радостное тепло - будто выпил стакан неразбавленного вина и голова кружилась от
легкого хмеля. Библион рос, ветвился, как дерево, засасывал, как болото,
сначала ясный, потом непонятный и наконец загадочно пугающий.
делает. Ему было весело.
которому казалось, что блеск его таланта мог свести с ума. Не только Кумий
изменился - весь мир стал другим. Прежняя игра словами и образами; полунамеки,
вульгарные выпады, изысканные обороты - все вдруг потеряло значение. Статую
Либерты сняли с Авентинского холма, но лишь немногие заметили пугающую пустоту.
Бенит милостиво разрешал критиковать своих приспешников и сам порой веселился,
читая в вестниках заметки про своих подхалимов. Особенно часто доставалось
продажному Асперу и недоумку Блезу. Но особа Вождя была неприкосновенна.
историей похождения преторианца в пустыне. Попав в плен к арабскому шейху,
гвардеец бежал, уведя с собой двадцать пять прелестниц из крепости араба. И
отправился в поход через пустыню. Чтобы красотки шагали быстрее, он трахал их
всех каждую ночь, и красотки бежали по пустыне, как резвые арабские лошадки.
Тут очень кстати попалось им поле огурцов, что одичали и росли в пустыне
самосеянцами из года в год. Беглецы наелись огурцами, набили сумки, а из ботвы
сделали себе пращи для борьбы с агентами шейха. Однако выбраться из владений
коварного шейха было не так-то просто. Вся пустыня вокруг владений шейха была
заминирована. К тому же герой прикинул, что воды и огурцов на всех никак не
хватит, а хватит только на семерых, включая его самого. Произведя в уме столь
сложные расчеты, гвардеец отправил на мины лишних красоток, оказывая им тем
самым высшее благодеяние - подорваться на мине гораздо лучше, чем умирать в
пустыне от жажды. Разумеется, не всех убило сразу. Кому-то всего-навсего
оторвало ноги. И благородный герой добил женщин голыми руками, перед смертью
оттрахав каждую на прощание. Некоторые, правда, успели умереть, и он трахал их
уже мертвыми, а бессмертные души наблюдали за половым актом и заливались
слезами благодарности. После этого с оставшимися шестью милашками гвардеец
отправился в путь и, конечно же, спасся, добравшись до оазиса. В конце концов
он выменял у караванщика трех своих телок на трех верблюдов и благополучно
достиг Пальмиры. Здесь он продал оставшихся красавиц какому-то старцу. К
радости читателя, нашему герою хватило не только на железнодорожный билет до
Карфагена, но и на билет на теплоход до Рима. А прибыв в Рим, доблестный
гвардеец обнаружил, что кинктус его полон алмазов. Камней было как минимум на
миллион сестерциев. Герой подумал-подумал и выбросил кинктус вместе с алмазами
в Тибр.
Кумий никогда бы не сочинил такое.
курил почти непрерывно. На обедах у Сервилии Кар он больше не бывал. Его не
приглашали. Иногда поутру захаживал он в дом Бенитовой супруги и, затерявшись в
толпе прочих клиентов, ждал. Она принимала его, делая вид, что рада,
расспрашивала о творческих замыслах, выслушивала почти с искренним интересом,
снабжала десятком сестерциев, и Кумий уходил. По дороге домой он награждал
Сервилию самыми мерзкими, самыми ядовитыми эпитетами, но все слова казались ему
недостаточно сильными, недостаточно язвительными. Он клялся не ходить. Клялся,
но вновь шел, когда кончались деньги и не на что было купить табачные палочки.
Какое дело тем, кто прочтет библион Кумия, что автор унижался перед Сервилией?
Да никакого.
книгу. Но он должен был ее написать. Это было его искуплением, его просьбой о
прощении перед Великим Римом. Когда-то он помог Бениту надеть тогу с пурпурной
полосой, теперь он должен был написать правду о мире, который создавал Бенит.
Ему даже начинало казаться, будто мир изменится, если он напишет библион. Он
выверял каждое слово. Оно должно быть естественным и точным, как лист на ветке
дерева, как почка, из которой непременно распустится цветок. Тогда слово
проникнет сквозь закостенелость души к самому сердцу, тогда ему не будет стыдно
за свое творение. Кумий любил цитировать Горация:
тайное желание, которое не исполнить ударом меча даже на арене Колизея. Ах,
если бы угадать его смысл, настигнуть, как беглого гения, и заклеймить!
исполниться в этом случае.
книгу, получит в награду весь мир. Это политикам, воякам и банкирам кажется,
что они указывают путь. Самообман. Все решают книги. Они ниспровергают режимы,
они возводят на трон властителей и губят целые народы или приводят их к власти
над миром. Жаль только, что у Кумия нет достаточного таланта, чтобы написать
такую книгу. Он плакал от отчаяния, сознавая свою ничтожность. И все равно
писал. Это было сильнее его. Кумию некуда было спешить. Ближайшие пятнадцать
лет его все равно не будут печатать. Гораций советовал хранить стихи девять
лет, прежде чем их издать. Кумий мог делать вид, что следует мудрому совету.
улицам, вглядываясь в незнакомые лица прохожих, будто спрашивал: а ты прочтешь
мою книгу или нет?
только казалось? Знакомых не попадалось: не то что на улице - дома никого не
мог Кумий застать. Поначалу наведывался регулярно, звонил в дверь, ждал у
порога, потом понял, что бесполезно. Но все же случай его вел куда-то, хотя
трудно было представить, что Фортуна сама по себе может подкинуть что-то
хорошее, ведь гладиаторы выманили у нее все счастливые случаи на миллионы лет
вперед.
подошел к ней и сказал:
скандале в храме Минервы во время состязаний поэтов.
выглядишь. Ты болен?
повязкой. Неужели ей сорок? Она выглядела лет на тридцать - не больше. Сервилия
рядом с нею - размалеванная дура. И такую женщину ни разу не обнимал мужчина!
Это несправедливо.
Кумию.
Надеюсь, она не обидится. Я благодарна тебе, Кумий. Ты написал прекрасную поэму
об Элии.
отчего - ведь он не писал ничего об Элии. Если не считать десятка эпиграмм. Но
вряд ли те стишки могли понравиться Валерии.
срок служения Весте и ты покинешь Дом весталок, я женюсь на тебе.
пришлю к тебе кого-нибудь.
неохотно коснулся желтыми пальцами знакомых вещей - чаши мозаичного стекла,
черепахового гребня, серебряного подсвечника с оплывшей желто-янтарной гроздью
воска, из которой торчал черный черенок фитиля. Ариетта не испугалась и не
удивилась, заметив на кровати лежащего человека. Он свернулся калачиком -
знакомая поза - и весь трясся.
явился. Он смотрел ей в лицо застывшим взглядом, будто пытался вспомнить и не
мог. И тут она поняла, что зрение вернулось к нему, и он видит ее впервые.
Невольно она прижала руку к обезображенной щеке. Но поздно! Гимп наверняка
успел заметить шрам.
подкатывали слезы. Сейчас она закричит или задохнется от плача. Но не закричала
и не задохнулась. Просто зажгла конфорку и поставила на огонь кастрюльку с
вином. Когда она вернулась с чашей горячего вина, Гимп по-прежнему лежал на
кровати. Она почти насильно влила несколько капель ему в рот.
остановился на ее лице.
то слепну, то прозреваю. Порой внезапно. Но когда болею, то слепну непременно.
перевел взгляд с фотографии на нее, живую, сидящую подле.
быть мерзок. - Ты сделал, что хотел?
Смоленский Вадим
Посняков Андрей
Василенко Иван
Суворов Виктор
Прозоров Александр
Суворов Виктор