сдержанной изысканностью, которую Илья, иногда приглашавшийся к столу, очень
ценил. Экономка, женщина далеко не первой молодости, Илью совсем не
интересовала. Ни одного хорошенького свежего личика в стенах особняка Илья,
к своей досаде, обнаружить не смог. Старый швейцар, видно отставной вояка,
сопровождавший князя еще во время военных походов, также не казался Илье
достойным внимания объектом. Ничего интересного об обитателях дома и их
рутинной жизни сообщить посланцу Пановского он не мог, что и вызывало, как
предполагал Илья, его недовольство.
двери на левую половину были заперты, оттуда не долетало ни звука, ни разу
сквозь замочные скважины не блеснул луч света. Внутренним садом,
находившимся за особняком, - однажды Илья из окна гостиной видел, как туда
доставляли кадки с пальмами, - обитатели дома, похоже, не пользовались. Илья
находил это оправданным: кабинет, обширная библиотека князя, его спальня,
столовая, редко используемая гостиная, размещавшиеся в правом крыле, -
вполне достаточно для нужд старого отшельника. На те редкие случаи, когда
Илья мог задержаться в доме князя запоздно, ему отвели комнату во втором
этаже. Напротив располагалось жилье Григория, первое помещение от лестничной
площадки. Полы в доме предательски поскрипывали, и Илье казалось, что это
специальная хитрость, чтобы Григорий мог следить за его, Ильи, продвижениями
по дому.
Вначале он еще пробовал вставать с постели и даже выходить к столу, но сухой
надрывный кашель, обильная испарина после очередного приступа кашля и
очевидная слабость вскоре приковали его к постели всерьез.
только в канун Рождества, когда князю стало совсем плохо и он практически не
приходил в сознание. Домашние снадобья сбившейся с ног экономки не
действовали, Григорий не отходил от постели князя. Ближе к ночи именно
Григорий и просил Илью, дежурившего на случай чего непредвиденного, послать
за доктором. Но услуги доктора уже не понадобились, он только констатировал
смерть старого князя, со смертью которого завершилась и служба секретаря.
Правда, Илье пришлось по просьбе Григория участвовать в печальных хлопотах.
Хоронить князя, по семейной традиции Ордынских, следовало в фамильной
усыпальнице в ярославском имении. Вопросов возникало много, кроме того,
безмерно досаждали прыткие репортеры. Они проникали даже через запертые
ворота и приставали с вопросами к прислуге. Илья и не предполагал, что его
хозяин-анахорет столь популярная персона.
замечательного, солнечного дня, святочного, сине-золотистого, когда все
формальности уже исполнены, когда в затененной гостиной с открытым окном
стоит на столе гроб с телом князя, появляется Пановский и с ним еще двое
неизвестных в сопровождении группы полицейских. Они буквально врываются в
дом, угрожают арестом Григорию и ему, Илье Холомкову, требуют провести их в
спальню и кабинет князя, устраивают настоящий бедлам. Что они ищут, с какой
целью проводят обыск? Пановский обращается с ним, Ильей, как с совершенно
незнакомым человеком и требует предъявить бумаги князя. Не дождавшись
предъявления бумаг, подручные Пановского вытряхивают ящики письменного
стола, начинают простукивать стены и мебель, выкидывают из шкафов книги.
Затем Пановский приступает к Григорию и требует показать тайники. Но
Григорий твердит, что никаких тайников в кабинете нет. Далее та же участь
постигает спальню князя - все перерыто, перевернуто. Обыск длился почти весь
день. Уже смеркалось, когда разъяренный Пановский - Илья никогда не видел
своего знакомца таким агрессивным - приказал схватить Григория и отвести в
кутузку, уж там-то язык у негодяя развяжется, не будет подлец препятствовать
делу государственной важности. Григория скручивают и выволакивают на улицу.
В холле первого этажа Пановский, надевая перчатки и оглядывая себя в высоком
зеркале, - на фоне стоящих за ним чуть ли не навытяжку полицейских, -
произносит издевательским тоном, полуобернувшись к Илье: "Что-то вы бледны,
молодой человек. Не развеяться ли вам? Не поужинать ли с какой-нибудь
Семирамидой?"
разбросанных по полу книг и перевернутой мебели. Он ничего не понимал. О
каком деле государственной важности могла идти речь? Почему Пановский
командовал полицейскими, и что они искали? Шла ли речь о каком-то заговоре?
Но князь явно не принимал участия в политической жизни. Шла ли речь о
шпионаже - тоже маловероятно. Илья наклонился и поднял с полу книгу,
старинный фолиант с толстой желтой бумагой, текст был написан явно от руки
на церковнославянском. Илья заглянул в начало - какая-то "Оповедъ": то ли
отповедь, то ли проповедь, кто их разберет, наших православных творцов. Он
повертел в руках книгу, тяжеленную, потрепанную и положил ее на подоконник.
полгода кабинет. Дубовые стены обширного помещения заставлены книжными
шкафами, в углу бюро темного дерева, рядом резной столик и кресло. По другую
сторону размещался широкий кожаный диван, горка с восточными безделушками.
Над дверью висел персидский ковер, по которому развешано оружие - сабли с
богато отделанными эфесами, кинжал, мушкет... Удобно устроившись в кресле
князя, сдвинутом с привычного места, Илья хорошо видел икону, находившуюся
чуть повыше спинки кресла. Не из самых дорогих, но и не простенькая -
среднего размера, в богатом окладе. Образ Богородицы с младенцем. За свою
жизнь Илья Холомков повидал множество таких икон, да и побогаче встречал. Он
еще раз обвел взглядом стены и пол кабинета, обхватил голову руками и
погрузился в раздумья. Сознание его работало четко и ясно, но общее
состояние оставалось преотвратительным. Что делать? Что делать? В какую
передрягу он попал? Внезапно он расслышал звук отворяющейся двери, вскочил
на ноги с бешено колотящимся сердцем и непроизвольно сжал пальцы в кулаки.
Шелковый платок, обшитый по краю гипюровой тесьмой, был повязан необычно,
вернее, аккуратно заколот булавками около мочки левого уха. Илья видел
подобное во время поездки по Балканам. Женщина сделала несколько шагов по
направлению к Илье, словно не замечая царившего кругом разгрома, и
остановилась. Тут только Илья заметил в ее руках четки - тоненькие, почти
детские пальчики перебирали янтарные бусины, нанизанные на нитку. Бледное
неподвижное лицо женщины ничего не выражало, высокий чистый лоб, темные
прямые брови, темные же глаза, излучающие необычный, несфокусированный свет,
- потрясающе прекрасное, приковывающее взгляд лицо, лик. Женщина, как будто
скользя по воздуху, приближалась к креслу, возле которого стоял Илья.
Михайлович Холомков, секретарь князя Ордынского. Бывший.
кожаному дивану и присела. После минуты молчания она, к облегчению Ильи,
решившего уже, что имеет дело с привидением, заговорила, тщательно и
медленно подбирая слова:
князем Ордынским?
Холомков, все еще стоящий навытяжку и не замечающий этого.
он понял, кто перед ним.
наконец шагнул к ней.
смогу прислать к вам Григория. Его здесь нет.
сказала, погрузившись в странную задумчивость.
все необходимые формальности выполнены. Правда, теперь я не знаю, кто будет
выполнять последнюю волю покойного, ведь Григорий говорил, что завтра гроб с
телом князя надо отправить в его имение. Кто его теперь будет сопровождать?
ей все необходимое. Впрочем, я сама ей скажу. Я велю ей сейчас собираться в
дорогу. Княгиня снова замолчала. Минутой позже она подошла к окну, оперлась
рукой, в которой все еще были зажаты четки, о подоконник. Другую поднесла ко
лбу.
мою просьбу. Кажется, больше некому оказать мне эту услугу.
когда, но он исчез. Я хочу, чтобы полиция провела расследование.
осмыслить ее слова. Какой ребенок? Ничто в доме, где он провел полгода, не
указывало на существование ребенка. Впрочем, так же, как и на существование
княгини. Сейчас сквозь неплотно прикрытую дверь кабинета он видел другие
двери, ведущие в левое крыло дома, широко распахнутые впервые за все время
его пребывания здесь. Неужели женщина и ребенок скрывались там? И сколько
лет могло быть ребенку, о котором говорит женщина? И был ли он вообще? Или
все это плод больного воображения потрясенной горем женщины? А что, если она
слаба рассудком? Недаром же ее держали взаперти.
можно мягче. - С нашей полицией иметь дело опасно, они могут решить, что
ребенка вы умертвили и сами и спрятали... Простите меня великодушно за такие
слова. Все разгромят, обыщут, да еще наговорят вам Бог весть каких
гадостей...
силой в голосе упрямо проговорила княгиня. - Я не уеду без своего сына. Я
все помню.
Прозоров Александр
Конан-Дойль Артур
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Лукин Евгений