сделался неестественным, металлическим, и если он волновался, "металл"
становился заметнее.
жарко, беглецов сморило. Они дремали, склонив головы друг другу на грудь. Воды
успели захватить лишь несколько бутылей, каждому досталась пара глотков.
Неизвестно еще, сколько времени придется ехать до ближайшего колодца.
повалил дым, и фургон встал. Ошарашенные внезапным капризом Фортуны беглецы
высыпали наружу. Они стояли вокруг машины потрясенные, растерянные,
вопросительно глядя друг на друга.
люди Малека их найдут. Беглецы останутся живы. Их закуют, их исхлещут плетями.
Но они выживут. Но если двинутся вперед, то скорее всего погибнут - слишком
мало воды.
не может умереть. Пуля его не берет. Стрела, которая могла прикончить любого из
нас, его лишь изувечила. А теперь Цезарь идет вперед! Он дойдет. А мы сдохнем.
Все до единого сдохнем!
вернуться. Пойду вперед один. Я больше не могу быть рабом. - И добавил после
долгой паузы: - Я тоже кое-чему учусь.
внезапно вспыхнувшая, тут же угасла. Элий двинулся в путь, не оборачиваясь, не
желая знать, идет за ним кто-нибудь или нет. Когда через несколько минут он
обернулся, то увидел, что остальные бредут следом. Все. И Неофрон замыкает
шествие. По очереди они тащили на самодельных носилках обессилевших товарищей.
Куски брезента, срезанные с фургона, должны были защитить их от холода ночью. У
них не было надежды добраться до железной дороги или жилья. Но зачастую так и
случается: у человека нет ни единого шанса исполнить задуманное, а он упрямо
движется к цели и несмотря ни на что достигает ее.
тени - тянулись загадочными грядами к горизонту. Когда поднимался ветер,
барханы начинали куриться седой песчаной пылью. На их горбах вспыхивали золотые
искры и гасли. Острые зубья обветренных камней, эти уродливые часовые пустыни,
встречали и провожали путников.
тупо глядя под ноги. Иногда ложились на песок, не в силах больше двигаться. И
вновь поднимались. И тащились дальше.
несколькими хижинами и колодцем, вокруг которого изогнулись тощие пальмы.
Безмолвие пустыни вдруг прорезал человеческий крик. Римляне бросились бежать,
хотя казалось - сил уже не осталось. Пили жадно, плескались в ямине с водой,
хохотали. Кто им помог? Фортуна? Кайрос? Собственное упорство? Или неведомое
желание, исполненное Вером, вывело Элия к спасению, и остальных заодно?
служили Малеку: вечером единственный раздолбанный внедорожник исчез вместе с
двумя мужчинами. Прознав про бегство, Неофрон схватился за трофейный "брут",
решив истребить всех вероломных, но товарищи остановили разгневанного
преторианца. Если бы не дни, проведенные в Малековом подвале, вряд ли бы кто
справился с Неофроном. А так его все же удалось утихомирить. Так что Малеков
подвал сберег жизнь обитателям оазиса.
самоубийство. Отсиживаться на оазисе - того хуже. Люди Малека непременно скоро
нагрянут. Ночь римляне провели тревожную. Спали и просыпались - мерещилось
вдали тарахтенье моторов. Или снилось, что люди Малека накидываются на
беглецов. Отбиваясь во сне от разъяренных охранников, Камилл, спутав сон и явь,
подбил спавшему рядом Кассию Лентулу глаз.
воздухе. Преторианцы вскочили. Одни всматривались в окрестные дюны, другие
пялились в небо, ибо звук, все более явственный, шел именно из синевы, от
черной птицы, летящей прямо к оазису.
крыльями, сделала круг и стала снижаться. Беглецы принялись махать руками и
вопить. Неофрон даже выпалил из винтовки.
земле, остановилась. Беглецы кинулись к самолету. А из него вылезли авиатор
Корд и... Квинт.
шапку циркового возничего. - Летаем, как птицы. Боги больше не препятствуют.
навстречу спасителям.
тяжелее воздуха на этот раз полетел. Тот, конкретный аппарат. Ты проиграл, и,
разумеется, моя авиетка взорвалась. Но я сделал новую. И вот я здесь. - И Корд
полез обниматься с Элием.
сразу ее узнал - запрокинул лицо, всматривался в знакомые черты. Нет, не она,
совершенно другая женщина с лицом Роксаны. Взгляд изменился, излом губ, разлет
бровей. Будто кто-то смыл прежнее лицо и нарисовал новое, вроде бы похожее, но
какое-то ненастоящее, чужое.
боялась, что тот исчезнет. Она совершенно раскисла, хотя до той минуты
держалась неплохо.
могли разнять рук. Встряхивали друг друга. Каждый не верил, что встретились.
об этом счастье согрела его сердце мгновенной хмельной волной.
все это мелочи.
виску, ощущая безумное биение крови. Вопли радости постепенно смолкли. Все
смотрели на Цезаря и...
знать! Если бы можно было. О боги! Как такое могло случиться? В чем провинился
Рим? Какие вселенские законы, какие обряды нарушил? Кого оскорбил? Самих богов?
Но чем? Разве мало было жертвоприношений, разве не курился фимиам на
многочисленных алтарях? А если не было ни оскорблений, ни обид, ни вины, то как
боги допустили подобное? Вслед за Вергилием Элий готов был закричать: "Ужели
столько гнева в душах богов?"*
колючки. Оранжевый песок. Элий закрыл глаза. Ему было тягостно смотреть. Ему
хотелось кричать от боли. И чтобы не закричать, он вцепился зубами в край
туники.
слишком мягкое наказание. Я должен был не просто умереть, а умереть вместе с
легионерами в мучениях от лучевой болезни. Как Руфин.
удалось поймать Триона? Хочу напомнить, что, кроме тебя, его никто не стремился
ловить. Ищейки "Целия" могли бы взять след. А они нам только мешали. Может, у
них были какие-то планы. Да не может быть, а точно. Но ни с тобой, ни со мной
этими планами они не поделились. И уже никогда не поделятся.
должен был его остановить. Может быть, даже приказать убить без суда.
казнить. За мысли никто не судит*. И ты не мог осудить Триона за мысли. Теперь
- да, теперь и я, встретив Триона, пристрелил бы его как бешеную собаку. Но это
теперь.
делает новую бомбу. А мы не можем ему помешать.