свежим человеком, ни черта не знающим об истории взаимоотношений
Надьки и Полины, то хрен бы он поверил, что они только вчера впервые
увиделись на рынке, а познакомились всего полтора часа назад. Напротив,
такой сторонний наблюдатель был бы убежден на сто процентов, что это две
давние, может быть, еще с детсадовских времен, закадычные подружки, причем
не сомневался бы, что они лесбиянки или бисексуалки, которым мужик нужен
лишь для того, чтобы разнообразить их взаимную страсть.
Но Таран-то хорошо знал, что это все не так. Насчет точной даты знакомства
и обстоятельств этого дела он еще мог посомневаться, например, подумать,
что они познакомились не сегодня, а еще вчера и, быть может, столь же
приятно провели вчерашний вечер в обществе Зыни. Но в любом случае Юрка мог
дать голову на отсечение, что, даже отдыхая на территории бывшего
Васильевского сельсовета, где жили их бабушки, они вряд ли могли крепко
подружиться. Не мог он в это поверить. Не говоря уже о том, чтоб
заподозрить Надьку в любовной связи с этой распутной столичной жительницей.
Подруг у Надьки, конечно, был полон двор, но дальше обычного совместного
перемывания костей и прочего бабского трепа на околовсяческие темы у нее
явно ничего не заходило и не могло зайти.
В комнате было темно, потому что Надька затянула окно шторами. Однако при
появлении Тарана она включила висевший над постелью ночничок, и спальня
озарилась этаким красновато-розовым светом - "бардачным", как сказала бы
Милка, которая, правда, тут ни разу не бывала.
Только после этого Юрка разглядел, что Полинина сумка, которую он вроде бы
относил совсем в другое место, оказалась именно здесь, рядом с кроватью.
Очевидно, кто-то из баб перетащил ее сюда, пока Таран находился на кухне.
Включив ночник, Надька соскочила с лежбища и встала коленками на коврик.
При этом она склонила голову, состроила уморительно наивную гримаску на
мордочке, скрестила обе ладошки на мохнатеньком месте, захлопала глазками,
как маленькая девочка лет пяти, и просюсюкала голоском поросенка Пятачка
(из советского мультика, где его Ия Саввина озвучивала):
- Милый Юрик! Я очень плохая и глупая девочка, потому что я провинилась.
Наверное, меня надо отшлепать или даже выпороть, только не сейчас, а
немножко попозже...
Пока Надька кривлялась, Полина, закинув руки за голову и прикрыв глаза
веками, возлежала, откинувшись на подушки и вытянув ноги в струнку. Этакая
"Обнаженная маха", которую Таран когда-то видел в альбоме у Даши. Юрка даже
помнил, что эту картину художник Гойя написал, только имя-отчество забыл.
- А сейчас, - еще раз похлопав глазками, пропищала Надька, - в наказание я
должна посмотреть, как ты будешь вставлять Полинке... Вот!
И, опять же пародируя малышку, которой была лет пятнадцать назад, сунула
палец в уголок рта. Потом она повертела попкой, вскочила на ноги и залезла
на кровать. Р-раз! - и, перекинув ногу через Полину, встала на колени у нее
над грудью.