проблемой и разрешу ее не позже октября. Законы в Австрии суровы, но не
настолько, чтобы лишать доходов финансовую олигархию, а это значит, что в
законах есть лазейки. Например, такие: каждый крупный банк курирует две, три
и больше страховые компании и открывает счета их клиентуре без лишних
сложностей и проволочек. В целом схема выглядела так: мартьяновский знакомец
приобретает полис, а также рекомендацию страховщиков; по ней ему открывают
счет на сумму втрое-вчетверо больше страховки, и с этого вклада
перечисляются взносы в страховую компанию. Средства, вложенные в полис,
приносят пять-шесть процентов годовых и лет через десять возвращаются к
владельцу с изрядной прибылью. Все законно, все путем! Осталось лишь
подобрать надежную компанию и патронирующий банк да получить ?добро? на
таможне? Но это уже не мой вопрос. В четверг, закончив трудиться над
программой, я инициировал оба варианта текста, на русском и английском
языках, занес их на дискеты, распечатал и уничтожил в памяти компьютера.
Чтобы случайно не наткнуться и не прочитать. А чтоб не перепутать, кому
какой материал, дискеты и распечатки пришлось разложить по конвертам,
изобразив на них стилизованных орлов: двуглавого российского и
американского, с одной башкой, но очень хищной. В это историческое мгновение
я ощущал себя дьяволом-обманщиком, этаким агентом-двойником, который водит
за нос британскую МИ-6 и ведомство папы Мюллера, а может, кого-нибудь еще -
МОССАД, ЦРУ или недоброй памяти Лаврентия Палыча Берию. Но это были пустые
фантазии. Пока что я обманул по-крупному лишь одного человека, расколотив
молотком алый гипноглиф и черную пробку с бутылки от кетчупа.
власти являлся моей единственной надеждой и защитой, броней, отгородившей
меня от неприятностей и бед. От мелких и крупных, и от того, что случилось с
Сергеем Арнатовым. Крысоловы наивностью не отличаются, и я понимал, что
неизбежно наступит момент, когда моя жизнь повиснет на волоске - в тот миг,
когда отдам дискету, и до того, как ее прочитают. Когда прочитают, все
позабудут - о Косталевском, о гипноглифах и обо мне, но эти два события
могли разделяться минутами или часами. Это время нужно пережить. Весьма
опасный период, когда я стану не посредником, а лишним свидетелем, коего,
рассуждая логически, надо быстрее спровадить в ящик. Может, так не случится,
может, сперва решат прочитать, выяснить ценность доставленного, но мне
что-то не хотелось рисковать. Месяца не прошло, а пять покойников уже
маршировали в ад, и я не собирался стать шестым в их дружной шеренге.
этот браслет я таскал весь день, а ночью, чтоб не заметила Дарья, прятал под
кроватью в тапки. Не потому, что боялся внезапных налетов и похищений, а
ради создания привычки. Привычка - вторая натура: где интеллект подведет,
где интуиция откажет, там выручит привычка. И, разумеется, тренировка. Для
тренировки я показал свой амулет Петруше и принялся внушать ему строгим
голосом:
Во-первых, ты должен забыть все нехорошие слова. Если не понимаешь, какое
слово гадкое, а какое - нет, то позабудь их все. Уяснил алгоритм? Выполняй!
Теперь во-вторых: увидев меня, ты должен кричать: ?Дмитррий, прривет
пррофессор!? Увидев Дарью: ?Даррья, крреолка, кррасавица!? А еще - ?пррошу
прростить покоррно!? И если хочешь банан, не вопи ?жрать, жрать!?, а
попроси, как полагается интеллигентной птице, - ?фррукт, хочу фррукт!?
Понял, сухогрузный недоумок?
хохлатую голову к крылу, косился круглым глазом на темную обсидиановую
спираль с мерцающими в глубине серебристыми искорками. Казалось, что он
поддается гипнотическому воздействию, что резонанс между сознательным и
подсознательным сейчас наступит и я услышу наконец: ?Прошу простить
покорно?. Или хотя бы:
радиотелефон, дар полномочного агента Бартона, и трижды нажал кнопку
?pause?. Через минуту в аппарате пискнуло, потом заверещало, и все кнопки
озарились мертвенным зеленым сиянием. Сквозь эту иллюминацию пробился гулкий
голос:
бойца! Скорость реакции, уверенность, отвага и потрясающий прилив сил! Или я
в чем-то ошибся?
Но если разобраться, Гудмен, я не в обиде. Штучка-то забавная? редкостный
раритет, посильней виагры? как раз для белых извращенцев. - Может, и другую
подарю. Та - специально для черных, - пообещал я, вызвал в памяти свою
воображаемую схему и раскрасил рамочку команды бета в цвет небесной
голубизны.
хмыкнул и отключился. Я посидел минут пять, разглядывая умолкнувший аппарат
и размышляя, сколько штыков и сабель имеется в строю у Бартона. Получалось,
что не очень много, но и не так уж мало: он сам плюс мормоныш, плюс шофер
голубого ?БМВ? и тот парень в цветочной лавочке, мастер переодеваний;
конечно, были и другие люди, раз отыскался тип, похожий на меня. Но вряд ли
они вникали в суть и смысл операции; вполне возможно, кроме зулуса и
мормоныша, в курсе был лишь один человек, гипотетический резидент ЦРУ в
Петербурге. Так или иначе, дискетка до него доберется? до него и прочих
заинтересованных лиц? Представьте, как ее передают друг другу, все дальше и
дальше, все выше и выше по служебной лесенке, и каждый прочитавший текст
недоуменно пожимает плечами, хмыкает и тащит ее начальнику - мол,
ознакомьтесь, сэр, какую чушь понаписали? сам я уже позабыл про эти бредни,
но вас они, возможно, развлекут? вот так, сэр, а мне позвольте заниматься
делом. Дискетка, мой троянский конь, капля амнезийного бальзама? Я сознавал,
что, выпустив ее из рук, совершу насилие над личностью, над многими
личностями, в памяти коих внезапно возникнет трещина. Должен признаться, эта
мысль меня не радовала. Конечно, мы свыклись с насилием: оно сопровождает
нас на протяжении тысячелетий, и вся история хомо сапиенс - сплошная
эскалация насилия. Насилия над телом и насилия над духом? В этом смысле
Косталевский не изобрел ничего нового, так как идеология и религия действуют
тем же насильственным путем, как и его гипноглифы. Если разобраться, что
такое внешний стимул, который порождает те или иные желания, двигает нас к
тем или иным поступкам? Это символы и фетиши, придуманные человечеством, это
святые книги, непогрешимые догматы и зажигательные речи? ?Все это -
прр-ропаганда - прр-ропади она прр-ропадом!? - как сказал бы Петруша. Это
запомни, в то поверь, а се - позабудь? Чтобы успешнее справиться с муками
совести, я включил телевизор. Как оказалось, два последних дня на российских
просторах топтался красный петух. Всюду что-то горело: горело просто так или
сначала взрывалось, а уж потом начинало полыхать. В Петрозаводске - от
протечек газа, в Самаре - от короткого замыкания, в Грозном - от канистр с
бензином, в Нижнем Тагиле и Ельце - от всеобщей безалаберности. Горели
троллейбусы и храмы, вокзалы и банки, тюрьмы и шахты, автомобили и
резиденции мэров, воздушные лайнеры и леса. Кроме того, в Новосибирске
разгромили синагогу, а в Москве бабушка за семьдесят зарезала дедушку под
восемьдесят, который регулярно напивался и бил ее ногами. На фоне таких
событий мои намерения казались даже не мелким злодейством, а так, каплей
верблюжьей мочи на тропке меж аравийских барханов. Приободрившись, я
позвонил остроносому и доложил, что описание готово. Текст будет представлен
в двух экземплярах, на гибком диске и на бумаге, с грифом высшей секретности
- перед прочтением сжечь (эту идею я позаимствовал у братьев Стругацких).
спешите, Иван Иванович, - осадил я его. - Во-первых, документации у меня еще
нет, а будет завтра, после конспиративной встречи с профессором
Косталевским. Во-вторых, свидетели рандеву нам не нужны, так что отзовите
своих барбосов. А в-третьих, где благодарность? И где генерал? - Доставим и
то и другое прямиком из столицы, - пообещал остроносый. - Но вот насчет
барбосов? Тут вы, Дмитрий Григорьич, не правы, сильно не правы!
Недооцениваете сложность ситуации. Разве случай с Чернозубом вас ничему не
научил? Тоже хотите поплавать кверху задом? Представьте, что за вами вслед
пойдут не наши, а другие люди, и не барбосы, а ротвейлеры; пойдут, накроют
вас вместе с профессором, и конспирации конец. Что скажете о таком варианте?
- Накроют, буду молчать, как партизан, - ответил я. - Итак, завтра у
метро ?Горьковская?, в семнадцать ноль-ноль. Скажите генералу, чтобы
погладил парадный китель.
***
прихожей ее квартиры с топором в руке и примерялся к стенному шкафу. Стенка,
в которую его вмонтировали, была у нас общей, то есть с другой стороны, в
моей прихожей, располагался точно такой же шкаф размерами метр семьдесят на
два шестьдесят. Не надо быть знатоком топологии, чтобы додуматься до идеи:
если снести шкафы, получится проем, объединяющий две прихожие - и тем самым
две квартиры, - в нечто более просторное, величественное и пригодное для
обитания. Этот ?ап грейт? я и готовился совершить.
коробки с обувью на полу, на них - простынки, пододеяльники и шляпки,
полотенца свалены на стуле, плащ и пальто - на вешалке, а шубка вообще
Флинт Эрик
Емилина Ника
Прозоров Александр
Конан-Дойль Артур
Грабб Джеф
Конюшевский Владислав