А за эту провокацию и за Плеве вы ответите!
Глава 2
думал профессор Петербургского университета Николай Николаевич Муромцев, не
зная, что в конце наступившего века эту мысль назовут Вторым законом
Чизхолма. Сейчас же, в один из сентябрьских дней 1902 года, он размышлял не
о парадоксальных законах бытия, а о том, что лето прошло без треволнений и
происшествий, что установленное в лаборатории новое немецкое оборудование
работает превосходно, что его собственные знания и опыт востребованы в такой
мере, о которой он не мог ранее и мечтать. А причина участившихся обращений
к нему, известному химику, - предстоящее празднование 200-летия
Санкт-Петербурга. До него оставалось менее года, и к будущим торжествам
намечалось подготовить необычные зрелища, да так, чтобы юбилей столицы
прогремел на весь мир, чтобы рассказы о нем превращались в легенды и
передавались из уст в уста...
предчувствия шевелился в душе профессора Муромцева. Своими смутными
тревогами он не делился ни с женой, Елизаветой Викентьевной, ни с дочерьми:
ему не хотелось нарушать радостный ритм их жизни. Старшая, Брунгильда, уже
второй год посещала Консерваторию, класс Есиповой. Прославленная пианистка и
педагог приняла ее к себе, и девушка старательно занималась и днем, и
вечером. Она готовилась к первому заграничному путешествию, точнее - к
гастрольным концертам. Младшая, Маша, которую профессор мысленно все еще
называл по-домашнему Мурой, училась на историко-филологическом отделении
Бестужевских курсов. Его девочки не увлекались модными политическими идеями,
не торопились замуж, хотя Брунгильде делали предложения уже не однажды.
Николай Николаевич знал, все равно скоро, очень скоро появятся мужчины,
способные пробудить страсть в сердцах его дочерей. Пора. Не за горами то
время, когда опустеет дом Муромцевых, и редко-редко сможет видеть он своих
милых девочек, и будут они смотреть доверчивыми глазами уже не на него, а на
кого-то другого...
по Суворовскому проспекту. Но те не заметили его грустной улыбки. Они
смотрели по сторонам - осенний город зачаровывал своей красотой. Последнее
тепло мешалось с легким речным ветерком, который гнал по мостовым золотые
волны опавшей листвы. Сквозь ветхие кроны берез и кленов то тут, то там
неожиданно являлись сутулые особняки, как каменные фантомы былых времен.
7-й Рождественской. Профессор помог дочерям сойти на тротуар: из-под длинных
темно-серых суконных юбок мелькнули маленькие ножки в блестящих ботиках.
Николай Николаевич с удовольствием оглядел своих красавиц: тоненькую
светлокудрую Брунгильду и темноволосую румяную Машеньку. Девочки были слегка
возбуждены: голубые глаза в длинных шелковистых ресницах и синие,
окаймленные черными и густыми ресничками, светились радостью. Барышни
Муромцевы упросили отца взять их с собой, как только узнали, что профессор
приглашен в гости к самому Стасову! Еще бы, патриарх российской культуры,
законодатель мод в искусстве, непререкаемый авторитет! Всегда в центре всего
живого и настоящего, он обладал безупречным вкусом и тонким художественным
чутьем. Одна "Могучая кучка" чего стоит! А художники-передвижники! Увидеть
живого Стасова, услышать его многомудрые суждения, удостоиться его
одобрительного взгляда - разве не значимое событие для юной души? Тем более
для души девичьей, заведомо трепещущей от опасений, что может погибнуть в
глазах мэтра из-за какого-нибудь неудачного бантика или излишней оборочки...
Николай Николаевич спрятал лукавую усмешку: он вспомнил, с какой
тщательностью готовились его девочки к визиту.
полузастекленной двери раздавались громкие мужские голоса.
апартаментах. - Могучий старик, одетый в русскую рубаху, подпоясанную мягким
поясом, поднялся из-за круглого стола, заваленного книгами, и направился
навстречу профессору. - Простите великодушно, что оторвали вас от научных
трудов. Но без вашей консультации не обойтись.
спускающейся чуть ли не до пояса, хозяин пожал руку Николаю Николаевичу.
Отец вдруг показался Брунгильде и Муре маленьким и хрупким. Девушки смотрели
на знаменитость во все глаза.
смущением ответил Муромцев. - Надеюсь, наше общество не будет вам в тягость.
красавицы!
в своих ладонях, как бы раздумывая, стоит ли их целовать, легонько тряхнул -
тем и ограничился.
встали и смотрели с улыбками на вновь прибывших. - Профессор Муромцев,
Николай Николаевич. И его дочери... - Стасов взглянул на светловолосую
тоненькую девушку, как бы припоминая, - Брунгильда Николаевна, талантливая
пианистка, с большим будущим и... - Он перевел глаза на барышню пониже
ростом, с округлым лицом.
установилась тишина.
заказчиков. - Хозяин дома обвел не по-стариковски ясным взглядом
присутствующих. - Начнем по порядку. Ротмистр Великокняжеского конвоя
Заурбек Теймуразович Золлоев, посланец кубачинских мастеров. Коммерсант
Раймонд Шлегер, президент Благотворительного фонда "Хрустальный Петербург".
Господин Арсений Афанасьевич Апышко - хлеботорговец. Господин Максим
Иллионский-Третий актер и владелец антрепризы "Аполлон". А также наблюдатели
нашего разговора, к проектам не равнодушные: мой коллега, хранитель
Публичной библиотеки Анемподист Феоктистович Кайдалов и его родственник Глеб
Васильевич Тугарин, статистик. Молодой человек в Петербург прибыл недавно,
из провинции. И поселился в Медвежьем переулке, в доме госпожи
Сильвуплеловой.
ему доставило удовольствие произнести странно звучащую фамилию. И Мура,
конечно, не выдержала, воскликнув с удивлением:
Анемподист Феоктистович.
сути дела, ради которого мы здесь собрались, а именно: чем можно удивить
столицу в день ее двухсотлетия, - предложил Стасов и обернулся к профессору
Муромцеву:
химика.
их коротко и ясно. Начнем с вас, господин Золлоев
с ротмистра потому, что выпуклые черные глаза посланца кубачинских мастеров,
неотрывно устремленные на Брунгильду, явно беспокоили девушку. Она,
сидевшая, как всегда, очень прямо и, как всегда, с высоко поднятым
подбородком, казалось, окаменела под обжигающим взором смуглого гостя.
Человек в форме русского офицера вызвал у Николая Николаевича ассоциацию с
горным орлом, выслеживающим добычу.
гостей, Николаю Николаевичу уже следовало бы привыкнуть к подобным эффектам
Но прочие посматривали на Брунгильду не так пристально, не так хищно.
Господин Шлегер - с грустной улыбкой, очень шедшей к его темной бородке с
проседью и таким же усам. Румяный хлеботорговец с пушистыми, сливающимися с
бородой усами, - почти украдкой, поправляя короткий ежик волос. Импозантный
актер средних лет - с многозначительными театральными ужимками и вздохами.
Юный родственник библиотекаря Кайдалова, Глеб Васильевич, - искоса, из-под
опущенных ресниц, подчеркивающих прозрачную бледность его впалых щек.
профессора. - Мы, дагестанцы, верой и правдой служим России почти сто лет. И
праздники России - это и наши праздники. 200 лет столице - не шутка.
Почтенный возраст. Все российские народности и племена готовят дары
Санкт-Петербургу. И мы не хуже других. Паши кубачинские мастера дали мне
поручение к городским властям. Грандиозная идея, достойная столицы и нашего
Государя. В Петербурге строится Троицкий мост. Я отправил письмо министру
Императорского двора с предложением установить на новом мосту серебряные
гербы подвластных земель и городов... Кубачинские мастера изготовят такие
гербы.
вставил Иллионский-Третий.
а почему не из золота?
Раймонд Шлегер.
воззрился на Брунгильду.
профессора явно проглядывало недоумение. - Продолжайте.
Акунин Борис
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий