реальность и призрачность этих перемещений во времени и пространстве,
болезненный мир Кафки, ставший нашей действительностью, могли напугать
кого угодно до липкого пота на дрожащих ладонях, до противной ватности во
всем теле, но все же мне думалось, что никто из нас не утратил ни
самообладания, ни привычной ясности мысли. Мы с Мартином только
переглянулись в полутьме, но не сказали ни слова.
истинности научной гипотезы? Но я не претендую на истинность, я только
высказываю одно из возможных предположений. Но есть ли это тот самый
контакт, о котором сейчас мечтают все интеллигентные представители
человечества? Не пытаются ли "облака" через нас, именно через нас, сказать
людям о том, что они делают и зачем они это делают? Допуская нас к своим
экспериментам, не обращаются ли они к нашему интеллекту, предполагая, что
мы сумеем понять их смысл?
недоступны? Если они не могут прибегнуть ни к оптическому, ни к
акустическому, ни к другому приемлемому для нас способу передачи
информации? И если им недоступна телепатия, неизвестен наш язык, азбука
Морзе и другие наши сигнальные средства? А нам недоступны их виды связи.
Что тогда?
я - Зернова.
ищут, а нас - кого к стенке, кого в петлю. Бред собачий.
вспышка света, адский грохот, длившийся какую-то долю секунды, невесомость
и темнота.
20. ДВОЙНИК ИРИНЫ
затылке пронзительная острая боль. Высоко-высоко надо мной мерцали
огоньки, как светлячки летней ночью. Звезды? Небо? Я нашел ковш Большой
Медведицы и понял, что я на улице. Медленно-медленно попробовал повернуть
голову, и на каждое движение отвечала та же колющая боль в затылке. Но все
же я различил неровную черноту домов на противоположной стороне улицы,
мокрую от дождя мостовую - она чуть отсвечивала в темноте, и какие-то тени
посреди улицы. Присмотревшись, я узнал в них остатки нашей разбитой
машины. Темные бесформенные куски - не то асфальт, вздыбленный и
расколотый, не то мешки с тряпьем - валялись поодаль.
его старую морщинистую кору. Подтянувшись, я привалился к нему спиной.
Стало легче дышать, и ослабла боль. Если не трясти головой, она уже не
чувствовалась - значит, череп был цел. Я тронул волосы на затылке, понюхал
пальцы: не кровь - нефть.
долго так стоял, всматриваясь в безлюдную уличную темь. Потом, медленно
переступая плохо держащими ногами, пошатываясь на каждом шагу, пошел к
разбитой машине. "Борис Аркадьевич! Мартин!" - тихо позвал я. Никто не
отозвался. Наконец я подошел к чему-то бесформенному, распластавшемуся на
мостовой. Вгляделся. То была половина тела в немецком солдатском мундире,
без ног и без лица: все, что осталось от первого или второго нашего
конвоира. Еще два шага - и я нашел еще труп. Обеими руками он прижимал к
груди автомат, ноги в коротких сапогах были раскинуты, как у картонного
паяца на ниточке, а головы не было. От нашей машины осталась груда
вздыбленных ввысь обломков, похожих в темноте на измятый гигантский
газетный лист. Я обошел ее кругом и у обочины соседнего тротуара нашел
Мартина.
брюк никто из немецких солдат не носил. Я приложил ухо к груди его - она
ритмично подымалась: Мартин дышал. "Дон!" - позвал я. Он вздрогнул и
прошептал: "Кто?" - "Ты жив, дружище?" - "Юри?" - "Я. Можешь
приподняться?" Он кивнул. Я помог ему сесть на обочину и сел рядом. Он
тяжело дышал и, видимо, еще не привык к темноте: глаза моргали. Так мы
просидели молча минуты две-три, пока он не спросил:
в трупы конвоиров. Зернова не было.
вдруг и нам повезет?
сноп света тотчас же срезала тяжелая дверная портьера. Стало опять темно,
но в погасшей вспышке мне показалась фигура женщины в вечернем платье.
Сейчас виднелась лишь ее неясная тень. Из-за портьеры за дверью откуда-то
издалека глухо доносилась музыка: играли популярный немецкий вальс.
Теперь ее отделяла от нас только ширина узкого тротуара. Мы продолжали
сидеть.
Конвоиры, разумеется.
было. Только они подорвали пустую машину. А вы откуда? Неужели и вас
придумал Этьен?
не по своей воле. Вы меня извините, я плохо говорю по-французски. Трудно
объясниться. Может быть, вы знаете английский?
англичанин.
"Янки Дудль был в аду... Говорит: "Прохлада!" Уверяю вас, мэм, в этом аду
жарче.
везет, мсье.
немецкие военные плащи на вешалке и офицерские фуражки с высокими тульями.
Сбоку находилась крохотная комната-чуланчик без окон, оклеенная страницами
из киножурналов. Вмещала она только два стула и стол с толстой
регистрационной книгой.
остолбенел, превратился в подобие жены Лота. Она тотчас же насторожилась.
совсем интересно".
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Орловский Гай Юлий
Андреев Николай