Артем и Сергей Абрамовы

Место покоя Моего

К читателям

Перед вами всего лишь - фантастический роман. Не очередная сумасшедшая
версия исторических событий, не наглое посягательство на христианские каноны и
уж тем более не учебник истории религии.

Поэтому настоятельно просим вас отнестись к нему только как к
фантастическому роману. И не более того!

Заранее благодарны за понимание.

АВТОРЫ

ПРОЛОГ

ГАЛИЛЕЯ, НАЗАРЕТ, 33 год от Р.Х. месяц Нисан

Кормчий промахнулся - по обыкновению уже. Считалось: несколько миль -
туда, несколько - сюда, невелика погрешность. А идти шесть почти миль по
склонам Фавора - каменистым и колючим от прямо-таки сабельно-острых кустов, но
все же красивых - низких, зеленых, с пушистыми кисточками красных цветов,
второй на исходе час уже плестись, сбивая ноги, проклиная и Кормчего, и страну
эту, Богом зачем-то избранную, душную, - это, конечно же, работенка для низших
в Службе, для Номеров.

У Номеров нет имен, им не положено. Им надлежит беспрекословно принять
назначенный Путь, точно и в срок пройти его, а потом вернуться и принести
данные Пути, чтобы Большой Совет решил: стоит ли его, Путь этот, вести дальше,
к точке финала, а если стоит, то как и кому.

Так что усталость - пустое, главное - Путь, а он, похоже, выводит к цели.

Впрочем, где искать цель?

Говорили: лучше бы сразу в Иерусалим, лучше бы сразу в самую гущу. Другие
возражали: а если промах, если попадешь в лето или даже осень - кого и что
тогда искать в Иерусалиме? Воспоминания? Мифы?..

Но, судя по всему, здесь сейчас - весна. Может быть - апрель. Может быть,
скоро - Пасха...

Шестой присел на горячий камень под невысоким, но разлапистым и оттого
тенистым дубом - их много росло на склоне, - снял сандалии, вытряхнул из них
песок, застрявшие в ремешках камни, вытер краем груботканой льняной туники
гудящие подошвы ног. Впереди, в четверти часа дороги, лежал крохотный
грязно-белый Назарет. По-местному - Нацрат. Или Нацерет. Сколько домов? Вряд ли
больше сотни, если считать по крышам, белыми грибами прилепившимся к зеленому
склону. Конец Пути? Лучше бы-Начало, Печка, от которой назначено плясать.
Сказано в Книге: "Из Назарета может ли быть что доброе?" Это и надо узнать
Шестому - может или не может, но если уйти от иносказаний Книги к местной
реальности, то вряд ли стоит чужаку-путнику ожидать в городе что-либо доброе:
жители его, как считалось, пользовались весьма дурной репутацией.

Впрочем, что Шестому до их репутации! У него - Сила, о коей они не ведают.

Однако сегодня он был стариком. Еще крепким, жилистым, седобородым, сухим
от солнца и дорог, но уже согнувшимся под грузом лет и той спокойной мудрости,
которую дарят человеку эти лета.

Он неторопливо, устало шаркая кожаными мягкими сандалиями, шел по узкой и
пыльной улице, не улице даже - тропинке, утоптанной сотнями подошв, вдоль
неровных и низких известняковых стен домов, пещерами вросших в мертвую землю.
Он ловил на себе настороженные взгляды жителей, взгляды исподлобья, из-под
бровей, из-под платков, надвинутых на брови. Он не хотел замечать эти взгляды,
он легко кланялся каждому встречному, даже детям, кланялся, бесстрашно
выбегавшим к нему, он должен казаться очень утомленным, прошедшим длинную и
трудную дорогу, но не просящим ни еды, ни ночлега. На куске ткани, в несколько
раз сложенной и опоясывающей бедра, висела кожаная фляга с водой, а в сумке
лежал хлеб, ему ничего не требовалось от жителей Назарета, он не отяготит их
ничем, разве что - вопросом.

Шестой остановился у темного, не впустившего полуденного солнца квадрата
входа в низкий дом, вбитый в гору, у которого стояли две женщины, одна, молодая
- в голубом платье (или тоже тунике?) и синем платке, покрывавшем голову и
плечи, другая, постарше - в белом, а поверх - в темно-сером покрывале,
прихваченном на плече железной пряжкой.

- Мир вам, - склонил голову перед ними Шестой, - могу ли я узнать у вас
правильную для себя дорогу?

- Мир и тебе, почтенный, - вежливо, но равнодушно ответила одна - та, что
постарше. - Спрашивай.

Смотрела на странника острыми черными зрачками - будто колола.

-Я ищу дом обручника Йосефа сына Элиягу.

-Древодела?

- Да, уважаемая.

- Пойдешь этой дорогой, отец, - она указала рукой вдоль витой улочки, - у
синагоги свернешь к востоку; вниз, минуешь Источник, потом опять немножко
вверх, в гору, а там сам увидишь. Это недалеко... - и с сомнением добавила: -
Хотя ты, наверно, давно в пути?

- Я не устал, моя госпожа, - ушел от ответа Шестой. - Я признателен тебе
за помощь. Да будут светлы твои одежды и в горе ив радости...

Он еще раз поклонился и медленно, шаркая нарочито, двинулся прочь,
согнутой жесткой спиной ощущая долгий колючий взгляд.

Услыхал между тем вслед прощальное:

-И тебе того же, почтенный.

Недоверие, боязнь пришлеца, даже слабого старика - горькая мета времени,
думал он, не слишком хорошо знающий это время и этот мир, разве что по Книге,
так она - не учебник истории, но свод легенд, по ней разве что Дух
почувствуешь, но не Букву. Они привыкли бояться всего: священников и солдат,
прохожих и проезжих, зноя и холода, ветра и дождя. К слову, галилеяне - люди
для власти и ближних соседей опасные, так считается почему-то, да и вся Земля
Израилева сегодня и во все времена - котел кипящий, а что выплеснется - один
Бог знает.

А между тем дошел до синагоги.

У местной синагоги народу мало было. Торговцы - всего четверо - раскинули
свои товары по грязным холстинам, брошенным прямо на пыль дорог: глиняная
посуда, кожаные сандалии, краски, платки... Терпеливо стояли ослы, жались к ним
маленькие ослики. По крохотной площади, если можно было так громко назвать
пятачок земли среди домов, бродили редкие пыльные овцы, которых хозяева не
увели в хлев. Ну и дети, конечно, любопытные, шумные, жестковолосые, смуглые,
они мгновенно окружили прохожего, молча шли около: хотелось думать -
уважительно.

Шестого не оставляло ни на миг опасение, что в его одежде, в его
поведении, в говоре, в осанке и походке, наконец, могло быть что-то не то,
что-то чужое, чуждое этому миру и этому времени. Он, Шестой, был первым здесь,
до сих пор никто не доставал до этого временного порога, поле-генераторам не
хватало мощности, и только новое поколение тайм-капсул позволило увеличить
дистанцию броска сразу на два столетия, к сожалению, автоматически увеличив
погрешность попадания во время. На таких расстояниях - до полугода погрешность,
может даже больше. Он ушел первым в первый век на первой тайм-капсуле, и его,
конечно же, готовили к броску "на глазок", хотя на Службу работали серьезные
Хроно-счетчики, история давно стала почти точной наукой. Но ее точность
проверяется работой "в поле", и полевые разведчики, Номера по терминологии
Службы, бывало, горели именно на мелочах, которые впрямую зависят от меры этого
зыбкого "почти".

Пока, правда, все шло по расчетам, вон и апрель на дворе, подходящий
месяц, и образ старика недурен, но эти взгляды, это наг стороженное молчание,
эта внешняя неприветливость жителей - что в том?..

Шестой был из лучших, Служба надеялась на его практически звериное чутье,
звериную реакцию. Пока они не подводили ни разу, а он ходил в прошлое первым не
однажды. Век двенадцатый, Киев. Век девятый, Карпаты. Век шестой, бритты... Да
мало ли!.. И всегда возвращался. А другие, случалось, не смогли...

У Источника толпились женщины с глиняными узкогорлыми кувшинами, набирали
воду, которая в Назарете считалась целебной, даже раны, говорят, залечивала.

Шестой поклонился женщинам.

- Мир вам, - сказал смиренно. - Мне нужен дом Йосефа-древодела.

- Я провожу, почтенный, - неожиданно вызвалась пожилая, скорее, даже
старая женщина, маленькая, худая, с морщинистым желтым лицом, подняла
наполненный водой кувшин, поставила на плечо, пошла впереди, чуть
скособочившись от тяжести, подхватив свободной рукой концы черного длинного
платья.

Шестой попытался было забрать у нее кувшин, но она отвела руку, с
удивлением глянула на него, и он опять со страхом подумал, что делает что-то не
то, не принятое здесь. Или только этой женщине нежеланное? Хотя нет, он же -
старик, старше ее, она уважительно к нему относится, это традиция, зачем зря
дергаться... Отступил. Пошел на полшага сзади. Думал: все идет хорошо, просто
он не. привык еще к новой оболочке, тем более что под ней - прежняя сила,
прежняя ловкость. Не пытайся вспомнить о них - и тебя будут просто уважать,
пусть даже не без инстинктивной настороженности...

Они быстро дошли до не маленького по здешним масштабам дома, тоже будто
врытого в сухую галилейскую землю, но, видно, хозяева были побогаче иных,
потому что к основному дому, около которого бродили три черно-серых овцы,
примыкала дополнительная каменная пристройка, возле входа в нее, Прислоненные к
стене, стояли свежеструганые колья. Или не колья - черенки для чего-то. Для
мотыг?..

- Он там, - сказала женщина. - С сынами.

Насторожился: с какими именно сынами?..

Женщина пошла к дому, навстречу ей выбежала другая, молодая, молча приняла
тяжелый кувшин, понесла к двери, откуда, из черноты, выглянули на свет две
курчавые детские головенки...

Дочь?.. Невестка?.. Внуки?..