Чтение 34–й страницы книги ~Принц Галлии~

же, как Эрнан, Гастон и Симон. Даже если на поверку ты окажешься
мужеложцем, я все равно буду считать тебя своим другом, ибо ты брат
Луизы... Гм. Похоже, я шокировал тебя?

Габриель молча кивнул, расстегивая камзол Филиппа.

- Ну что ж, прошу прощения. Это мне так, к слову пришлось. Понимаешь, я
терпеть не могу мужеложцев... - Он передернул плечами. - Брр... Какая
мерзость! Мужчина, который пренебрегает женщинами, потому что ему больше
по вкусу мужчины - ну, разве может быть что-то противоестественнее,
отвратительнее, чем это?.. Другое дело женщины, что любят женщин. Я их не
одобряю, но и не склонен сурово осуждать. В конце концов, их можно понять
- ведь так трудно не любить женщин, особенно красивых женщин. - Филипп
весело взглянул на сконфуженного Габриеля. - Впрочем, ладно. Оставим эту
тему, чтобы случаем не пострадала твоя добродетель.

Объясни-ка лучше, что означает твое "напротив".

- Она касается вас, - ответил Габриель.

Филипп встрепенулся, мигом позабыв об усталости.

- Меня?! Ты думаешь, Амелина придет?

- Уверен.

- Она тебе что-то сказала?

- Нет. Но она так смотрела на вас...

- Я видел, как она смотрела. - Филипп с вожделением облизнулся. - Но с
чего ты взял, что она придет?

- Догадался. Она с таким рвением опаивала господина де Бигора, что на
сей счет у меня не осталось ни малейших сомнений.

- Гм, похоже, ты прав, - сказал Филипп, затем, после короткой паузы,
виновато произнес: - Бедный Симон!..

- Да, бедный, - согласился Габриель.

- Ты осуждаешь меня? - спросил Филипп. - Только откровенно.

Габриель помолчал, глядя на него, потом ответил:

- Не знаю. Мне не хотелось бы судить вас по моим меркам. А что касается
госпожи Амелии, то... В общем, я думаю, что господин де Бигор сам виноват.

- В чем же?

- В том, что женился на девушке, которая не любила его. Вот я возьму
себе в жены только ту, которую полюблю и которая будет любить меня.

Филипп печально вздохнул, вспомнив о Луизе, сестре Габриеля, но в
следующий момент оживился в предвкушении встречи с Амелиной, а на его
щеках заиграл лихорадочный румянец нетерпения. С помощью Габриеля он
быстро разделся, и вскоре на нем осталось лишь нижнее белье из тонкого
батиста, а вся прочая одежда была аккуратно сложена на низком столике
рядом с широкой кроватью.

Габриель протянул было руку, чтобы откинуть полог, но тут же убрал ее,
едва лишь коснувшись пальцами шелковой ткани. Лицо его мгновенно
покраснело до самых мочек ушей.

- Вам больше ничего не нужно? - спросил он.

- Нет, братишка, ступай, - ответил Филипп. - А впрочем, погоди!

- Да?

- Все-таки загляни к Амелине, и если она не спит, передай ей... Скажи
ей, что я...

Габриель нервно усмехнулся, еще пуще покраснев.

- Это излишне. Она вот-вот должна прийти.

- И потому ты так смущаешься?

- Ну... Полагаю, госпожа Амелия не хотела бы, чтобы кто-нибудь увидел
ее ночью в ваших покоях.

- Твоя правда, - согласился Филипп. - В таком случае проверь, не
вздумал ли какой-нибудь усердный служака встать на страже возле самого
входа, а если да, то прогони его в конец коридора. За Гоше можно не
беспокоиться - он вышколенный слуга, даже мне не признается, что видел у
меня женщину... Пожалуй, это все.

Будь здоров, братишка.

- Доброй вам ночи, - кивнул Габриель и торопливо покинул комнату.

С минуту Филипп стоял неподвижно, уставившись взглядом в дверь, и
гадал, как долго ему осталось ждать Амелину и придёт ли она вообще. Вдруг
за его спиной послышался весьма подозрительный шорох. Он вздрогнул, резко
обернулся и увидел, что из-за полога кровати выглядывает хорошенькая
девичья головка в обрамлении ясно-золотых волос. Ее большие синие глаза
встретились с его глазами.

- Ну! - нетерпеливо отозвалась она.

- Амелина... - пораженно прошептал Филипп. Теперь он понял, почему так
смущался Габриель - в комнате пахло женскими духами!

Амелина соскочила с кровати на устланный мягким ковром пол, подошла к
обалдевшему Филиппу и взяла его за руки. У него томно заныло сердце.

- Габриель угадал...

- Я все слышала. Он будет молчать?

- Будет, не сомневайся. - Филипп смерил ее изящную фигурку быстрым
взглядом: она была одета лишь в кружевную ночную рубашку, доходившую ей
почти до лодыжек. - Ты что, вот так и пришла?

Амелина тихо рассмеялась.

- Конечно, нет, милый. Хоть я и сумасшедшая, но не до такой же степени!
Я разделась тут, а платье спрятала за кроватью.

- Боже мой!.. Ты...

- Да, - сказала она, страстно глядя ему в глаза. - Я уже все решила.
Давно решила. Я знала, что рано или поздно это произойдет. И когда мы
получили известие о твоем возвращении, я чуть не потеряла голову от
счастья. Я ехала в Тараскон не на твою коронацию, а чтобы увидеть тебя,
чтобы... чтобы быть с тобой здесь, в твоей спальне, чтобы принадлежать
тебе... Ну, почему ты не целуешь меня, Филипп? Дорогой мой, любимый...

Он рывком привлек ее к себе и покрыл ее лицо нежными поцелуями. Затем
опустился на колени и обнял ее ноги.

- Амелинка, родная моя сестричка...

- Нет, Филипп, - твердо произнесла Амелина. - Я больше не хочу быть
твоей сестричкой - ни родной, ни двоюродной. Я хочу быть твоей любимой.

Филипп потерся щекой о ее бедро. Сквозь тонкую ткань рубашки он
чувствовал тепло живого тела - такого соблазнительного и желанного.
Амелина ерошила его волосы; ему было немного больно и невыразимо приятно,
и он постанывал от наслаждения.

- А знаешь, милый, никто не верит, что между нами ничего не было. Даже
Гастон.

Когда наш лекарь сказал ему, что я еще девственница, брат долго
хохотал, затем разозлился, обозвал мэтра дураком и невеждой и чуть было не
прогнал его. Мне едва удалось уговорить Гастона, чтобы он изменил свое
решение.

- Бедный лекарь, - с улыбкой произнес Филипп. - За правду пострадал.

- А Симон, глупенький, так и не понял, что это он сделал меня женщиной.

Филипп по-прежнему стоял на коленях и обнимал её ноги.

- У вас есть сын, Амелинка.

- Да, есть. Жаль, что не ты его отец.

- Симон мой друг, - в отчаянии прошептал Филипп.

- А я твоя подруга, и я люблю тебя. Больше всего на свете люблю. В
детстве я так мечтала стать твоей женой, да и Гастон хотел, чтобы мы
поженились, и очень неохотно выдал меня за Симона.

- Но ведь ты не возражала.

- А с какой стати мне было возражать? Если бы ты знал, что я пережила,
когда мне стало известно о твоей женитьбе на этой... на кузине Эрнана. Я
была убита, я думала, что умру, я не хотела жить! А Симон все утешал меня,
утешал... И вообще, он такой милый, такой добрый, так меня любит... -
Внезапное всхлипывание оборвало ее речь.

Филипп тоже всхлипнул.

- Но ты... Ты всегда был для меня самым лучшим, самым дорогим, самым
милым, самым... самым... Господи! Да все эти годы я жила одной лишь мыслью
о тебе... - Она всхлипнула снова. - Когда умерла твоя жена, я была
беременна... Увы!.. И к счастью для Симона... Иначе я сбежала бы от него,
приехала бы к тебе в Кантабрию, жила бы там с тобой, как твоя любовница, и
чихала бы на все сплетни, на все, что бы обо мне ни говорили, как бы меня
ни называли. Главное, что я была бы с тобой.

- Мне тебя очень не хватало, сестренка. Я часто думал о тебе, там, на
чужбине...

Амелина вздрогнула всем телом. Филипп поднял голову и враз вскочил на
ноги.

- Амелиночка, не надо плакать, родная моя. Все, что угодно, только не
это. Или я тоже заплачу, я это умею.

Глаза его вправду увлажнились. Он взял ее руку и провел ею по своей
щеке.

- Вот видишь! Не надо, прекрати, любимая.

Амелина улыбнулась сквозь слезы:

- Любимая? Ты сказал: любимая?

Вместо ответа Филипп покрыл поцелуями ее лицо и руки. Она наклонила
голову и впилась зубами в его плечо.

- Амелина, не кусайся, милочка.

- А ты делай что-нибудь, не стой, как вкопанный.

Филипп подхватил ее на руки и забрался вместе с ней на кровать.

- И что же теперь будет с Симоном? - спросил он то ли у нее, то ли у
себя.

- Не знаю... И знать не хочу... Прости меня, Господи, грешную! - И
Амелина прижалась губами к его губам в страстном поцелуе.

"Прости меня, Симон, грешного", - напоследок подумал Филипп, со всей
ясностью осознав, что уже не сможет спасти мир от появления еще одной
прелюбодейки.

Да и не хочет этого.