Чтение 10–й страницы книги ~Сила сильных~

больше интуитивного, чем рационального. Даже среди одинаковых как будто
машин нет двух тождественных, и одна может почему-то нравиться, а другая -
нет, точно так же, как и человек может "нравиться" или "не нравиться"
искинту, хотя он вроде бы одинаково повинуется любому. Все это не имело
окончательного объяснения, но Антон чувствовал, что его симпатия к чужому
искинту небезответна. Такому партнеру можно было открыться, и Антон ему
открылся.

То было на просто сотрудничество старшего с младшим. Разум человека и
интеллект машины имели общего противника - проблему, загадку, неясность, но
это не отменяло соперничества; искинт брал логикой, человек - интуицией,
это напоминало удары кресала о кремень: искра прозрения высекалась обоими,
однако ей предшествовало столкновение.

И это тоже было условием и искусством Игры.

Она началась. Первое же преобразование сущностных рядов, их сетей и
интервальных проекций ясно показало Антону, что Искинт не впервые
сталкивается с подобной задачей. Еще бы! Конечно же, фундаменталисты не раз
проигрывали ту же самую ситуацию, только, естественно, с обратным знаком и
несколько другими параметрами. Очевидно, поэтому Искинт начал вяло и вроде
бы даже разочарованно; никому не интересно дважды пережевывать одну и ту же
жвачку. Но секунду спустя он выявил под-позицию, и все сразу стало иным.
Словно порыв ветра подхватил Антона. Он обнаружил себя бредущим среди
зыбких пурпурно-фиолетовых холмов, которые, текуче перестраиваясь, то
приближались, то удалялись, светлели и гасли, как это бывает в закатных
сумерках, и среди этой длинной цепи печальных холмов Антон постепенно стал
различать меняющиеся лица знакомых и незнакомых людей. Приблизилось залитое
кровью лицо Юла Найта - растаяло в наплывающей мгле, прежде чем он успел к
нему рвануться. Далеко на пурпурной вершине холма обозначился крест и
ведомая туда безликой толпой Ума; но и это видение затуманилось. Мелькнула
чреда веретенообразных машин, над всем вспыхнули скрещения голубых молний.
И снова по скатам холмов неведомо куда побрели серые толпы, спины людей по
мере движения сгибались все ниже и ниже, а ноги увязали, точно в пыли.

Антон знал, что перед ним проходят видения Будущего, не настоящего,
которого еще не было и быть не могло, а вероятностного, моделируемого
Будущего, зависящего и от его поступков. Он словно то поднимался на холм,
далеко и отчетливо видел перспективу, все происходящее в ней, то опускался
к подножию - и все вокруг заливалось фиолетовым мраком. Его намерения и
поступки кое-что значили и что-то меняли в окружающем, он мог перемещаться
в этом вероятностном пространстве-времени, но некоторые направления
будущего оставались закрытыми, и часто, слишком часто, желая подняться, он
вместо этого опускался во мрак.

Усилием воли Антон перестроил структуру, ярко представил сумятицу
взрывающихся звезд и горящих планет, довел до Искинта, что это их общая -
машины и человека - смерть, расщепил образ на ассоциации, предоставив
собеседнику увязку логических цепей. Ответом был ошеломляющий взрыв цвета,
звуков и форм:

Искинт счел образ новым и ключевым! Не для позиции даже, а... Антон увидел
пляшущие, как в ознобе, звезды Галактики, черную, смахивающую их руку; пока
это было лишь отражением его собственных метаинтервальных проекций. Но
возник незнакомый корабль, он сам в его рубке, его друзья и рядом
бесформенная, черно клубящаяся фигура человеко-зверя. Мгновение - корабль
превратился в молнию, и эта молния перечеркнула, потрясла Галактику.

Смысл, смысл? Антон, чего с ним раньше не бывало, сохраняя контакт с
Искинтом, перестал его понимать. Возможно, Искинт сам себя перестал
понимать - такое иногда случалось. Галактика, все галактики вдруг сжались в
комок, а впереди по курсу - по курсу чего? - словно распахнулись огненные
врата. Только на миг, только краешком сознания Антон уловил, что было в
этой разверзнувшейся бездне. Все тотчас неразличимо вспыхнуло, не успело
запечатлеться в памяти, отрезанное тонкими многослойными сетями.

И Антон понял, что Игра закончена, что перед ним предстала наиболее
вероятная модель результата всех их усилий, но что она означала - ни он
сам, ни Искинт знать не могли. Сеть надвигающаяся или, наоборот,
ограждающая - только это и было ясно. Первое подразумевалось само собой, но
второе?

Еще никогда исход Игры не был столь неопределенен, но ведь и сама ситуация
была на редкость неопределенной и мрачной.

7. КОРОЛЕВСКАЯ ОХОТА

Сторация "Ферма" была посещаемым астронавтами заведением. Ее предпочитали
другим, более близким к Коллегии сторациям, а почему так - никто уже
объяснить не мог. Возможно, когда-то некий прославленный капитан забрел
сюда с офицерами накануне рискованного полета, рейс прошел крайне удачно, и
с тех пор капитан стал сюда заходить перед всяким новым ответственным
делом, а за ним потянулись другие, ибо трудно сыскать людей более
суеверных, чем астронавты. Не исключено, однако, что "звездных волков"
привлекал контраст с той обстановкой, которая окружала их в полете,
поскольку "Ферма" была стилизована под старину, старину вообще, милую,
добрую и уютную, когда на нее смотришь из безопасной дали столетий. Или,
быть может, давний владелец "Фермы" подобрал ключик к натуре астронавта, да
так и пошло. Кто знает? Человеческие симпатии и антипатии куда менее
поддаются анализу, чем условия Д-перехода вблизи тяготеющих масс.

Юл Найт умел оставаться незаметным даже в полупустом, как сейчас, зале. И
он был терпелив охотничьим терпением своих далеких предков, которые уже в
пору космических стартов, как встарь, высматривали звериный след и умели не
торопиться, чего нельзя было сказать о тех, кого в эту пору подхватил бег
научно-технического прогресса. Промедления и неудачи поиска не "учили Юла
так, как они терзали Антона и, возможно, Лю Банга. Он сидел на деревянной
скамейке за деревянным, локтями отполированным столом, скучающе потягивал
пиво и рассеянно посматривал по сторонам. На "Ферме" привыкли к мальчишкам,
которые приходят сюда восторженно поглазеть на знаменитых астронавтов, и
никто не обращал на него внимания. На стене в дальнем конце зала, рядом со
сбруей и хомутом, мерцал телевизор, который, по уверению хозяина, украшал
жилище ковбоя не то в девятнадцатом, не то в двадцатом веке; доисторический
телевизор (вернее, его имитация) очень мило смотрелся рядом со сбруей и
железобетонным, для засолки огурцов, бочонком, в котором действительно были
настоящие несинтетические огурцы. Современности не было доступа на "Ферму",
исключая, конечно, еду и напитки, среди которых наряду со старинными
кушаньями и алкогольными смесями предлагались все новинки прогресса,
начиная со смоляных палочек и кончая коньяком замедленного действия.

Юл Найт ждал и был уверен, что его бесхитростное терпение будет
вознаграждено, потому что из множества причастных к тайне людей кто-то
обязательно забудет включить средство защиты или потеряет его, или оно само
сломается. Иного по теории вероятностей быть не могло, оставалось лишь
подстеречь случай, не торопить его, постоянно находиться в тех местах, где
удача наиболее возможна, что не так трудно сделать, поскольку сам факт
секретности четко очерчивает круг ее носителей и выделяет пути их
перемещения. Охота немногим сложнее, чем на зверя, когда знаешь его
привычки, способы защиты и пути к водопою; терпение и смекалка, терпение и
смекалка - этого достаточно. Сейчас посетителей было немного, время, когда
в сторацию стекались астронавты, еще не наступило. Манера, с которой Юл
Найт пил, ел и держался, красноречивей одежды выдавала в нем отпрыска
первопатриция, и одна из девушек было попробовала к нему подсесть; пришлось
стеклянно глянуть сквозь нее, будто она была прозрачностью, воздухом,
ничем, чтобы та отстала. На девушке был серый комбинезон нечки, только куда
более изящный, и глазам она придала красноватый оттенок, так что издали ее
вполне можно было принять за нечку, хотя, конечно, она не была ею - просто
мода такая, особый изыск уподоблять себя рабыне, иных мужчин это
взбудораживало и притягивало. Юлу это почему-то напомнило давнюю историю о
тех патрициях, которые в период междоусобных войн клонировали нечка из
клеток побежденного врага, чтобы всегда иметь в услужении его физическое
подобие: такая месть считалась особо утонченной. С тех пор закон и здесь
отштамповал порядок, предписал изготавливать нечков отпугивающе
красноглазыми, но, как водится, закон порой нарушали, а теперь еще и мода
возникла походить на нечков, говорят, ей следовали даже патрицианки, тем
лишний раз подтверждая, что жизнь не может обойтись без вывертов,
парадоксов, внезапностей, как бы ее ни пытались формализовать.

Вечерело, и зал стремительно наполнялся, так что звук телевизора с его
программой старинных фильмов вскоре заглушили голоса посетителей. "Ферма"
слыла демократическим заведением. сюда стекались чимандры всех рангов. Были
среди них высокие и низенькие, вертлявые и солидные, молчаливые и речистые,
но всех объединяла окатанность лиц, движений и фраз, словно каждый боялся
обмолвиться, кого-то ненароком задеть, что-то нарушить, хотя внешне все
держались уверенно и никто не замечал на себе добровольных оков, тяжесть
которых будила в Юле Найте жалость к беднягам. Когда он впервые очутился в
подобном обществе, его особенно удивило то; что скованней всего держались
начальственные чимандры и они-то как раз менее всего чувствовали эту свою
закрепощенность. Если бы не инверсия там, на Земле, Юл так и не понял бы
этого кажущегося парадокса, но сейчас он его понимал, привык и уже