который начал ее обкладывать. Ну, а добрые люди решили Аню защитить. И ты
принял в этом участие...
- А потом что произошло, почему она все-таки к Антону попала?
- Пока еще не знаем, - вздохнул Птицын. - Есть версия, что это Полина
провернула по указанию Зуба, а возможно, и не она. Потому что у господина
Антона, кроме нее, еще какие-то экстрасенсы были. И почему Полина в
летаргический сон впала - неясно. Умные люди разберутся. Не загружай голову
крыша поедет. Я и так тебе много лишнего сказал, хоть и знаю, что ты не из
болтливых. Понимаешь?
- Так точно.
- Ну, а раз так, то езжай к Надьке. Я тебе, по-моему, месяц отпуска обещал?
- Я уж забыл...
- А я помню. Надевай свой трофейный костюмчик, если его Милка уже отпарила
и погладила, рубашечку с галстучком и отправляйся домой. Ботинки, конечно,
у тебя не вполне под костюм, но, наверно, денег хватит купить новые... И
вот что, совет от мужика мужику. Не кайся перед Надькой. Мне рассказал - и
ладно. А то, знаешь, не хотелось бы, чтоб у вас все наперекосяк пошло. Я
ведь вам кум, кажется?
- Скорее все-таки крестный... - вздохнул Юрка.
- Ну, и то славно. В общем, иди переодевайся. Через полчаса я тебя отвезу к
Надьке. Ботинки где-нибудь по дороге купим...
Таран сначала отправился к Милке, в ту самую комнатуш-г ку, где они с
Надькой начинали семейную жизнь.
Милка от скуки делала приседания с пудовыми гирьками в руках. Таран
прикинул, что ему бы лично столько нипочем не сделать. Да, блин, есть
женщины в русских селеньях!
Радости по поводу своего появления Таран не отметил. Милка зло бросила на
пол гири - как только доски не проломала! - и мрачно спросила:
- За костюмчиком пришел?
- Да, - робко произнес Юрка.
- Забирай! Мог бы и сам отпарить и погладить. Ни в жисть бы не стала
делать, если б Генрих не приказал.
- Что ты злая такая? - решился спросить Таран.
- Сама удивляюсь, - буркнула "королева воинов". - Вроде ты мне не муж и
даже не хахаль, а вот, ей-богу, так бы и вмазала промеж глаз.
- За что, интересно?
- А за все хорошее. За то, что эта белобрысая-конопатая так на тебя глаза
пялила. И вторая, очкастая-кудрявая, во сне то и дело повизгивала: "Ой,
Юрик! Ой, миленький!"
- Врешь, - заявил Юрка, - не могла она такого говорить. У ней не то
летаргический сон, не то вообще кома...
- Говорила! - упрямо произнесла Милка.
- Да тебе-то что до этого?! - разозлился Юрка. - Сама же сказала, что я
тебе никто!
- А то, - рявкнула Милка, - что я думала, будто ты совсем чистый парень. И
мне, кобыле эскадронной, нельзя до тебя, стерильненького, касаться, чтоб не
запачкать. Но оказалось, что ты нормальный кобель, как все мужики. И тогда,
получается, что я, блин, хуже всех, что ли?!
- Нет, почему... - произнес Таран, поскорее хватая свой костюм и рубашку с
галстуком, висевшие на стуле. - Просто, ты мне как сестра.
- Ладно, катись! - произнесла Милка. - Иди, ври Надьке, что ты без нее жить
не можешь...
Вроде ничего особенного она Юрке не сказала, а получилось, что Таран вышел
из ее комнатки, как побитая собака.
Переодевшись в казарме под добродушное подтрунивание бойцов - вчерашняя
группа выходила на занятия только с обеда, - Юрка вышел во двор и дождался
Птицына около его личной "Фелиции".
Генрих тоже явился в штатском, уселся за руль и сказал:
- Позвонил твоей супруге, доложил, что ты прибыл. Вообще-то мог бы и сам
звякнуть, я бы разрешил.
- Стыдно, - произнес Таран с полной откровенностью. - Как я ей в глаза
погляжу?
- Что делать? - развел руками Птицелов. - Конечно, раньше надо было
соображать. Только это все легко говорить, особенно когда уже за полтинник
перевалило. Я, сказать по правде, в молодости намного активнее с женским
полом был. Так что морального права осуждать твое нехорошее поведение у
меня нету.
После этого он тронул "Фелицию" с места и покатил к выезду из части.
Когда машина выехала на шоссе, ведущее к городу, Юрка ощутил в душе
какую-то особую, ранее никогда не прочувствованную горечь. Горечь успеха,
что ли, если так можно выразиться.
Вроде бы все опять получилось, жив-здоров, особых царапин нет, фингалов
тоже не наставили. Несколько смертей за спиной, а в тюрьму не тащат. Мозги
варят, соображают, никто ими не управляет и мысли с них не считывает.
Четырех баб успел поиметь, на теплоходе прокатился на халяву. Прошел через
какую-то преисподнюю и на божий свет вернулся. Едет сейчас чистенький,
причесанный, даже одеколоном освеженный. Ни порохом, ни плесенью от него не
воняет. И едет не куда-нибудь, а к Надьке, к Алешке-пискунчику, к своим,
родным людям. Которые ничего о его "командировке" не знают и никогда знать
не будут. И встретят его по-доброму, по-хорошему, от души. Казалось бы,
откуда вся эта тоска и боль в душе?
Нет, дело было не только в том, что Юрка на сей раз согрешил, хотя немалая
часть его дурного настроения была связана именно с этим. Было еще что-то,
гораздо более серьезное и страшное, хотя и не очень понятное, что нависало
над душой. Может быть, оно появилось после разговора с Птицыным, после
того, как Юрка узнал много лишнего.
Странно, но Таран, хоть и неосознанно, жалел, что его не убили и он
возвращается домой. Да, ему уже приходило в голову, что смерть была бы
очень кстати - там, в подземном царстве господина Антона. Тогда она,
курносая, была очень близко, всего в нескольких десятках метров от него. И
если б не целая куча счастливых случайностей, наверно, он ей бы попался.
Что было бы тогда? Куда бы попала Юркина бессмертная душа, если таковая
имеется? Если б Таран полностью верил в ее существование, то, наверно, не
думал бы о том, что смерть принесла бы ему облегчение. Уж на райские кущи,
да и на чистилище, пожалуй, ему бы рассчитывать не приходилось. Вечные муки
- и поди-ка, весьма солидные! - вот что его ожидало бы.
Однако Таран во все эти дела не очень верил. Точнее, не верил вовсе. И ему
очень хотелось, чтоб после смерти не было ничего. Юрка исчез - и весь мир
перестал существовать. Нет Юрки со всеми его грехами и страстями - и мира,
который втянул его во все эти гадости, тоже больше нет. Никому не обидно.
А тут - фиг тебе! Да, жить хорошо. Вон, солнышко появилось, кажется, погода
налаживается, скоро настоящее лето настанет, и Таран с Надькой и Лешкой
куда-нибудь в деревню укатят, загорать будут, купаться, ягоды собирать.
Если, конечно, Птицын завтра не приедет и не скажет: "Знаешь, Юрик, надо
тут еще на пару дней съездить в столицу..." Или на тот подземный завод,
благо Таран по нему уже всласть полазал.
Вот это-то и давило на душу. Какие-то неизвестные Тарану люди с большими
деньгами, связями и положением в обществе раскручивали свои большие дела. И
каждый оборот этих маховиков-жерновов перемалывал в пыль десятки, а может,
и тысячи мелких судеб-зернышек, из которых, может быть, могло бы что-то
вырасти. Но нет - большим дядям, которые крутили жернова, все эти судьбы
были пофигу. Они хотели иметь больше, а для этого кто-то должен был иметь
Шилова Юлия
Белов Вольф
Маркелов Олег
Березин Федор
Гуль Роман Борисович