же, она сама далеко не святая, то ее начинают мучить угрызения совести,
что она так откровенно и бесстыдно изменяла своему мужу...
Филипп. - Поговорим-ка лучше о чем-нибудь другом, более приемлемом для
Бланки. Этот наш разговор вгоняет ее в краску.
перевоспитаете ее? А, Филипп?
этой хорошенькой и умненькой головки те дурацкие предрассудки, которые
прочно засели там благодаря стараниям ее целомудренных
наставниц-кармелиток. Впрочем, некоторый прогресс уже налицо. Так, скажем,
сегодня Бланка объяснила мне, почему она не может быть беременной от
Монтини, и при этом ни разу не покраснела.
заалели.
перемены?
Какая же ты бесстыжая, в самом деле! Тебя не должно касаться, что мы
делаем в постели, заруби себе на носу. И уж тем более ты не должна
спрашивать об этом Филиппа, понятно? Здесь ни при чем мое якобы ханжество,
просто есть вещи, о которых следует молчать даже в кругу близких друзей...
сокровенное, что является достоянием лишь двух человек. Мне всегда
казалось, что ты слишком озабочена этим, но по-моему это уже чересчур -
совать свой любопытный нос в чужую постель. Учти: еще одно слово, и я уйду.
но в таком случае я тоже буду вынужден уйти.
о любви, потолкуем о смерти.
А что произошло? Несчастный случай?
крестовыми походами был настоящим бедствием для Франции - но Филипп де
Пуатье стал бы ее погибелью. По моему убеждению, Господь, наконец,
смилостивился над несчастной страной.
прибыл специальный курьер от графа д'Артуа... Ну, вот! - констатировала
она, устремив свой взгляд в противоположный конец комнаты; тон ее вмиг
стал хмурым и неприязненным. - Помяни дурака.
гостиную. Он, несомненно, услышал последние слова Маргариты.
скромной персоне, - невозмутимо произнес он, подойдя ближе. Затем
по-дружески поклонился Филиппу и Бланке: - Приветствую вас, принц,
принцесса. Прошу великодушно простить, что мои первые слова были обращены
не к вам. - Тибальд сел в свободное кресло и снова заговорил: - Премного
наслышан, дражайшая супруга. Я очень рад, что вы не остались в долгу. - Он
демонстративно ощупал свою голову. - Рожки уже прорезались. Правда, пока
они еще манюсенькие, но вскоре та-ак разрастутся!.. Вы не подскажете, моя
дорогая, у кого из ваших придворных дам самый рогатый муж? Я непременно
сражусь с ним на первом же турнире - право, это будет похоже на бой
оленей-самцов в брачную пору!
воспримете это философски и с присущим вам чувством юмора. А что до вашего
вероятного противника на турнире, то бесспорным лидером по темпу роста
рогов является Габриель де Шеверни - если, конечно, измену жены с
женщинами можно расценивать как супружескую измену... - Улыбка напрочь
исчезла с ее лица, и оно помрачнело.
предупреждала тебя, что ты губишь Матильду, настаивая на ее браке с
господином де Шеверни. Но ты не слушала меня, еще и Этьена подуськивала:
дескать, благодаря этому он поднимется по иерархической лестнице сразу на
несколько ступеней выше, станет родственником графа Капсирского и уже не
будет считаться выскочкой.
еще две искалеченные твоими стараниями судьбы.
сама понимаю, что совершила непростительную глупость. Я проклинаю себя за
это. Но разве могла я предвидеть...
Матильду, - и то я боялась, что этим все закончится.
несколько ночей перед ее свадьбой вы с ней провели в одной постели?
дальнейших осложнений, но, взглянув на Бланку, передумали. Выражение ее
лица было спокойным и даже кротким, без малейшей тени смущения или
замешательства.
уже тогда Матильда приставала ко мне. Так что задел этому был положен еще
раньше, в твоей постели. - Бланка решительно поднялась с кресла. - Прошу
прощения, дон Тибальд, за этот откровенный женский разговор в вашем
присутствии, но его спровоцировала не я, а ваша жена, у которой, как вы,
наверное, знаете, весьма искаженное представление о приличии и почти
полностью отсутствует чувство такта. - С этими словами она взяла Филиппа
за руку. - Пойдем, Филипп. Полагаю, у кузины и дона Тибальда есть что
обсудить наедине друг с другом.
усадила Бланку обратно. - Не уходите. Сейчас я не склонна выяснять с
Тибальдом отношения. Может быть, завтра, когда он вернется от своей
очередной потаскушки, у меня и возникнет желание обсудить с ним некоторые
вопросы, но только не сегодня. Сейчас я не хочу портить себе аппетит,
потому как у меня намечается роскошный ужин.
супруга.
отправляюсь в Париж. Кузен д'Артуа просил меня приехать как можно скорее.
По его словам, дело не терпит отлагательства.
Бланку и Филиппа интересуют обстоятельства смерти короля Франции и его
сына. Не соблаговолите ли вы уделить нам несколько минут своего
драгоценного времени, чтобы поведать об этом прискорбном событии?
своей благодушный и незлопамятный, он уже напрочь позабыл, что совсем
недавно они считались соперниками. - Собственно говоря, смерть
Филиппа-Августа Третьего меня ничуть не удивила. Он так и не оправился
после ранения в Палестине, а известие о бегстве Изабеллы Арагонской с
кузеном Эриком и вовсе доконало его. Одним словом, не вынес гордый
властелин позора своего сына и предпочел умереть - по дороге в Париж я
выкрою время и сочиню по этому поводу коротенькую эпитафию. Что же
касается самого Филиппа де Пуатье, то он так горько сожалел, что не
задушил жену прежде, чем она успела сбежать от него, и с таким нетерпением
ожидал смерти отца, чтобы затем, ей в отместку, передушить всех ее
горничных и придворных дам, что пил без просыпу, пока не допился до белой
горячки и сгорел в ней за считанные часы. Черт сцапал его почти в то же
самое время, когда душа его отца вознеслась на небеса, может быть, чуточку
позже. Так что присутствовавшие при кончине короля дворяне, провозглашая:
"Король умер! Да здравствует король!" - были не совсем уверены, про какого
же, собственно, короля, который "да здравствует", идет речь.
присоединился и Тибальд. А Бланка, помимо своей воли, улыбалась. Она
отдавала себе отчет в том, что грех смеяться над чужим горем, однако не
могла сдержать улыбки. Тибальд преподнес эту грустную историю в такой
форме и говорил с такой откровенной иронией в голосе, будто пересказывал
сюжет какой-то забавной трагикомедии.
десяток фрейлин помешают нам ладить друг с другом.
граф. - Еще накануне венчания мы договорились, что наша клятва вечной
верности будет иметь чисто символическое значение, и вопрос состоял лишь в
том, кто первый перейдет от слов к делу. Но сейчас это уже несущественно
хотя бы потому, что завтра я отправляюсь в Париж, и моя поездка, уверяю
вас, ни в коей мере не будет напоминать благочестивое паломничество к
Самойлова Елена
Посняков Андрей
Контровский Владимир
Василенко Иван
Василенко Иван
Посняков Андрей