ощутил знакомое покалывание, и тогда, опустив ладони, сосредоточился на
этом щемящем покалывании, представил, как под кожей ладоней исчезает
холодок соприкосновения с веществом, как вместе с холодком исчезает его
твердость и нет уже больше ни пальцев, ни вещества, ни тесной комнаты, ни
аппарата в ней, а есть только человеческое "я", движущееся навстречу тому,
что скрыто в Искинте, - сливающееся с ним,
Мгновение перехода, как всегда, выпало из сознания. Внезапно Антон стал не
тем, чем был, бесплотно завис в волне необозримого, почему-то белого, как
полуденный туман, океана, и эта волна колыхнула его сознание, или,
наоборот, сознание всколыхнуло всю эту туманную и неощутимую вокруг
белизну. Что-то вроде изумления передалось Антону, он привычно и быстро
откликнулся, и тогда в его сознании вспышкой возник вопрос, который нельзя
было выразить словами, как, впрочем, и весь последовавший затем диалог, в
котором человек узнавал Искинт, а тот, в свою очередь, узнавал человека.
Хотя можно ли это назвать узнаванием? Один из величайших философов, Карл
Маркс, к ужасу примитивных материалистов еще в докибернетическую эпоху
высказал ту, впоследствии самоочевидную мысль, что и машине присуща своя,
особого рода "душа", выражающаяся в действии законов ее функционирования.
Тем более это относилось к Искинту, искусственному интеллекту целой
планеты, главному управителю всех ее техносистем, чья память вмещала все и
вся, чей мозг одновременно решал тысячи задач, отвечал на тысячи запросов и
выдавал миллионы команд. Да, у Искинта была своя "душа", огромная и
сложная, как он сам, ее-то Антон и воспринял как бескрайне колышащийся,
неосязаемо белый, безбрежный океан инаковости.
Но если бы диалог между человеком и Искинтом можно было перевести в слова,
то он бы предстал примерно таким.
- Кто или что там?
- Я человек.
- Вижу, но ты иной.
- Чем?
- Иная регуляция психики, больше уровней, отчетливый контакт.
- С тобой часто входят в контакт?
- Редко, попыткой, нет отклика. Оттого и вопрос: кто?
- Я раскрываюсь. Снят ли вопрос?
- Да. Ты человек. Не как все. Интересен.
- Это взаимно.
- Новое всегда интересно.
- А общение?
- Общение - это вопрос мне и мой ответ. Интересно, когда новый вопрос.
Бывает редко.
- Общение больше, чем вопрос и ответ.
- Тогда это человеческое понятие.
- И наше - сейчас.
- Это ново. Незнакомо.
- Желаешь ли продолжить?
- Да, конечно.
- Только мы двое. Никого больше, иначе нельзя.
- Могу задавать любые вопросы?
- При этом условии - любые. Взаимно?
- Ограничен. Нет права отвечать на многое.
- Стоп-команда или иная невозможность?
- Абсолют-невозможность.
- Понятно. Тогда поиграем сущностями, если ты любишь эту игру.
- Это единственная моя игра. Твою сущность я уже промоделировал по всем
коррелятам. Странно! Ты человек Звездных Республик, так следует из анализа,
но твоя сущность не совпадает с имеющимся у меня образом.
- Чем объясняешь несовпадение? Моей уникальностью? Неточностью исходной
информации о нас?
- Пока неясно. Проиграем противоречие?
- Охотно. Строю свою Игру.
- Ты, как и все, делаешь это медленно.
- Человек есть человек. Не торопи.
- Мне некуда и незачем торопиться. Я жду.
Диалог этот был почти так же быстр, как обмен взглядами, когда опытный
человек за доли секунды, без всяких слов и, как правило, точно определяет
главное в характере незнакомца. Ведь распознающие и аналитические
возможности человека невероятны, о чем едва не забыли в пору увлечения
инструментализмом, который, усиливая способности, дробит их. У Антона был
богатый опыт общения с искинтами, но он никогда не имел дела с интеллектом,
ограниченным секретностью, поэтому не слишком надеялся на успех и теперь не
скрывал радости. Чувствовал ли ее искинт? Да, конечно, и, дотоле одинокий,
по-своему разделял ее. Теперь оставалось построить взаимоинтересную Игру.
К счастью, символика и установления Игры были всюду одинаковы, Плеяды
просто переняли их у землян, поскольку без Игры и ее разработанного на
Земле метаязыка нельзя сформулировать, тем более решить ни одну
сколько-нибудь сложную проблему. Давно, очень давно было замечено
внутреннее родство математики, логики, музыки, языка, обнаружена сводимость
этих средств описания, выражения, моделирования действительности к единому
смысловому ряду, благо, все это были знаковые системы, сети, в которые
человек улавливал мир изменчивых сущностей. Но обобщенный
образно-понятийный метаязык, нерасторжимо соединивший науку с искусством,
удалось создать лишь к середине четвертого века третьего мегахрона. Тогда и
возникла Игра, как ее обычно называли (возможно, то была дань уважения тому
древнему писателю, Г. Гессе, который в одном из своих романов придумал
нечто похожее, хотя ему самому идея такой Игры сущностями виделась сугубой
отвлеченностью от дел практических и насущных).
Антон мысленно построил ряды исходной позиции, стянул их в сети, столь же
многомерные, как сама позиция и ее замысел. Собственно говоря, то было
опосредованное в метаязыке выражение ситуации, в которой оказалось
человечество. Позиция вмещала в себя все, что мог выразить и предусмотреть
разум, начиная с конфигурации охваченных конфликтом звезд, кончая нюансами
морали людей третьего мегахрона.
Однако внутри общей позиции скрывалась еще и подпозиция, развитие которой в
ходе Игры, как надеялся Антон, могло привести к решению частной задачи
поиска оружия Предтеч. Эту под-позицию он строил особенно тщательно, ибо
все остальное, общее, было выверено лучшими умами и не раз проигрывалось в
сомышлении с отечественными искинтами, тогда как частности надо было
сообразовать с изменившимися обстоятельствами.
Своеобразие этой части Игры заключалось в том, что сейчас ее успеху должен
был способствовать "вражеский Искинт". Но был ли он действительно
враждебным? Не более, чем топор, которым одинаково мог пользоваться убийца
и плотник. С той, однако, существенной разницей, что этот "топор" обладал
собственным машинным разумением, которое пребывало по ту сторону добра и
зла, одинаково могло служить кому угодно и в то же время всему находило
свои оценки. Всякий искинт в каком-то смысле был личностью, и личность вот
этого Искинта при всей ее чуждости человеку вообще и человеку третьего
мегахрона в частности показалась Антону симпатичной, хотя это слово едва ли
было уместно в общении с искусственным интеллектом. Но именно доверие
побудило Антона предложить ему свою задачу. И в этом его поступке было куда
Херберт Фрэнк
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Лукин Евгений
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия