этой целью прихватила с собой Габриеля и Матильду.
отговорить Габриеля от брака с Матильдой, но он упорно стоял на своем.
Сама Матильда чувствовала себя точно приговоренной к смерти, ее отношение
к Габриелю ничуть не улучшилось, и каждый день, а то и по несколько раз ко
дню, она умоляла его, Маргариту и Этьена изменить свое решение, однако все
трое оставались глухи к ее мольбам, и в конце концов бедняжка, если не
смирилась со своей участью, то, во всяком случае, покорилась неизбежному.
Филипп всей душой жалел Матильду; он видел, как в ней с каждым днем растет
и крепнет ненависть ко всем без исключения мужчинам, - и тогда ему
становилось безмерно жаль Габриеля...
молодые люди, хоть и отправились в путь на рассвете, прибыли к месту
назначения поздно вечером. Все были крайне утомлены дорогой, а Филипп, к
тому же, чертовски зол.
жалуясь ей вначале на жару, а позже - на усталость, но она упорно не
желала понимать его прозрачных намеков и большей частью отмалчивалась,
стремясь тем самым показать ему, как низко он пал в ее глазах после той
выходки с Монтини. Помимо этого, у Бланки была еще одна, не менее веская
причина не пускать Филиппа к себе в карету: только что у нее закончились
месячные, и она, чувствуя повышенную возбудимость и даже некоторую
гиперсексуальность, не без оснований опасалась, что ей не хватит сил
успешно противостоять его чарам. Так Филипп и проехал весь путь верхом под
аккомпанемент издевательских смешков, время от времени доносившихся из
следовавшей впереди него кареты, на дверцах которой горделиво красовался
герб графства Иверо: это Гастон д'Альбре в обществе княжны Елены
комментировал ей очередную неудачу Филиппа или же развлекал свою спутницу
пикантными историйками о том же таки Филиппе.
отведенным им покоям, чтобы успеть как следует отдохнуть перед намеченным
на следующий день развлечением - сельской свадьбой. Филипп также собирался
уходить к себе, но Маргарита задержала его и попросила зайти к ней якобы
для серьезной беседы. Разговор их вправду был серьезным, и к концу
Маргарита так расстроилась, что Филиппу пришлось утешить ее, оставшись с
ней на всю ночь.
вызывать в памяти Филиппа гнетущую атмосферу тоски и безысходности,
царившую в маленькой часовне Кастель-Бланко, когда настоятель небольшого
монастыря, что в двух милях от замка, сочетал Габриеля и Матильду узами
законного брака. Низенький толстячок-аббат с круглым, как луна,
благообразным лицом и добродушным взглядом светло-серых глаз был так
неприятно поражен похоронным видом невесты, что вдруг заторопился и чуть
ли не наполовину скомкал всю церемонию, а заключительное напутствие и
вовсе произнес таким мрачным тоном, каким в пору было бы говорить
"requiescat in pace"[47].
широко разрекламированная ею сельская свадьба превратилась в бездарный и
жутковатый фарс. К ее немалой досаде, падре Эстебан, духовник Бланки,
единственный священнослужитель, к которому наваррская принцесса
чувствовала искреннюю симпатию, наотрез отказался венчать молодых, весьма
резко заявив, что не будет принимать никакого участия в этом, по его
мнению, богопротивном деянии, - и большинство гостей каким-то непостижимым
образом об этом прознало. Возможно, потому на праздничному банкете молодые
вельможи, опрокинув за здоровье новобрачных кубок-другой, постарались
поскорее выбросить из головы виновников так называемого торжества, и, быть
может, именно поэтому все они, включая и дам, пили в тот день много больше
обычного - чтобы чуточку расшевелиться.
оживились, приободрились, их лица все чаще стали озаряться улыбками, в
подернутых пьяной поволокой глазах заплясали чертики, посыпались шуточки,
раздались непринужденные смешки, а затем разразился громогласный
гомерический хохот. Пир, наконец, сдвинулся с мертвой точки и сразу же
понесся вскачь. Знатная молодежь пьянствовала вовсю, позабыв о чувстве
меры и о приличиях, невзирая на все свое высокое достоинство. Даже Филипп,
вопреки обыкновению, изрядно нахлестался и раз за разом подваливал к
Бланке с не очень скромными, вернее, с очень нескромными предложениями -
но она была еще недостаточно навеселе, чтобы принять его бесцеремонные
ухаживания.
ввергнувшей Матильду в краску, объявила, что новобрачным пора ложиться в
кроватку. К удивлению Филиппа, добрая половина участников пиршества,
главным образом неженатые молодые люди, вызвались сопровождать молодоженов
в их покои.
не сговариваясь, решили принять участие в игре, которой они неоднократно
были свидетелями, но еще ни разу не снисходили до того, чтобы самим
вступить в схватку за обладание подвязкой невесты. Филипп никак не мог
пропустить такого диковинного зрелища и пошел вместе с ними, также
прихватив с собой Бланку, которая не нашла в себе мужества отказать ему.
Поняв, в чем дело, за ними потянулись и остальные пирующие.
молодоженов соленые остроты, а первую скрипку в этой какофонии, бесспорно,
играл Филипп де Пуатье. Водрузив свою центнеровую тушу на плечи двух
здоровенных лакеев, он густым басом распевал какую-то развязную песенку
крайне неприличного содержания; ее, наверняка, сочли бы неуместной даже на
свадьбе свинопаса с батрачкой. При этом некоторые относительно трезвые
гости обратили внимание на гримасу глубокого отвращения, исказившую
безупречно правильные черты лица жены наследного принца Франции, Изабеллы
Арагонской.
великолепную идею, пришедшую ему в голову в порыве гениального озарения:
схватить даму своего сердца на руки и, решительно подавив возможное
сопротивление, тотчас, немедленно утащить ее к себе - а потом хоть трава
не расти. Однако по зрелом размышлении он пришел к выводу, что для такого
смелого и мужественного поступка ему недостает, как минимум, двух бокалов
доброго вина, и твердо постановил воспользоваться первым же
представившемся случаем, чтобы наверстать упущенное. Словно догадываясь,
какие мысли роятся в голове Филиппа, Бланка опасливо косилась на него и то
и дело предпринимала попытки отойти на безопасное расстояние, но все ее
усилия пропадали втуне - сомкнувшиеся у нее на запястье пальцы, хоть и не
причиняли ей боли, вместе с тем казались сделанными из стали, а не из
мягкой, хрупкой и податливой человеческой плоти.
вельможи большинством голосов потребовали, чтобы сперва Габриель полностью
раздел Матильду и только затем отдал им на растерзание ее подвязку. В те
времена еще был в ходу обычай перед первой брачной ночью выставлять
совершенно голую невесту на всеобщее обозрение и в присутствии шумной
компании друзей жениха укладывать ее в постель. По крайней мере, Филиппу с
Луизой пришлось пережить подобное, и потому он спьяну поддержал это
требование, начисто проигнорировав умоляющие взгляды Матильды, которые она
бросала на него, Бланку и Маргариту.
высочеств. От волнения его зазнобило, а на лбу выступила холодная
испарина. Матильду пробирала нервная дрожь; она зябко ежилась под
откровенными взглядами, раздевающими ее быстрее, чем это делал Габриель,
и, сгорая от стыда, страстно молила небеса ниспослать ей быструю смерть.
из тонкой полупрозрачной ткани, Бланка твердо произнесла:
поддающееся описанию, почти неуловимое, и тем не менее необычайно властное
и даже угрожающее, что пьяные хихиканья женщин, возбужденные комментарии и
похотливые ахи да охи мужчин мигом улеглись, и все присутствующие в
одночасье протрезвели.
достаточно. А теперь, дорогие дамы и женатые господа, отойдите-ка в
сторону. Пускай господа неженатые малость поразвлекутся.
торопливо отступили к стене, оставив посреди комнаты семерых молодых
людей, жаждавших выяснить между собой, кто же из них первый станет
женатым. Габриель опустился перед Матильдой на колени, дрожащими руками
снял с ее правого чулка отделанную кружевом подвязку и, глубоко вдохнув,
наобум бросил ее через плечо.
никогда еще не видел столь яростной, жестокой, беспощадной борьбы за
обыкновенную подвязку, пусть даже снятую с такой прелестной ножки, как у
Матильды. Зрители громко хохотали, пронзительно визжали, некоторые,
согнувшись пополам, тряслись в истерике, и все дружно подзадоривали
дерущихся, каждый из которых, раздавая пинки и тумаки направо и налево,
стремился подхватить с пола подвязку и не подпустить к ней кого-либо
Шилова Юлия
Верещагин Олег
Белов Вольф
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Ильин Андрей