был к фальши, терпеть ее не мог, понижал все взвивания и па-
рения склонного к высокому штилю Ильина. Так ведь понятно:
бывший летчик, высотник, заоблачник. Родня ангелам. - Жизнь
есть жизнь, Ильин, и ничего больше. Прекрати выпендриваться
и иди в зало. Чем скорее начнем, тем скорее кончим.
тылку на стойку, спрыгнул и пошел к дверям, за которыми
скрылись и Мальвина, и Л. Б. Т .-премьер, лишь Олег Николае-
вич терпеливо ждал дорогого гостя. Он подхватил Ильина под
локоток и ввел его в "голубой" зал, который оказался и
впрямь голубым: стены его затянуты были небесного колера
шелком, с потолка приглушенно светили люстры с голубыми пла-
фонами. В зале классической буквой "Т" стоял стол (или два
стола?), за ножкой буквы сидели неясные в голубой полутьме
персонажи, а Олег Николаевич повел Ильина к перекладинке, к
президиуму, где и подвинул ему кресло, обитое голубым шел-
ком. Или штофом. Ильин плохо разбирался в мануфактуре.
ло.
его быстро превращалось в тугой и тяжелый шар, стремительно
падало вниз, так уже бывало, и смертельно хотелось пить,
несмотря на только что выхлестанную бутылку ледяного "Карл-
сберга". Больно было Ильину. Больно и тошно. Потому что он
знал всех, кто сидел за ножкой буквы "Т". Районный гебист,
знакомый хороший мужичок, к которому Ильин ходил отмечаться.
Мальвинка, чьи волосы очень гармонировали со стенами и крес-
лами в зале. Лейбвахтер Бодигардович Башенный, надежный Те-
лохранителев, сильный человек. Революционер по кличке Борода
- в том же черном свитере а ля артист Боярский, в ЭТОЙ жизни
неведомый. Милейший владелец книжной лавки на Кузнецком Мос-
ту, частый собеседник Ильина герр Лифлянд - и сейчас с ка-
ким-то раритетом, с какой-то древней инкунабулой. И владелец
дома, в котором Ильин обитал, сынок коммунистического пар-
тайгеноссе, любезный капиталист, не велевший повышать жильцу
квартплату. И его домоправитель тоже рядышком сидел с видом
потревоженной невинности.
- Тит. Хотя и не в глаза Ильину смотрел, корефан закадычный,
спаситель, кормилец-поилец, единственный в этой жизни близ-
кий Ильину человек, а в стол смотрел, в полированную ясене-
вую поверхность, в коей отражались люстры, стены, головы,
руки.
враньем: никакие мысли нигде не отражались.
ешь, Тит?
кое-то сожаление было в глазах лучшего кореша, не то, чтобы
раскаяние, - мол, случайно забежал, Ванюша, мол, унитаз в
ентой конторе насквозь прохудился, мол, не тушуйся, все
тип-топ, я с тобой, - нет, в глазах лучшего кореша читалась
тусклая злость. Словно не пили они вместе тыщу лет, не выпи-
ли на двоих, как минимум, железнодорожный состав с пивом, не
гуляли вместе. Словно не Тит и не Титова сестра выходили
Ильина, вылечили, откормили. Словно не Тит пристроил его и в
котельную, и в полуподвал, словно не Тит пас друга, аки агн-
ца заблудшего и слабого. Нет, повторим, не Тит-корефан-собу-
тыльник-собабник-сочтотамеще сидел напротив и глядел в глаза
Ильину, а другой вовсе Тит - чужой человек.
повторил свой вопрос:
которая стыла в нем, а вот и дали ей вырваться на волю. -
Я-то хоть живу здесь, всю жизнь живу. А ты как взялся ниот-
куда, так и живешь никак. И ведь исчезнешь тоже в никуда,
ведь так, ведь верно?
ле?
Ильин, тебе лучше всех известный. Кому какая разница, кем я
был до того, как ты меня из говна вытащил?
вонючее - ты эту разницу знаешь. А мне, корефану, не полсло-
вечка, гад. Нацепил маску и рад. Греет она тебя, что ли?
видишь, что ли? Это ж не Тит. Или раньше не Тит был... Коро-
че, не твой это Тит, и нечего с ним пустые ля-ля разводить.
было. Больно. Противно. - За что он меня ненавидит, за что,
скажи, Ангел?
себя ненавидит. Или, точнее, тебя в себе. Ты - его совесть,
брат Ильин, которая исключительно нездорова и жмет его, да-
вит, топчет. Плохо ему. Хуже, чем тебе. Помнишь песенку:
"Плохо спится стукачам по ночам..."?
- "он во мне", "я в нем"... А попроще никак?
совесть. У него - долг... Так что не тяни на Тита, а пожалей
его. Он тебя всерьез жалел, отплати ему малость. И заткнись
на всякий пожарный...
заткнулся.
этом отдаленном от центров мировой культуры месте не случай-
но, отнюдь, отнюдь. Как вы понимаете, Иван Петрович, мы все
в той или иной степени причастны вашей судьбе и нам всем не-
безразлично, как она завершится...
собрались?..
продолжения речи Олега Николаевича, смутно все же надеясь,
что она, речь то есть, выведет его, Ильина, к до сих пор
темной сути происходящего. Сориентирует во времени и прост-
ранстве.
разливался Олег Николаевич. - Со всеми из них вы делились
мыслями и чаяниями, а кое с кем и трапезой. Все вам симпа-
тичны, смею полагать, всем вы симпатичны. Естественно, у вас
возникает вопрос: неужто все эти симпатичные люди стучали на
вас в наше ведомство или, что еще ужаснее, были оным прис-
тавлены к вам? Возникает или не возникает?
- Чего ему возникать зря? И так все голому уже понятно...
вам не понятно, вы страшно ошибаетесь. Эти достопочтенные
люди - не вульгарные стукачи и уж тем более не сотрудники
гебе. Эдак вы всю Расею в гебе запишете, а напрасно. Это при
Сталине было - страна для гебе, а в нормальных державах нао-
борот - гебе для страны. Служба. Другой вопрос - ее цена, но
это совсем другой вопрос, не станем отвлекаться... Не-ет,
драгоценный Иван Петрович, все здесь присутствующие и вправ-
ду искренне общались с вами, а то, что мы иной раз задавали
им пару-другую вопросов, - сами, заметьте, задавали! - так
при чем здесь они? И вам мы вопросы задавали, и вы нам исп-
равно отвечали. Честному человеку скрывать нечего. Аксио-
ма...
мне самолетом? Какого черта пасете меня, сводите с идиотами
разных мастей, вон, с этими, например... - ткнул пальцем в
Бороду. - Какого черта маску мне слепили дурацкую?..
Быков Василий
Контровский Владимир
Нортон Андрэ
Сертаков Виталий
Куликов Роман
Шилова Юлия