Дмитрий Биленкин

Космический бог

OCR Красно

1. Корабль, терпящий бедствие.

Не колеблясь Полынов двинул в прорыв ладью. Кинжальный удар, точно
нацеленный в солнечное сплетение обороны противника.

Гюисманс нахмурился. Желтыми, как у мумии, пальцами он с сожалением
тронул короля. Мельком взглянул на часы.

- Не повернуть ли доску? - предложил он.

- Что-то вы рано сегодня сдаетесь, дорогой патер. Полынов летел на Марс
пассажиром в надежде отдохнуть по дороге от выматывающих обязанностей
космического психолога; он даже не представлял, сколь утомительным окажется
безделье на таком корабле, как "Антиной". Если бы не шахматные партии с
невозмутимым миссионером, он и вовсе чувствовал бы себя отщепенцем среди
веселья и развлечений, которыми здесь убивали время.

- О, это сдача с продолжением! Ибо взявший меч от меча и погибнет. Пока
вам нравится такая диалектика, верно?

Костлявое лицо патера раздвинула улыбка. Улыбка-приглашение - уголками
губ. В Полынове ожил профессиональный интерес.

- По-вашему, я человек с мечом?

- Вы тоже. Кто строит - тот разрушает, не так ли? Но диалектика, которой
вы поклоняетесь, как мы - богу, она погубит вас.

- Да неужели?

Полынову стало весело. "Это в нем, должно быть, тоже профессиональное, -
подумал он. - Лет тридцать человек проповедовал, не выдержал, потянуло на
амвон, или как еще там называется это место..." Он устроил ноги поудобней,
оглядел проходившую через салон девушку - ничего, красива - и мысленно
подмигнул патеру.

- Конечно, погубит, - продолжал тот, не отводя взгляда. - Ибо закон вашей
диалектики гласит, что отрицающий обречен на отрицание. Вы отрицаете нас,
придет некто или нечто и поступит с вами так же.

- Могу посочувствовать, - кивнул Полынов. - Прихожане не идут в храм, а?
Что делать, история не шахматная доска, ее не повернешь.

- Но спираль, что схоже.

- Вы сегодня нуждаетесь в утеш...

Плавный толчок качнул столик. Несколько фигур упало, за стеклянными
дверями салона кто-то шарахнулся, но все перекрыл грохот джаза, и ломаные
тени танцующих снова заскользили по стеклу.

- ...нуждаетесь в утешении, - закончил Полынов, нагибаясь и подбирая с
пола фигуры. - Но софизмы никогда...

Он поднял голову. Собеседника не было. Гюисманс исчез беззвучно, как
летучая мышь.

Белый король, упавший на стол, тихонько покатился к краю - корабль
незаметно для пассажиров тормозил. Полынов пожал плечами, поймал короля,
утряс шахматы в ящик и вышел из салона.

У двери с надписью на пяти языках; "Рубка. Вход воспрещен" - он помедлил.
Музыка доносилась и сюда, приглушенная, однако все еще неистовая, скачущая.

- Трын-трава, - сказал Полынов. - Пируем... Издерганные ритмы музыки
осточертели Полынову, и он в который раз пожалел, что связался с этим
фешенебельным лайнером, с его вымученным нескончаемым праздником.

В рубке было полутемно, светлячками тлели флюоресцирующие детали шкал,
над бездонным овалом обзорного экрана шевелилась синяя паутина
мнемографиков, раскиданная по табло.

- Кто там? - недружелюбно спросил голос, и Полынов увидел Бергера. На
груди дежурного пилота болтался радиофон, ворот форменной рубашки с золотыми
кометами был расстегнут. - А, это вы, камрад... Догадь1ваюсь, что вас
занесло сюда. Нет, это не метеорный поток.

- Тогда что?

Бергер кивнул на экран. Второй пилот отодвинулся. В черной глубине среди
неподвижных звезд вспыхивали позиционные огоньки сигналов бедствия.

- Кто?

- "Ван-Эйк" какой-то. Не слышали о таком?

- Нет, теперь слишком много кораблей. Но вы-то должны знать, чьи рейсы...

- Это не рейсовый лайнер.

- Кажется, вы правы, - вгляделся Полынов. - Разведчик. Но что с ним? Он
гасит огни!

На экране осталась лишь одна красная звездочка.

- Авария. Берегут энергию.

- Радио?

- Зона молчания. Влетели полчаса назад.

- Скверно. Так берегут энергию, что не могут промигать о характере
аварии?

- Полетел ретроблок.

- Это серьезно?

- Куда серьезней. Говорят, что подробности сообщат на месте.

- Моя помощь не потребуется? Раньше я был врачом.

- О жертвах не сообщалось. Ага, опять замигали, Сейчас отвалит их шлюпка.

- Может, лучше нам...

- Как же! Старт нашей шлюпки услышат пассажиры.

- Ну и что?

- Хм! Вы забыли, какой у нас пассажир? - Бергер язвительно усмехнулся. -
Дамы, узнав об аварии, валерьянки запросят.

- Но, но, Бергер, ты потише, - предостерегающе сказал второй пилот. -
Вылетишь с работы...

- А мне плевать. Мы не должны скрывать своих убеждений. Вот товарищ
Полынов меня поймет. На экране метнулась яркая вспышка.

- Отвалили, - заметил второй пилот. Бледно-оранжевая полоска, исторгнутая
дюзами шлюпки, медленно росла приближаясь.

Лишь опытный человек мог ощутить толчок.

- Классно причалили, - определил Бергер. - Интересно будет взглянуть на
гостей.

- Задержка минимум на тридцать часов, - буркнул второй пилот. Его
насупленный профиль заслонил экран.

- Ерунда, наверстаем, - ответил Бергер. - Хотите пива, камрад?

Полынов кивнул. Бергер вскрыл жестянку. Однако отхлебнуть он не успел.
Дверь с грохотом распахнулась. Две тени выросли в проеме. По глазам резанул
ослепительный луч фонаря.

- Какого дьявола! - отчаянно щурясь и прижимая к груди жестянку с пивом,
вскричал Бергер.

- Спокойно, - холодно произнесла тень. - Руки вверх!

На уровне своей груди Полынов увидел пирамидальное дуло лайтинга. Из рук
Бергера выпала жестянка, пенным фонтаном плеснув на пол. Второй пилот
вскочил. Нервно дернулся лайтинг. Из дула брызнула лиловая вспышка. Второй
пилот осел; его перекошенный рот ловил воздух.

- Руки! - заорала тень. - Не глупить! Полынов и Бергер повиновались.
Собственные руки показались психологу свинцовыми, когда он их поднимал.

- Что все это значит... - прошептал Бергер.

- Молчать! Кру-гом! Марш в коридор!

- Но раненый! - воскликнул Полынов. Дуло лайтинга подтолкнуло его .к
выходу. Трясущиеся пассажиры и члены судовой команды были проворно выстроены
вдоль стены коридора. Ошеломленному Полынову казалось, что он видит дурной
сон, в который врываются соскочившие со страниц истории эсэсовцы, а их
жертвы цепенеют от страха.

Часовой в сером глянцевом комбинезоне замер у выхода, лайтинг он держал
наперевес. Тот, на кого падал его взгляд, сжимался и бледнел.

Прошло пять минут, и десять, и пятнадцать. Дрожь передавалась от плеча к
плечу, как ток. Строем белых масок застыли лица. Кого-то била нервная икота.

Часовой вдруг сделал шаг в сторону, пропуская детину с непропорционально
крупной, какой-то четырехугольной, словно обтесанной взмахами топора,
головой. Детина пошарил взглядом, ухмыльнулся, подошел, переваливаясь, к
крайнему в шеренге. Хозяйским движением он обшарил его карманы, выхватил
бумажник, документы и, не глядя, швырнул их в сумку. Обыскиваемый - холеный
седоусый старик - вытянулся, страдальчески морщась и пытаясь улыбнуться.

Большеголовый перешел ко второму, толстенькому бразильцу, который сам с
готовностью подставил карманы; к третьему, четвертому. Поведение бандита
отличала заученность автомата. Он неторопливо двигался вдоль шеренги,
помаргивая; его сумка пухла.

У Полынова темнело в глазах от злости. Часовой даже привалился к косяку:
лайтинг он установил меж ног; вероятно, баранов он больше бы остерегался,
чем этих людей, скованных ужасом. Он и не позаботился подняться на площадку
винтовой лестницы, а встал в двух шагах от своих жертв. Крепкий удар в
челюсть Большеголовому - вот он как раз поравнялся с Бергером; крайние
бросаются на часового; тот, конечно, не успеет вскинуть оружия; отобраны два
лайтинга, с двумя бандитами покончено. Сколько их на корабле? - шлюпка
вмещает пятерых, ну, шестерых...

Идиоты! Так близко освобождение, так немного нужно для победы - чуточку
решимости, молчаливого понимания, уверенности в соседе! Нет, безнадежно.
Здесь безнадежно. Эти бандиты знают психологию толпы, иначе они не были бы
так беззаботны.

- Я протесту-у-у-ю!

Все вздрогнули.

- Я супруга сенатора! Сенатора США! Вы... А-а-а! Большеголовый тупо
посмотрел на вопившую даму - она дергалась всем телом, перья райской птицы
прыгали на шляпке - и спокойно влепил ей пощечину. Вторую, третью - со
вкусом. Сенаторша, раскрыв рот, мотала головой. Большеголовый раскурил
сигарету, глубоко затянулся и с удовлетворением пустил густую струю дыма в
лицо женщины. Сенаторша всхлипывала, не смея опустить руки, чтобы стереть
слезы.