твердо верили своим богам. По милости их мы живем на плодородной земле, и
народ наш свободен и сыт. Мы всегда считали друзьями соседние народы,
уважавшие наших богов и наши обычаи. Мы не принимали дружбу и вели войны с
соседями, враждебными нашим богам... - Он умолк и опустил голову.
Воцарилось молчание. - Немецкие рыцари хотят поработить нас, - продолжал
жрец. - Недавно они сожгли несколько лесных селений и готовят новую войну.
Кенигсбергский замок битком набит солдатами и рыцарями. Военачальник
Конрад Валленрод хвалился, что захватит Троки и Вильню и разрушит наш
храм.
слышен, - оказался в стане немецких рыцарей. Желая отомстить за своего
отца и мать, он забыл законы предков и призвал на помощь врагов.
делать, великий из великих!
Может быть, он услышит мольбы и даст совет.
протяжно выкрикивали время от времени одно и тоже слово:
Судья судей стал вглядываться в набухшее грозой небо.
пошатнулся.
Священники подвели к ней великого жреца и помогли взобраться наверх. Дрова
были уложены особым способом, так, что в одном углу получилась удобная
лестница.
молитве. Рядом на дровах лежал большой жертвенный бык с позолоченными
рогами. Губы жреца тронула усмешка: он-то знал, что на помощь Перкуна
рассчитывать не приходится. Все надо обдумать самому. И он стал решать
сложную задачу, время от времени испуская громкие выкрики и стенания.
Витовт, сын Кейстута, искал помощи у заклятого врага и за помощь обещал
заплатить землей предков. Спору нет, тяжкий проступок. Однако только
недавно и Ягайла обещал отдать половину Жемайтии немецкому ордену. Но
обещание - это только обещание, оно может быть вынужденным, и боги простят
клятву. <Нет, я не встану на защиту Ягайлы>.
небу. Великий жрец поднял кверху лицо и руки. Снова вспыхнула молния. Все
увидели, что он шевелит губами. Опять ударил гром и раскатился с такой
силой, что у собравшихся в храме подогнулись колени. Молнии стали сверкать
одна за одной, освещая великого жреца, молящего небо.
пошатываясь, шел к ожидавшим его священникам. Его бледное лицо,
расширенные зрачки испугали привыкших ко всему жрецов. Криве Палутис,
главный жрец храма бога Потримпоса, запалил факел от негасимого огня и
поджег дрова.
истину. Он был сегодня добр, великий бог. Недаром три дня и три ночи
вайделоты приносили ему жертвы. Двадцать четыре белых козла получил Перкун
и огромного жирного быка. И вот, - Гринвуд повысил голос, - Перкун мне
поведал!
продолжал жрец, - разрешил жемайтам поддерживать князя Витовта в борьбе с
Ягайлой. Месть Витовта священна. Так сказал Перкун.
Полутиса. - Да будут кляты от бога и Перкуна вероломные немецкие рыцари!
ночному небу. Кровавые отблески играли на лицах жрецов и в листьях
священного дуба.
головы. К алтарю пробирался высокий худой мужчина с ребенком на руках. Он
волновался, потные волосы прилипли к вискам и ко лбу.
шагах от судьи судей, не смея подойти ближе.
купцов к морю.
сказал Явкут. Его голос дрожал. - Сыну семь лет, а он до сих пор еще не
стоит на ногах. Он не научился говорить по-человечески. Наш почтенный
вайделот посоветовал принести мальчика в жертву. Шварн не сможет
зарабатывать себе на пропитание, его всю жизнь должны кормить другие. Это
несправедливо. Закон предков...
бог и дальше помогает моей семье. Возьми, судья судей, моего сына...
малыша из рук дрожавшего, как в лихорадке, лодочника.
землю и обнял ноги Гринвуда. Он целовал его пыльные башмаки, полы его
мантии, хвосты белых лис...
быстро поднялся на ноги и, круто повернувшись, выбежал из храма.
подал отцу жертвенный нож с белой рукояткой. Тормейсу не было и двадцати
пяти лет, а он уже жрец криве.
Великий жрец легонько провел по его голове старческой рукой, ребенок
перестал плакать.
ребенка и стал приготовлять его для принесения в жертву. Очутившись в
теплой воде, мальчик успокоился.
зашумел еще сильнее. Громко играли на разные голоса свистульки и дуделки.
Первые крупные капли дождя упали с неба. Они шумели в листве, шлепались о
землю, шипели на углях жертвенного костра.
словно в крепости, тяжелые дубовые двери с оковкой, маленькие, узкие окна.
будто меньше ростом, с лицом тихим и светлым. Длинные седые волосы делали
его похожим на обыкновенного литовского старика. Только глаза, горевшие
под густыми нахмуренными бровями, говорили о внутренней силе, а красная
борода, заплетенная в косички, напоминала о его высоком сане.
глиняных посудинах пенился мед.
великого жреца.
Гринвуд начал разговор о судьбе княгини Бируты.
пришлось уступить. Теперь она в безопасности. - Вздохнув, великий жрец,
ничего не скрывая, стал рассказывать о делах литовских: - Вильней
завладела русская вера, но Вильня - еще не Литва. Жемайтия верна старым
богам! Славные кунигасы не страшатся крестоносцев, но и не больно они
кланяются и Ягайле, готовому продать веру предков тому, кто больше
заплатит. Однако наступает время, - печально продолжал Гринвуд, - когда
старые боги не смогут помочь Литве и Жемайтии. Мы окружены алчными
христианскими правителями. Им нужны земли, а главное - деньги, много
денег. Своих подданных они давно превратили в рабов.
- спросил Тормейсо.
откинув назад серебряные волосы, печально посмотрел на старых соратников и
товарищей.
Последний жертвенный огонь в нашем храме унесет меня во владения великого
Перкуна... Я буду последним криве-кривейте в Литве. Да, так. Я мало спал
по ночам и много думал. Когда многострадальной прусской землей завладели
немецкие рыцари, великий жрец перенес Ромове в Литву. Мы, жрецы, привели к
послушанию литовских князей и навели порядок. И литовские князья
заискивали перед нами и боялись нашего слова. А сейчас вера предков стала
им в тягость.
придерживая рукой свою отвисшую красную губу, - рано хоронить себя и наших
богов. Если захочет великий Перкун, боги еще долго будут почитаться
народом.