изредка залетали в подъезд, искрили по стенам, мяукали, вышибая штукатурку.
Потом прямо в дом, куда-то по верхним этажам, ударил снаряд. Всех тряхануло,
на время оглушило, по каскам забрякала падающая штукатурка, в стене
появилась трещина. Еще снаряд ударил, но тряхнул дом слабее, и от него слух
не потеряли. А спустя пару минут сверху послышался топот ног и невнятные
голоса. Шли, бряцая оружием, торопливо. Один не то стонал, не то бредил. И
Никита понял - это те, кто стрелял в них. Он только сейчас вспомнил, что у
него есть автомат, и он из него умеет стрелять.
лучше. Потому что чеченский мужчина обучается метко стрелять примерно с того
же возраста, с какого русский мужик приучается пить водку, а может, и
немного пораньше. Но у этих были руки заняты - они несли раненого. И они,
должно быть, не ожидали увидеть здесь федералов.
шесть человек сразу, Никита ни за что не поверил бы. Стоя с пустым автоматом
над лежащими вповалку трупами бородачей, увешанных оружием и боеприпасами,
он испытывал жуткий страх от того, что вот сейчас все они поднимутся,
отряхнутся и скажут что-нибудь вроде: "Плоха стрэлял, урус, сэйчас башка
рэзать будэм". Только через пару минут это чувство прошло, он смог унять
дрожь в руках и вставить в автомат новый магазин.
это просто-напросто цепь всяких случайных событий и что на войне эти самые
события определяют, будешь ты жив или нет.
применительно к конкретному человеку - очень сложно. То, что ему достался
самый хреновый БТР, - это плохо? Вроде бы плохо. Но не сломался бы он на
окраине - и его подбили бы те шестеро бородатых, а все Никитино отделение
сгорело бы в нем на перекрестке или было бы расстреляно из пулеметов, вместе
со многими десятками других солдат, которых оттуда позже вывозили
грузовиками. Или вот еще: плохо ли, что Никита, контуженный при взрыве, до
сих пор не понял, чего именно! - потерял память? Вроде бы плохо, но ведь
если б он тогда запомнил и то, как выглядели трупы бойцов, и вопли,
доносившиеся из горящих машин. И его бы парализовал страх, точно так же, как
тех, кто вместе с ним спрятался в подъезде. А он ничего не запомнил, ничего
абсолютно. Потому и сумел, придя в себя, сделать то, что требовалось. Кроме
того, ему показалось, что на войне очень трудно что-то предугадать и
действовать как-то "по науке". Вот ведь взять тех же чеченцев, которых он
перестрелял. Они все сделали по уму. И засаду против танков удачно
разместили, и путь к отходу подготовили, и отходили, в общем-то, правильно -
впереди тех четверых, что несли раненого, шел один с автоматом на изготовку.
Наверняка если б он на площадке первого этажа первым свернул к лестнице,
ведущей в подвал, то успел бы изрешетить Никиту. Или, в самом "лучшем"
случае, принял бы удар на себя, дав возможность товарищам изготовиться
отомстить за свою смерть. Но он опять же сделал все по уму - побежал к
выходу из подъезда, чтобы поглядеть, нет ли близко "федералов", которые
могут ударить в спину. А когда Никита стал в упор расстреливать его
товарищей, ничем не смог им помочь - переносчики раненого оказались между
ним и Ветровым! - и сам попал под пулю...
страшной яви.
позади, сны все равно донимали. Хорошо еще, что не успел привыкнуть к пьянке
и сумел удержаться от "пыханья". И не научился получать удовольствие от
убийства. Но во сне воевал еще долго.
Никита полностью потерял контакт с окружающим миром.
покинул. Фанерные киоски заменились изящными павильончиками, облезлые
старички-особнячки в Центре омолодились, пройдя через горнила
"евроремонтов", полки ломились от товаров - зазывные огни реклам на
Тверской, Новом Арбате, Ленинском - прямо Нью-Йорк какой-то! И полку
всяческих "Мерседесов", "Ауди", "Вольво", "BMW", "Тойот" явно прибыло.
Причем оказалось, что кое-кто из школьных друзей теперь ого-го! - за эти
менее чем два года карьеру сделал. Небрежно рассуждают о спросе, курсах,
ценах, долгах, дивидендах, всяких там
бартерах-клирингах-лизингах-шопингах... В бывшей тусовке все поменялось,
остались либо упертые, которых уже трудно понимать, потому что из них
половина на игле, либо совсем сопливые, которые жизни не знают. Те, кого он
знал, - уже не те. И говорить с ними трудно. Как с глухими. По первым же
вопросам насчет Чечни становилось ясно, что она интересует их так же, как
результат вчерашнего футбольного матча. А он, Никита, - как занятный
экземпляр человека, который побывал в неком экзотическом месте. Это в лучшем
случае. Но могли и похихикать, например, усомниться, что он действительно
был под огнем. Или пожалеть, повздыхать: дескать, куда тебя, дурака,
занесло? Говорили же, не жмоться, сделай справку, откоси...
старые, когда-то любимые книги, но они его не радовали. Телевизор вообще
выключал, едва кто-то начинал рассказывать народу про Чечню. И плейер не
слушал - все казалось тошным и пошлым. Валялся на кровати, смотрел в потолок
и молчал.
ворованный дневничок. Но об этом немного позже.
может исходить угроза: сзади, от двери, ведущей на чердак. Словно бы оттуда
в спину дуло, холодок какой-то шел, душу леденящий. Сразу обострился слух.
Тишина спящего подъезда не казалась совсем мирной и безмятежной. Уши словно
бы фильтровали всю массу шумов, звуков, шорохов и шелестов, из которых эта
тишина состояла. Где-то вода из крана капала, где-то похрапывал кто-то,
где-то кровать скрипнула, где-то - половица. Это все нормальные, безопасные
звуки. Все они шли снизу, из квартир. А вот долетел неясный шорох с чердака.
Он как бы тряхнул за плечо: хватит сидеть, надо что-то делать!
кто-то топает, поднимаясь наверх; скорее всего кто-то из гостей домой
возвращается. И им может показаться, например, что Никита чью-то квартиру -
возможно, их собственную - пытался взломать, а теперь удирает.
наверх - увидят сидящего на рюкзаке Никиту...
чердачной двери. Чтоб не гудели железные ступени, сдернул с ног кирзовые
опорки, и, мягко ступая шестяными носками, добрался до маленькой площадочки,
сооруженной из железобетона на прочной, крепко вцементированной в стену,
раме, сваренной из швеллеров и обнесенной перильцами из толстых арматурных
прутков. Здесь его снизу никто не смог бы увидеть. Никита бесшумно обулся.
Он уже готов был посмеяться над своими страхами, но отчетливо услышал все те
же шуршаще-хрустящие звуки. И уже было ясно, что это не кошачья возня, а
человеческие шаги. Осторожные, недостаточно уверенные. И они, эти шаги,
несомненно приближались к двери, у которой стоял Никита.
какая-нибудь бомжиха, которая продрыхла на этом чердаке, а теперь торопится
на работу - бутылки собирать. Даже хотел приоткрыть дверь (поскольку замка
на ней не висело) и посмотреть...
клацанье. Очень хорошо, к несчастью, знакомое. Такой звук издает магазин с
патронами, когда его вставляют в рукоять пистолета. Никита затаил дыхание и
вжался в угол площадки - если дверь откроется, там удобнее всего...
лестничными маршами, Никита уже мог разглядеть, что их трое, впереди крупный
мужик в кожаной куртке, за ним молодая дама-блондинка в светлом плаще, а
позади еще один детина в черной кожанке.
его дыхание. Еще мгновение - и дверь плавно, без скрипа, начала открываться
- должно быть, петли были загодя смазаны. Потом через порог осторожно
переступила странно обутая нога: большой мужской ботинок, поверх которого
была напялена войлочная тапка. Примерно такая, какие выдают посетителям
музеев-усадеб, чтоб не портили старинные дворцовые паркеты. Затем появилась
вторая такая же, а еще через мгновение из-за края двери стволом вверх
высунулся пистолет. Тяжелый 20-зарядный "АПС", "стечкин", с глушителем.
места, где сейчас стоит Ветров, можно расстрелять тех, кто будет входить в
дверь крайней квартиры, последней по номеру в этом подъезде. И он, Никита,
лишний...
том, грозненском, подъезде. Он изо всех сил рванул дверь на себя, и тут же
молниеносно толкнул ее на киллера. От неожиданности тот пошатнулся, одетая в
черную перчатку правая рука с пистолетом бестолково мотнулась, и Никита
снизу вверх врезал по ней. Бряк! Бамм! - пистолет вылетел из руки киллера и
гулко бухнулся на третью снизу ступеньку. Снизу послышался топот: должно
быть, один из мужиков несся наверх, разбираться в причинах шума. Второй и
женщина остались на четвертом этаже.
пистолету. Только тут Ветров увидел его всего: массивный, в черной куртке,
похожей на летчицкую, на голове шапочка-маска с прорезями. Несмотря на то,
что киллер был заметно крупнее и увесистее, кинетическая энергия Никитиного
прыжка снесла его вниз, лбом в цементный пол площадки между пятым этажом и
чердаком. Сам Ветров не перелетел через него, и даже не шмякнулся спиной о
стальные ребра лестничных ступенек, а ловко уцепился левой рукой за
перильце, а правой - за отопительный стояк. И, не давая опомниться, налетел
на неочухавшегося киллера еще раз. Под ребра! Без колебаний, без жалости! По
башке, по затылку! Раз, другой, третий! Крепче!