Чтение 30–й страницы книги ~Тайна серебряной вазы~

составе отправилось к Менделеевым. После петербургских улиц, тонущих в
сыроватом зимнем мраке, после Забалканского проспекта - конечного пункта
маршрута - широкого, уходящего вдаль, грохочущего конкой, правда,
немноголюдного в вечерний час, после холодного пронизывающего ветра,
налетевшего на Муромцевых из-под арки, когда они, уже оставив экипаж,
направлялись в глубь двора, квартира Менделеевых показалась им особенно
уютной.

В гостиной их радушно приняла Анна Ивановна Менделеева, кроме нее возле
стола хлопотала молодая женщина, красивая, с копной пышных рыжих волос и
нежным бело-розовым цветом лица, со смешливыми ямочками в уголках губ,
представленная как сотрудница Палаты - Ольга Озаровская. Она помогала Анне
Ивановне разливать чай и улыбалась, охотно включаясь в разговор.

- Елизавета Викентьевна только давеча интересовалась, как вы устроились
на казенной квартире, - принимая чашку чая, гудел несколько в нос Николай
Николаевич.

- Разместились, - приговаривала Анна Ивановна, проверяя, удобно ли
расположились ее гости, - комнаты сравнительно небольшие, но помещение для
кабинета обширное, расставили и полки, и шкафы для книг и бумаг, у нас их
громадное количество. И работать Дмитрию Ивановичу там никто не ме-Шает, не
ходит над головой - последний этаж он сам выбирал... Сегодня Дмитрий
Иванович ? утра расстроен, - Анна Ивановна перевела разговор на далекую от
квартирного устройства тему, - опять что-то прочитал о том, что Рамзай, тот,
который открыл гелий по солнечной линии спектра, предполагает наличие
элементов с таким ничтожным весом, что места им в периодической таблице не
находится. Хорошо, что с Дмитрием Ивановичем сейчас разговаривают
"валерьяновые капли".

Видя замешательство гостей, Озаровская пояснила:

- Так мы между собой называем Сапожникова, нашего сотрудника. Он один
может успокоить Дмитрия Ивановича. Милый человек... Признаюсь, я когда
поступила сюда на службу, Дмитрия Ивановича боялась, загляну в его кабинет
тихо - сидит грозный, в клубах папиросного дыма, на стенах, на столах, на
полу книги и инструменты - ни дать ни взять, Параде лье...

- Вы смелая женщина, - искренне восхитилась Елизавета Викентьевна, - как
вы решились служить на научном поприще?

- Пока не знаю, окончательно мое решение или нет. Впрочем, сейчас Дмитрий
Иванович принял на службу в Палату еще несколько женщин, все они прекрасно
справляются со счетной работой.

- Эмансипация! Я, например, не хотел бы, чтобы в моей лаборатории
появились женщины, им не место среди реактивов, да и вредно это, - высказал
свое мнение по женскому вопросу и профессор Муромцев. - А как вам удается
ладить с Дмитрием Ивановичем - характер-то у него не сахар!

- Ладим, ладим, - Озаровская ослепительно улыбнулась, - нам теперь даже
нравится, когда он нас хвалит: "Хорошо посчитали, справились... Сразу видно
- голова у вас не редькой".

Барышни фыркнули, лицо Николая Николаевича озарилось широкой понимающей
улыбкой.

- Присутствие сотрудниц в Палате вынуждает Дмитрия Ивановича быть
деликатным.

- Помнишь, Олечка, про собаку? - лукаво улыбнулась Анна Ивановна.

- О, это было великолепно! Мы потом полдня смеялись. - Озаровская
напустила на себя важный вид и стала с помощью мимики и голоса изображать
Менделеева. - Заходит он как-то к нам с новым сотрудником и говорит ему:
"Если вам надо что-либо вычислить по формулам Чебышева, вы обращайтесь к
барышням, к барышням, они на этом уж.... - тут он замялся, как бы подбирая
слова, - они на этом собачку скушали!" Видно, слова "собаку съели"
показались ему чересчур грубыми для таких деликатных существ, как мы...

- У вас блестящий артистический дар, - признал восхищенно профессор
Муромцев. - Очень похоже. Вы созданы для сцены.

- Благодарю вас, - прищурила смешливые глаза Озаровская, - я подумаю.

- А чем, милая Елизавета Викентьевна, занимаются ваши чудесные девочки?

Анна Ивановна ласково взглянула на слегка засмущавшихся девушек.

- Брунгильда показывает хорошие успехи в музыке, собирается стать
виртуозкой, много работает за инструментом, - горделиво ответила Елизавета
Викентьевна, - а Машенька еще не решила, чем заняться, в раздумье.

- Не собирается ли на Бестужевские курсы? - Теплый взгляд Озаровской
обратился к младшей дочери профессора:

- Вы не интересуетесь науками?

- У меня нет таланта, - огорченно сообщила Мура, понимая, что нельзя к
серьезным занятиям наукой отнести ее опыты с падающими вниз маслом
бутербродами.

- А есть ли у барышень женихи? - лукаво поинтересовалась хозяйка.

- Официально никто еще не просил руки, - Елизавета Викентьевна охотно
поддержала разговор, принимающий интересный оборот, - мала еще Маша, а вот
Брунгильда привлекает внимание поклонников. А ваша Любочка обручена ли уже?

- Еще нет, - вздохнула хозяйка, - но, кажется, я знаю, за кого она выйдет
замуж. Внук Бекетовых, Александр, часто бывает в нашем доме, да и летом из
Шахматова в Боблово к нам чуть не каждый день жалует...

- Полагаю, тема не для мужских ушей, - воскликнул профессор Муромцев,
чувствуя, что есть повод встать из-за стола. - Вы не будете возражать, Анна
Ивановна, если я пойду засвидетельствую свое почтение Дмитрию Ивановичу?

- Разумеется, не возражаю, дорогой Николай Николаевич, и у нас будет
возможность посплетничать, а то вы нас стесняете.

Николай Николаевич шутливо погрозил всем пальцем и вышел из гостиной.

"Но я не создан для блаженства, ему чужда душа моя, напрасны ваши
совершенства..." - пропел он, удаляясь в коридор, который вел к кабинету
Менделеева.

Женщины рассмеялись и продолжили разговор, правда, уже на другую тему.

- Я беспокоюсь за мужа - поделилась своей тайной тревогой Анна Ивановна.
- Теряет зрение. Почти ничего не видит, не расстается с сильной лупой. Как
дальше будет? Ему и писать надо, и читать, и все своими глазами видеть.

- Что говорят доктора? - участливо спросила Елизавета Викентьевна.

- Ничего утешительного, - с грустью ответила Анна Ивановна, - прогнозов
хороших не дают. Правда, нам сказали, что в Военно-медицинской академии есть
блестящий специалист, который может провести операцию. Но боязно. А вдруг
совсем ослепнет? Опасно, да и не согласится он, я думаю...

- Как бы я хотела увидеть Дмитрия Ивановича, - воскликнула Мура,
внимательно слушавшая разговор старших, пока Брунгильда с Ольгой говорили
вполголоса о своих театральных впечатлениях. - Выйдет ли он к нам?

- Да вот Дмитрий Иванович, похоже, идет. - В наступившей на минуту тишине
ясно слышались звуки приближающихся веселых мужских голосов. - Не бойтесь, -
улыбнулась Анна Ивановна Муре, - он не страшный.

В дверях показался Николай Николаевич Муромцев, а чуть позади Дмитрий
Иванович, придерживаемый под локоть длиннолицым брюнетом лет тридцати.
Худощавый, глаза навыкате, движения замедленные, верно, это и есть
Сапожников - "валерьяновые капли" - догадались Муромцевы. Брунгильда
машинально выпрямила и без того натянутую, как струна, спину, изящно повела
точеным подбородком в сторону "валерьяновых капель".

Внимание Муры было обращено только на Дмитрия Ивановича - большой,
рослый, плечи чуть приподняты, в правой руке он нес стеклянную шкатулку с
папиросными принадлежностями, левой жестикулировал, продолжая начатый ранее
разговор. Крупное лепное лицо, обрамленное пышными каштановыми с проседью
волосами, длинная седая борода, мощные надбровные дуги при отсутствии
бровей... Саваоф, или Зевс, определила для себя Мура.

Одет был Дмитрий Иванович в широкую суконную куртку темно-серого цвета.
Он остановился, обвел глазами присутствующих и направился к Елизавете
Викентьевне.

- Дорогая Елизавета Викентьевна, всегда рад вас видеть, вы все так же
прекрасно выглядите. Вы меня простите, я не мастер на комплименты. Ваши
дочери, Николай Николаевич? - Он подошел к барышням, потрепал их по плечу,
легонько и с опаской. - Выросли! Невесты! Хороши, очень хороши!

Мура смотрела снизу вверх на великого ученого, поражаясь темной синеве
его молодых глаз. Дмитрий Иванович резко повернулся и прошел к столу, сел,
взял чашку чая, приготовленного по специальному для него рецепту самой Анной
Ивановной, отхлебнул и сказал:

- Надеюсь, девушки не занимаются науками. Хорошо, если так, уберегите их,
Николай Николаевич, от наук. Стоит только женщине заняться наукой, как она
ничем остальным не

Интересуется.

- Дмитрий Иванович, - перебила его

Озаровская лукаво, - я, например, интересуюсь театром.

- Вы не в счет, - отрезал Менделеев, - а вот на ваш пример два других.
Химик Волкова имела редкий талант, а превратилась в аскета, заболела
психически. Или вот Лермонтова - тоже аскет. Женщина должна заниматься
искусством, она для этого создана. - А как же Софья Ковалевская и Мария
Складовская? - подзадорила Дмитрия Ивановича Елизавета Викентьевна.

- Из Софьи Ковалевской тоже толку не было в жизненном смысле, -
упорствовал Менделеев, - а о Складовской мне не напоминайте. Что она
придумала? Элементы испускают какие-то лучи, свечение? Такое мифическое
свечение отдает духами, призраками...

Дмитрий Иванович насупился, длинные его выразительные пальцы задвигались,
он взял было печенье, но тут же отложил его. И утвердительно сказал:

- Дамы меня простят, если я закурю папироску.

Никто не возражал, зная, что возражать Менделееву опасно, - разволнуется,
может закричать, профессор Муромцев еще в экипаже разъяснил дочерям, что
перебивать речи Менделеева вопросами не рекомендуется.

- Пожара не устрою, пока бодрствую, - продолжил тут же ученый, вынув из
стеклянной шкатулки листок бумаги и скручивая папиросу. - А вот если засну,
все на свете могу проспать. Был такой случай, ехал за границу. В купе со
мной разместился англичанин. В вагоне случился пожар. Поезд остановился,
началась беготня и суета, крики и тушение. Я проснулся, когда все было