тило дыхание, и провалился куда-то, не исключено - в преис-
поднюю.
тяжелых боксерских перчатках лежат на канатах, обшитый ко-
ричневой кожей столб, к которому эти канаты прицеплены нике-
лированными крюками, усиленный репродуктором голос судьи-ин-
форматора:
голосое, истошное:
гах, улыбался, слушал судью, слушал скандеж болельщиков,
слушал тренера. Тренер частил скороговоркой:
Он короткорукий, а дыхалка у него лучше, он тебя перестучит.
Держи его левой, левой и паси - жди подбородка: он обяза-
тельно откроется...
по-прежнему пританцовывая, пошел в центр ринга. А навстречу
ему, набычившись, ссутулив плечи, шел маленький, но тяжелый,
почти квадратный Вадька Талызин, кумир со слабым подбород-
ком, шел, как на таран, смотрел на Алексея из-за сдвинутых
перед лицом перчаток, и пистолетный взгляд этот - в упор! -
ничего хорошего не сулил.
никами, как ленточку перерезал, рявкнул:
Алексей Иванович, внезапно вырываясь из освещенного квадрата
ринга, словно бы высоко воспаряя над ним, а может, то была
бессмертная душа Алексея Ивановича, волею черта-искусителя
способная перемещаться во времени и пространстве.
нович услышал блудливый шепоток хвостатого приятеля:
время у меня хоть и спрессованное, да казенное...
Цельсия, и не сочно-зеленая, а какая-то желтоватая, будто
выгоревшая трава, и грязно-белая церковь Вознесения в селе
Коломенском, похожая на многоступенчатую ракету на старте,
которую рисовал гениальной старческой рукой калужский мечта-
тель и прожектер Константин Циолковский.
траве, поджав ноги в аккуратных белых тапочках и белых но-
сочках с голубой каемочкой, обхватив их руками - ноги, ес-
тественно, а не носки, - и положив на колени острый подборо-
док. Внизу, под обрывом, текла узкая и грязноватая здесь
Москва-река, на противоположном пологом берегу ее широко,
как в известной песне, раскинулись поля, а еще подальше тес-
нились низкие домишки не то деревеньки, не то дачного посел-
ка.
отглаженные брюки, которые одолжил ему на день сокурсник и
сокоечник Сашка Тарасов, поэт-романтик, безнадежно в Олю
влюбленный. Алексею она тоже нравилась, хотя и не очень, но
зато все знали, что ей _очень_ нравится Алексей, и благород-
ный Тарасов сидел сейчас без штанов в их комнате-пенале на
Маросейке и одиноко страдал.
ным журавлем вышагивая вокруг маленькой Оли. "Еще одна ушла,
оставив след багровый, на темном небе красной лентой след.
Что ждет ее за чернотой покрова? Чужой звезды неверный белый
свет? Чужих миров пространства голубые? Чужих небес прозрач-
ные глубины?" Ну как?
рифма - "голубые - глубины"... Как-то не очень, тебе не ка-
жется?
про все знающий. - Хотя стихи и вправду мура. Налицо - пол-
ная оторванность от реальной жизни. Чужие миры, чужие небе-
са... Идеализм. У нас в своих небесах дел невпроворот. Смот-
ри, - он задрал голову. В белесом, даже облачком не замут-
ненном небе возник крохотный самолетик, лихой и нахальный
летун, насилуя мотор, полез наверх, в вышину, заложил крутую
петлю Нестерова, как с горки, скатился с нее и умчался за
лес - в сторону села Дьякова. - Вот о чем писать надо, - и
пропел приятным баритоном: - Все выше, и выше, и выше... -
оборвал себя, воскликнул, рисуясь: - Ах, жалко, что я в свое
время в Осоавиахим не двинул. Летал бы сейчас, крутил бы
всякие иммельманы, а ты бы смотрела.
Алексей, хотя, может, и чересчур строго. - Кто талантливый -
время рассудит. Во всяком случае, я о чужих мирах не пишу и
Сашке не советую.
сомо, грубо, зримо.
церемониться с теми, кто нам мешает.
него вместо мозгов каша "геркулес".
они побежали по склону к церкви-ракете, уменьшались, умень-
шались, вот уже и скрылись совсем.
сея Ивановича, еще полная умиления и сладких предчувствий,
неслась невесть где, в надзвездном, быть может, мире.
робовать разве?
бивка, ретроспекция, кусочек _бобслея_, как выражаются умные
товарищи из кино.
руку впереди, тревожил ею тугие перчатки Пашки, а Пашка все
мельтешил, все пытался поднырнуть под его руку, провести се-
рию по корпусу, даже войти в клинч.
целясь противнику в грудь, но Алексей разгадал маневр, отс-
транился на какой-то сантиметр, и Пашкина рука ткнула пусто-
ту, он на мгновенье расслабился, открыл лицо. Алексей - ав-
томат, а не человек! - поймал момент и бросил правую вперед,
достал Пашкин подбородок. Голова Пашки дернулась от удара,
но он устоял, оловянный солдатик, снова ушел в глухую защи-
ту, а судьи вокруг ринга наверняка все заметили, наверняка
записали в своих карточках полновесное очко Алексею.
тория, небольшая комната со сдвинутыми к стене столами, за
одиноким длинным столом посреди - комсомольское бюро в пол-
ном составе. Алексей, Оля, Нина Парфенова, Давид Любицкий,
ну и, конечно, строгий секретарь Владик Семенов, драматург и
очеркист, гордость института, его статьи печатались в "Ком-
сомолке", его пьесу в трех мощных актах поставил МХАТ, и ее
много хвалили в центральной прессе.
опубликовал уже пять или шесть рассказов, а первая повесть
его яростно обсуждалась на семинаре, без критики, ясное де-
ло, не обошлось, но начхать ему было на критику, поскольку
повесть взял "Новый мир" и собирался вот-вот напечатать.
ным синклитом, никакой гордостью не был, писал стихи кило-
метрами, а печатался мало, все его, безыдейного, на интимную
лирику тянуло, на вредную "есенинщину". А сейчас и вообще
такое открылось!..
Никитин Юрий
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий
Смит Кордвейнер
Ильин Андрей
Свержин Владимир