почти шепотом произнёс он. - И не взяла сопровождения... Сколько раз я
говорил ей, сколько раз... но она не слушалась меня!.. - Шатофьер
сглотнул. - А позже в Кастель-Фьеро прибежала ее лошадь. Мои люди сразу же
бросились на поиски и лишь к утру нашли ее... мертвую... Будь оно
проклято!..
день был ясный, солнечный, но на душе у Филиппа скребли кошки. Ему было
горько и тоскливо. Так горько и тоскливо ему не было еще никогда - даже
тогда, когда умерла его матушка, Амелия Аквитанская.
уверен, что когда вернется твой отец, его освободят. Ведь нет такого
закона, который запрещал бы дворянину глумиться над плебеями. Любой суд
оправдает этого мерзавца и его приспешников... Где же справедливость,
скажи мне, скажи?! - Эрнан снова всхлипнул, и по щекам его покатились
слезы.
в своих руках большую и сильную руку Шатофьера.
небесно-голубых глазах сверкнули молнии. - Гийом преступник и должен
понести наказание. Он должен умереть - и он умрет! Даже в том случае, если
отец полностью оправдает его. Таков мой приговор... Наш приговор!
уровне макушки Филиппа.
собака умрет! И все эти подонки из его компании умрут. Я еще не решил, что
делать с Робером - его счастье, что он поехал с твоим отцом в Барселону,
ему несказанно повезло... - Эрнан сник так же внезапно, как и воспрянул. -
Но ничто, ничто не вернет ее к жизни. Ее обидчики горько поплатятся за
свои злодеяния, но она не восстанет из мертвых. Я больше никогда не увижу
ее... Никогда... Никогда... - И он заплакал, совсем как ребенок.
то и дело подкатывал к горлу.
жизнь у нас не детская".
оставалось времени на ту короткую интермедию к юности, которая зовется
отрочеством...
зеркальной гладью воды белые, полупрозрачные, похожие на дымку барашки
туч, которые нестройной чередой медленно плыли по небу с юго-запада на
северо-восток. Озеро находилось на равнине среди густого леса, а вдали со
всех сторон, словно сказочные великаны, вздымались горы. Филиппу нравилось
это место, и он часто здесь бывал летом и весной, обычно проводя весь день
с утра до самого вечера. На расстоянии вытянутой руки от него лежала
шпага, лютня, том стихов Петрарки, чуть дальше - котомка с едой, фляга с
питьевой водой и кожаная сумка, где было аккуратно сложено чистое белье и
большое ворсяное полотенце, а в противоположном конце поляны, в тени
деревьев пощипывала траву его лошадь.
возникало у него в данный момент желания искупаться в озере или
прогуляться верхом по окрестностям. Он просто сидел на траве, смотрел в
воду и думал.
Филипп, как и год, и два, и три года назад, еще на рассвете уехал из
Тараскона, чтобы не видеть отца в траурном одеянии, чтобы лишний раз не
попадаться ему на глаза, так как именно в этот день герцог был более чем
когда-либо нетерпим к младшему сыну.
знаменующий рубеж, переступая который, он становится на год старше, а
значит и взрослее.
скорби. И вовсе не за умершей матерью: ему, конечно, жаль было женщину,
которая, родив его в муках, умерла, - но он ее не знал. Этот день
символизировал для Филиппа утрату отца, детство, проведенное рядом с ним и
так далеко от него. Сознательно Филипп не любил герцога, и, собственно
говоря, ему не за что было любить его. Но неосознанно он все же тянулся к
отцу, подчиняясь тому слепому, безусловному инстинкту, который заставляет
маленьких зверят держаться своих родителей, искать у них ласки, тепла и
защиты. А Филипп все еще был ребенком, пусть и преждевременно
повзрослевшим ребенком. К тому же герцог в его глазах был вместилищем
множества достоинств, ярчайшим образцом для подражания, и единственное, в
чем Филипп не хотел походить на него, так это быть таким отцом...
герцог, как и предсказывал Эрнан, освободил Гийома из-под ареста и лишь
сурово отчитал его.
Робера, которые также были взяты под стражу, - герцог велел бросить всех в
самое глубокое подземелье замка и тут же позабыл об их существовании.
Оставшиеся на свободе участники надругательства над Эдженией, как показали
последующие события, могли только позавидовать участи несчастных узников
подземелья. Вскоре, один за другим, они стали погибать при весьма
подозрительных обстоятельствах. Им не удавалось спасти свою жизнь даже
поспешным бегством - где бы они не скрывались, всюду их настигала смерть,
направляемая (в чем никто не сомневался)
будучи прирожденным трусом, страстно благодарил небеса, что согласился
поехать с отцом в Барселону, Гийом был слишком туп и самонадеян, чтобы
трезво оценить обстановку и по-настоящему испугаться. Известия о каждой
новой смерти приводили его в бешенство, он неистовствовал, на все лады
проклинал Эрнана и подсылал к нему наемных убийц, которых через
день-другой обнаруживали мертвыми, как правило, вздернутыми на
какой-нибудь виселице во владениях Шатофьера.
обстоятельством.
помолвлен с ней.
крайне неодобрительно, однако постфактум это было воспринято спокойно и с
пониманием.
Эрнана обретали в глазах общества некую видимость законности, переходя в
плоскость кровной мести, что всегда считалось делом святым и достойным
всяческого уважения.
откровенно (скрывая это лишь от старшего брата) примерялся к титулу
наследника Гаскони и Каталонии. Герцог еще больше замкнулся в себе и
избегал старших сынов точно так же, как и младшего. Чем дальше, тем
невыносимее становилась для Филиппа жизнь в отчем доме. Всякий раз,
встречая Гийома, он еле сдерживался, чтобы не наброситься на него, и про
себя недоумевал, почему Эрнан медлит с расправой.
над Гийомом и лишения его вкупе с Робером права наследования майората),
предлагал Филиппу уехать с ним и Амелиной в Беарн. Но тогда Филипп
находился в состоянии глубокой депрессии и отделался от кузена
неопределенным обещанием позже подумать над его предложением.
быстренько разделась, забралась к нему в постель и принялась покрывать его
лицо жаркими поцелуями. Возможно, это был самый благоприятный момент,
чтобы преодолеть свойственный каждому подростку страх перед первой
близостью с женщиной; тогда Филипп больше, чем когда-либо прежде, нуждался
в ласке и нежности, он так жаждал забыться в объятиях милой и дорогой
сестренки... Но в ту ночь между ними ничего и не произошло. Филипп был еще
слишком слаб, истощен, обессилен пережитым потрясением. Они лежали
рядышком, обнимаясь и целуясь - ласково, но не страстно, как брат и
сестра, - и Филипп выговорил Амелине все, что накипело у него в душе, что
его мучило, что его терзало, а потом просто заснул, крепко прижавшись к
ней, к ее теплому и нежному телу. Той ночью он спал спокойно и безмятежно.
будут дети. Вот на какой приподнятой ноте они и расстались. А поскольку
было еще рано, то Филипп остался лежать в постели, не зная, где ему деться
от охватившего его стыда. Что ж это будет, думал он, если через месяц или
два Гастону вздумается расспросить врача, не беременна ли случайно его
сестра, а тот, изумленно подняв брови, ответит: "Бога ради, монсеньор! Она
еще девственница". Да, пищи для острот хватит надолго! "Так ты спал с
Амелиной, или просто спал с ней? И сколько же раз ты вот так просто спал с
ней?" Нечего сказать, хорошенькое дело...
проверяя настройку. Сознательно он еще не решил, чтo хотел бы спеть, как
Самойлова Елена
Суворов Виктор
Суворов Виктор
Сертаков Виталий
Орлов Алекс
Никитин Юрий