Юрий БРАЙДЕР, Николай ЧАДОВИЧ

ПОСЕЛОК НА КРАЮ ГАЛАКТИКИ

Стояло странное лето.

Женщины носили платья, сшитые, словно костюмы средневековых шутов, из
разноцветных асимметричных лоскутьев. В июне холодные ливни положили рано
вышедшие в трубку хлеба; весь июль бушевали ураганы (явление для этих мест
совершенно необычайное), как спички, ломая дубы и вязы, помнившие еще
времена Яна Собесского и Карла XII Шведского; в первых числах августа
навалилась прямо-таки тропическая жара.

Ходили слухи о всяких знамениях: кровавой росе на лугах, говорящем
волке, якобы поселившемся в Курином овраге, крылатом мальчике, родившемся
на каком-то отдаленном хуторе. В дачном пруду утонул инструктор по
плаванию, водители с многолетним стажем безаварийной работы гробили машины
в самых безобидных ситуациях, всем известный борец с безнравственностью
дед Трофим был уличен в прелюбодеянии.

Гороскопы и прогнозы Гидрометцентра не обещали людям ничего хорошего.

Участкового инспектора Баловнева все эти события до поры до времени
обходили стороной. В положенный срок он получил очередное звание,
несколько раз поощрялся в приказе начальника райотдела и был даже
представлен к медали "За безупречную службу" третьей степени. (Правда,
медаль была не совсем настоящая, ведомственная, и носить ее полагалось
ниже всех остальных наград, если бы таковые имелись).

В памятный полдень 13 июля, за несколько минут до того, как на
поселок обрушился последний и самый разрушительный из ураганов, он стоял
возле колхозного зернохранилища, только что обследованного им на предмет
пожарной безопасности. Увидев, что ясный день с неестественной быстротой
превращается в мутные сумерки, а с юго-востока, гоня перед собой
растерзанные голубиные стаи, валит глухая серо-фиолетовая мгла, Баловнев
вышел из-под защиты стен и, обеими руками придерживая фуражку, смело
двинулся навстречу стихии. Заглушая нарастающий вой бури, сзади что-то
пушечно треснуло. Это на то место, где он только что стоял, рухнули
шиферная кровля и гнилые стропила зернохранилища.

В своем кабинете на опорном пункте правопорядка Баловнев бывал редко
- только в приемные часы да еще по утрам, когда звонил в райотдел. До
того, как это длинное, как пенал, темноватое помещение досталось
участковому, здесь в разное время находили себе пристанище всякие местные
учреждения. Но постепенно, по мере укрепления районного бюджета, все они
перебрались в солидные новенькие здания, отделанные изнутри полированным
деревом и импортным пластиком. О канцелярском прошлом опорного пункта
напоминал теперь лишь неистребимый запах пыльных бумаг, холодного
сигаретного пепла и штемпельной краски, да брошенная кем-то за
ненадобностью пишущая машинка "Олимпия" - судя по внешнему виду, трофей
первой мировой войны.

Баловнев истребил тараканов, оклеил стены веселенькими обоями и
украсил подоконник цветочными горшками. Общую картину дополняли: еще
вполне приличный письменный стол, дюжина разномастных стульев, несгораемый
сейф, сорокалитровый бидон с самогоном, оставленный здесь в ожидании
результатов лабораторных анализов (Баловнев подозревал, что на его
изготовление пошел мешок семенной пшеницы, украденной еще в конце зимы), и
фанерный ящик с картотекой, содержащей сведения о пьяницах, семейных
скандалистах и других лицах, склонных к антиобщественным поступкам.
Пустовало лишь отделение для учета женщин легкого поведения, да и то не
из-за отсутствия таковых, а исключительно по причине врожденной
деликатности Баловнева. Картотека была заведена года два тому назад перед
приездом какой-то комиссии, и с тех пор участковый ни разу в нее не
заглядывал.

Всех пьяниц, жуликов и дебоширов на подведомственной ему территории
он успел изучите настолько досконально, что в любой час суток почти
безошибочно мог угадать, где каждый из них находится, чем занимается в
данный момент и что намерен предпринять в ближайшие час-два.

Без пяти девять Баловнев набрал номер дежурного по райотделу.

- Доброе утро, Владимир Николаевич, - сказал он, заранее улыбаясь. -
Происшествие у меня...

- Подожди, подожди, сейчас запишу, - послышался в трубке
взволнованный голос капитана Фомченко. Ему оставалось всего несколько
месяцев до пенсии, и он в последнее время перестал пить даже пиво, иногда
гладил брюки и от каждого телефонного звонка ожидал какой-нибудь
неприятности.

- Да ничего страшного. Не суетитесь. Приплод у моей суки. Могу одного
щенка оставить. Будешь на пенсии зайцев гонять.

- Тьфу ты! Инопланетянин! Толком докладывай, какая обстановка на
участке?

- Все нормально. Ко мне есть что-нибудь?

- Два заявления лежат.

- В четверг заберу. Ну, всего доброго.

Закончив утренние формальности, он достал из нижнего ящика -
письменного стола общую тетрадь, на обложке которой было написано: "Журнал
наблюдений", и внимательно прочитал последнюю запись: "27 августа. 18:30.
С расстояния примерно 1 км наблюдал псевдочеловека, который двигался через
колхозный сад в направлении маслозавода. Вышел из зоны наблюдения в 18:35.
Дальнейший маршрут определить не удалось".

Подумав немного, Баловнев дописал:

"Находившийся вместе со мной дружинник Зезеко А.И., по его словам,
ничего подозрительного не заметил".

После подвальной прохлады кабинета особенно тяжело было окунаться в
сухой и пыльный уличный зной.

Солнечные блики, отражавшиеся от облезлого шпиля костела (ныне
музыкальная школа) и жестяной крыши водонапорной башни, слепили глаза. На
заборах сушилась скошенная картофельная ботва, куры разгребали грядки,
освобожденные от лука и огурцов, под кустом крыжовника дремал здоровенный
разомлевший котище. Возле рябины стоял седенький дед с мешком в руках, на
дереве сидели его белобрысые внуки.

- Доброго здоровьица вам, - поздоровался дедок. - Злая зима будет -
вишь, как рано ягода поспела. По двадцать копеек за кило принимают.

Что-то капнуло Баловневу на нос. Он провел ладонью по лицу и понял,
что это его собственный пот, стекавший со лба по козырьку фуражки.

- Ветки только не ломайте, - сказал он. - Да не выбирайте всю ягоду
подчистую. Птицам тоже клевать что-то нужно.

В отделении связи не было ни единого посетителя. За деревянным
барьером сидела худенькая остроносая женщина. Увидев участкового, она
стала лицом белее своих конвертов. Баловнев сдержанно поздоровался, взял
чистый телеграфный бланк и принялся заполнять его следующим текстом:

"Москва, Президиум Академии наук. Срочно прошу выслать авторитетную
комиссию для выяснения природы загадочных человекообразных существ..."

- Валерий Михайлович, - сказала почтовая барышня, обреченно глядя
куда-то в пространство, - не буду я этого передавать. Что хотите со мной
делайте - не буду. В первый раз, когда вы такое написали, аппарат
сломался. В другой раз - электричество на целый день пропало, а дизелист
наш пьяным оказался. Хотя до этого в рот не брал. А в прошлом месяце,
помните, я уже печатать начала, когда про Витеньку моего из больницы
сообщили. - Она всхлипнула. - Только-только выписался... Простите, Валерий
Михайлович...

Баловнев сложил телеграмму вчетверо и спрятал в нагрудный карман.
Спорить и доказывать что-то он не собирался. По лицу телеграфистки было
видно, что она находится на грани истерики.

- Извините, - пробормотал он. - Может, когда в другой раз зайду.

В приемной поселкового Совета стрекотала пишущая машинка, и уже по
одному звуку - дробному и энергичному, как сигнал "Общий сбор", - можно
было догадаться, что работает на ней виртуоз копирок и клавишей.

Секретарша Яня свою работу знала, с посетителями была неизменно
вежлива, а если убегала в магазин или парикмахерскую, то никогда не
забывала отпроситься. Единственным недостатком Яни было то, что сам факт
ее присутствия совершенно размагничивал посетителей поссовета - суровых,
измученных руководящей работой и материальной ответственностью мужчин.
Всякие проблемы с планом, запчастями и топливом сразу вылетали у них из
головы. Глядя на Яню, хотелось вспоминать молодость, совершать
опрометчивые поступки и декламировать Есенина.

- Здравствуйте, Янечка, - сказал Баловнев, кивая на обитую коричневым
дерматином дверь председательского кабинета. - У себя?

- Только что пришел. Заходите. - От Яниной улыбки вполне можно было
сойти с ума, но Баловнев догадывался, что улыбка эта никому персонально не
предназначена и носит, так сказать, чисто служебный характер.

Окна кабинета были еще плотно зашторены. Председатель - мужик молодой
и быстрый в движениях, с институтским значком на лацкане вельветового
пиджака - разговаривал по телефону. Придерживая трубку левой рукой, он
правой строчил какую-то бумагу. Вторая трубка, снятая с рычагов, лежала
рядом и что-то неразборчиво бормотала.

Не прерывая своего занятия, он указал Баловневу на свободное кресло.
Телефонный разговор состоял почти из одних междометий:

- Да... Да... Хорошо... Ого!.. Нет... Обеспечим... Да... Нет...
Нет... Решим... В кратчайший срок!.. Да... Нет... Да... Приму меры...
Да... Нет... Возьму под контроль... Да... Нет... Конечно... Сложные