головы, но по желанию Петра она все еще. текла неторопливыми ручейками,
заполняла чашу подноса, грозила вылиться на мрамор пола. Так представлял Петр.
Сам-то он по-прежнему ничего, кроме спелой тыквы, не видел... Перепуганная
Саломия рефлекторно встала на цыпочки, вжалась лицом в мамину подмышку, и
только мама, только жена, только женщина с забытым всеми именем Мирьям и
отзывающаяся на унизительную кличку - Иродиада, только она, не отрываясь,
смотрела на отсеченную голову того, кто посмел ее - лучшую среди лучших! -
смертельно обидеть. Смертельно - для обидчика.
уступая место нервной настороженности: как все происходило? что он успел
сказать? поминал ли ее? кричал ли от страха неминуемой смерти?.. И неожиданно,
вразрез со всем остальным - по-бабски жалостливое: а может, не надо было?.. Жил
бы и жил, неизвестно, как бы все могло повернуться...
вновь. Им хватает здравого смысла не раздражать мужчину непониманием.
против него.
Ты довольна, Саломия? Твоя просьба исполнена...
материнской туники. - Спасибо, мой господин.
попытку изобразить поклон. - А теперь пора унести эту гадость прочь, я прикажу
слугам.
голову Предтечи остатки туники. - Тем более, мне - пора. Меня ждут в Дамаске, я
говорил тебе. Благодарю тебя, тетрарх, за гостеприимство. Возвратясь в Рим, я
непременно передам моему другу Максимилиану, что он недооценил его весьма
высокую степень.
губы.
перестать, конечно, то, что казалось всем головой, было закрыто от глаз, но
мало ли что может случиться... -- Дела ждать не хотят, они сильнее нас. Я
вернусь на обратном пути, если позволишь.
Антипе и всем гостям. Слишком громкой и эффектной получалась смерть, которая -
по негласным обычаям - должна была быть тихой и никому не известной. Кроме
заинтересованных лиц. А так, глядишь - этот римлянин растреплет в столице
метрополии о тех развлечениях, которым предаются в провинции. Мало может не
показаться... Хорошо еще, что он, римлянин, сам в деле замазан, а то бы опять
пришлось встречаться с Санхедрином...
вслед Антипа.
весьма дружно подхватили здравицу, и Петр выходил из зала, реально ощущая себя
римским императором.
заниматься гипнотизеры-профи, каждому свое. Только он здесь - как в старину в
России земский врач: мастер на все руки. Хотя это же он подумал о Иешуа, но -
буквально: тот пока - только врач...
колоннаде. Кто-нибудь заберет. Или украдет, от хозяйства не убудет... Надо было
еще заскочить в дом в Нижнем городе, переодеться и спешить в месту встречи с
Иоанном. Он мог успеть дотемна.
срезал длинные волосы, бороду укоротил - помолодел даже, выглядел вполне
достойно в краденном в доме стражи одеянии - в застиранной голубой тунике,
прихваченной в талии белым кушаком, в стареньких, ношеных, но вполне прочных
сандалиях. Даже легкую мантию прихватил; а вдруг ночи холодными выпадут...
Поинтересовался мимоходом:
бессмысленно перетирать впустую. Впереди - новая проблема: куда девать
Иоанна...
ему дадут о нем написать, то добрую треть книги должно будет посвятить пешим
переходам с севера земли Израилевой на ее юг, с запада на восток. Как в древней
песне, слышанной когда-то на каком-то бард-сейшене, Петр в юности любил на них
бывать: "И только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог..." Пыль весной, летом,
осенью, зимой, хотя зимой иногда и грязь. Кажется, вся страна передвигается по
дорогам туда-сюда, туда-сюда, в праздники - больше, в будни - меньше, встретил
человека, поздоровался, поговорил о жизни накоротке, смотришь - а через год
снова его встречаешь, идешь вместе с десяток поприщ и вновь расстаешься, и
только пыль, пыль, пыль в памяти...
тайм-капсулы: приятно плюс полезно, и ноги целы. А если с кем-то - с Иоанном, с
Иешуа, с их семьями в свое время, - то пешедралом. Так и сейчас - до Галилеи,
до Капернаума, до временной "штаб-квартиры" Иешуа, обустроенной им в доме тещи
своего ученика-последователя Филиппа, которую он вылечил от пневмонии. Вот,
кстати, еще одно несоответствие канону: капернаумская теща Филиппа, а вовсе не
Петра. Да и то сказать: Петр - это он сам, откуда у него здесь теща? И в своем
времени он не женат, Мастера - как монахи, обет безбрачия для них логичен:
какая жена сможет вытерпеть их профессию!..
вообще помалкивали, будто не было его. И о будущем Иоанна - тоже. Иоанн молчал,
хотя Петр слышал: что-то невнятное, не умеющее обрести точно сформулированную
форму вертелось в голове ученика, но сам он предполагаемое решение
сформулировать почему-то не мог, а точнее, не хотел, полностью отдав инициативу
учителю. Петру казалось, что эти несколько месяцев вообще ожидания его, Петра,
и бесконечная неделя сидения в каменном мешке Иродова дворца не то чтобы
сломали Иоанна, но как-то утишили его, усмирили прыть. Вдруг откуда-то объя*
вилось терпение, умение ждать, не торопиться. Ушла постоянно присутствующая в
глубоком колодце подсознания простая детская обида: мол, я-не первый... Что
это? Мудрость? За шесть-то дней?.. Хотя - плюс пять месяцев, это уже - срок. И
еще говорят: тюрьма ломает. Тогда Иоанна она - выстроила... Хорошо бы - так.
Хорошо бы - надолго...
придет. Как, к слову, пришло в Иерусалиме, во дворце. И будет единственно
правильным... А пока - торопиться надо.
еще, слова...
рассказывать - не надо. Хорошо, что факт подтвердил. Пригодится, быть может...
Да, еще был разговор. Петр сказал:
тебе - жить.
должен стать другим?
вопросы?.. "А ты, случайно, не Предтеча?..", "Не ты ли меня посвящал на
Ярдене?.." Тебя очень многие видели, Йоханан, тебя трудно не запомнить. Так что
внешность придется малость изменить... А внутренне... Если сам не захочешь,
никто не сможет.
оливой, смотрел куда-то за пределы человеческого видения. Петр придумал
определение, оно ему нравилось. Да и довольно точно описывало отстраненное
состояние Иисуса, когда тот упирался взглядом в горизонт и уходил в себя, сидел
недвижимо, даже, казалось, не моргал.
прижался лицом к лицу. - Как я скучал без тебя, брат! Кифа, спасибо тебе, что
ты выручил Йоханана.
двух любимцев, и в первую очередь тому, что все в ней искренне было - и
радость, и надежда, и уверенность в том, что все теперь пойдет преотлично. И
даже приятное для Петра объяснение этой уверенности: они наконец вместе. Все