всех подряд угощал сигаретами, ныне попавшими в разряд острого дефицита.
предвыборные обещания станут реальностью и на поголубевшем небе вновь появится
долгожданное солнышко. Плешаков сначала отделывался шутками: дескать, солнышко
в капремонте, подождите немножко, вот отмоют его от пятен и тогда повесят на
прежнее место. Потом он стал ссылаться на объективные трудности и козни
затаившихся врагов, а когда подобные вопросы окончательно набили оскомину,
велел допускать к своей особе только специально отобранных и
проинструктированных граждан.
вредных привычек практически не имел (хотя от одного застарелого порока
избавиться не мог - любил сосать молоко прямо из коровьего вымени), а любовью
занимался в своем привычном стиле, кавалерийскими наскоками. Главное для него
была цель, а вовсе не процесс, и он стремился к этой цели с минимальными
затратами сил и времени. Верка, бывало, не успевала задрать юбку, как ее можно
было уже опускать.
а потом, когда внешнеполитическая обстановка резко изменилась к худшему, стал с
ними заигрывать, впрочем, без особого успеха. Аггелы, люди серьезные, привыкли
смотреть далеко вперед и не утруждали себя связями со всякими пустопорожними
горлопанами. Крах Плешакова, едва не ставший и крахом всей Отчины, к тому
времени получившей и другое название - Отчаяны, стал результатом его
собственных непомерных амбиций. Началось все с того, что звание всенародного
головы показалось Плешакову недостаточно благозвучным, и он по тщательно
отрепетированной просьбе трудящихся был провозглашен императором Федором
Алексеевичем, со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая и закон о
престолонаследии.
Кастилии специалист по геральдике нарисовал офигенный герб, на котором чего
только не было: и фигурный щит со щитодержателями в виде двух вставших на дыбы
быков; и ворон, символ долголетия; и десница, олицетворявшая верность клятве; и
то самое обещанное народу солнышко, да еще на пару с монархическим скипетром; и
вензель "Ф.А." на красном фоне; и богатая арматура по краям щита, составленная
из значков, полученных Плешаковым на срочной службе; и даже девиз на латинском
языке, в буквальном переводе означавший "Смелым судьба помогает".
отреагировал. Простой народ, привыкший к экстравагантным выходкам своего
кумира, только посмеивался, а умники еще глубже забились в тараканьи щели.
Остальные были по горло заняты собственными делами: гвардия потихоньку грабила
всех встречных-поперечных; тайная полиция в свободное от проведения
контрабандных операций время фабриковала всякие фиктивные дела, до которых
Плешаков был большой охотник; отряды самообороны, переименованные в
императорские полки и бригады, вели вялотекущие боевые действия против ангелов,
не забывая при этом приторговывать оружием и боеприпасами; отдел пропаганды и
агитации спешно сочинял новую биографию отца нации, в которой туманно
намекалось на то, что по материнской линии он происходит едва ли не от
Александра Македонского. Однако бедноватая людскими ресурсами Отчина, которую к
тому же можно было лаптем накрыть, уже не устраивала Федора Алексеевича. Он
всерьез подумывал о титулах короля Кастильского, великого хана Степи,
верховного вождя Лимпопо и прочая, и прочая, и прочая. Кроме того, к этому
времени стало достоверно известно, что вокруг простирается множество других,
еще малоизвестных стран, которые вполне могли бы стать бриллиантами в будущей
короне династии Плешаковых. Вот только гады-соседи, как тугой аркан на шее,
мешали вырваться на простор.
дипломатические шаги, направленные на отторжение части кастильской территории.
Внешнеполитическое ведомство в своей работе использовало методы, более
приличные пастухам и коновалам, что и явилось формальным поводом к развязыванию
военных действий, в которых вскоре приняли участие не только Степь и Лимпопо,
но даже отдельные отряды Трехградья и Киркопии. На долгое время белые, желтые и
черные люди забыли о мире. Создавались и разрушались многосторонние союзы,
бесследно исчезали целые армии, мужчин призывали на службу с пятнадцатилетнего
возраста, грабежи и насилия стали таким привычным делом, что в деревнях
многострадальной Отчины между бабами даже устанавливалась очередность, кому в
случае вражеского нашествия пускаться наутек, а кому расставаться с добром и
ложиться под супостатов. Верка, которой надоела сытая однообразная жизнь при
особе занюханного императора, чей трон уже качало, как при шестибалльном
шторме, в конце концов сбежала на затянутую дымом пожарищ, насквозь
простреливаемую, голодную и опасную волю. После многих перипетий она прибилась
к партизанскому отряду Зяблика, пощипывающего не только ангелов, степняков и
кастильцев, но при случае и императорские войска.
Сабарио, где гордые кабальеро пачками бросались на острия своих мечей, а
сеньора знатного рода стоила в солдатской палатке не дороже затяжки махорки;
изведала горечь поражения у озера Кайнаган, когда все они в ожидании неминуемой
смерти простояли трое суток по горло в холодной воде.
бурном романе облетела весь центральный фронт. Правда, вскоре между любовниками
произошел разлад, но Смыков успел наверстать все упущенное за долгие годы в
застенках инквизиции, да и Верка отвела душу.
насмешки, молодого степняка Толгая, который так привязался к ней, что решил
навсегда остаться в Отчине.
победы, но, как ни странно, привела к всеобщему просветлению мозгов, пусть и
кратковременному, как это иногда бывает во время затяжной пьянки, когда
очередной стакан уже не дурманит голову, а вышибает вон весь прежний хмель.
воюющих сторон: ханы, полевые командиры, племенные вожди и высокородные гранды,
не запятнавшие себя чрезмерной жестокостью; священники, шаманы и колдуны, не
пожелавшие остаться без паствы; матери, потерявшие сыновей; отцы семейств, в
удел которым достались только могилы да пепелища, и всякий другой
здравомыслящий люд, не видевший в дальнейшем кровопролитии никакой перспективы.
только убивать, но и понимать друг друга. Никто не старался выгадать себе
какие-нибудь преимущества, да и нечего было выгадывать, кроме опустевшей,
залитой кровью и засыпанной пеплом земли.
на вечные времена, считать основной ценностью на свете человеческую жизнь,
запретить наиболее экстремистские группировки (в том числе инквизицию и
ангелов), учредить систему взаимного контроля и наказать военных преступников,
одним из которых был признан самозваный император Плешаков.
всех форм светской и духовной власти как основного источника взаимной
нетерпимости, но и с этим в конце концов согласились, сделав минимальную скидку
на местные традиции.
устраивать банкет в голодной и разоренной стране было бы кощунством. Обменялись
пленными, учредили миссии, долженствующие выполнять не только
представительские, но и надзорные функции, после чего разъехались восвояси -
залечивать раны, разбирать руины, поднимать заросшие бурьяном пашни, собирать
одичавшие стада.
всегда действовавший в соответствии со своим благоприобретенным девизом, даже и
не подумал покориться судьбе, а смело бежал в неизвестном направлении (по одной
версии, примкнул к ангелам, по другой - укрылся в пещерах Киркопии и женился на
обезьяноподобной аборигенке).
бабках не ощущалось, и осела по деревням. При Зяблике и Смыкове остались только
самые отпетые, для которых жизнь на одном месте ассоциировалась с каторгой, а
пахотная земля - с могилой. В непрерывных схватках с ангелами число этих
смельчаков непрерывно уменьшалось...
меняя не отличавшихся выносливостью бегемотов. Все это время Смыков упорно
пытался выведать у туземца хоть какие-нибудь сведения о стране, в которую лежал
их путь, но тот отделывался уклончивыми фразами:
заболоченную пустыню, ходили и раньше, недаром ее условно называли Нейтральной
зоной, то есть регионом, находящимся вне сферы чьих-то интересов.
Любознательный Цыпф в свое время беседовал с побывавшими там людьми (впрочем,
никто из них дальше чем на полсотню километров не углублялся), но ничего
примечательного не почерпнул. Все сходились на одном: так, наверное, выглядел
мир до того, как из океана выбрались на сушу первые живые существа. Оставалось
непонятным, почему этого места чураются звери, птицы и даже насекомые, которыми
буквально кишели близлежащие земли.
Бегемот выволок плоскодонку на низкий топкий берег и с голодной тоской
оглянулся назад. Туземец тоже не выражал ни малейшего желания задерживаться.
пора...
Тогда и рассчитаемся.