надрывом произнес он, сделав ударение на последнем слове. Переждав
поднявшийся шум, Пашка закончил: - И все мы выпили на твоих поминках...
ровно через сто лет!
перемалывая дары благодатной ливонской земли. Не пила одна только Наташа.
Вяло ковыряя вилкой в тарелке, она рассеянно поглядывала по сторонам.
Яркие красные пятна горели на ее высоких скулах. Пряжкину не удалось
захватить место рядом с ней, и теперь, по мере того, как тост следовал за
тостом, он все еще концентрировал взгляд на ее личике, свежем, как только
что снесенное яичко. Впрочем, в этом занятии он был не одинок: масляные
кобелиные взоры подвыпивших мужчин кинжальным огнем простреливали все
прилегающее к девушке пространство.
дорвавшись до дармовщины. Во главе стола на почетных местах восседали два
министра - распределения и здоровья. После каждой очередной кружки первый
немного краснел, а второй немного бледнел. Можно было подумать, что где-то
под столешницей их организм загадочным образом сообщается, и, пользуясь
этим, дебелый, раскормленный министр распределения, постепенно, малыми
порциями высасывает кровь из своего и без того худосочного, квелого
коллеги.
тамада. - А сейчас я прошу поднять кружки за ту силу, которая заставляет
пчелу искать цветок, лебедя - лебедушку, оленя - важенку...
светловолосую богиню Ладу и ее златокудрых сыновей Леля и Полеля! Выпьем
за любовь! А кто не выпьет с нами сейчас, тот позабудет любовь прежнюю,
сгубит нынешнюю, отчурается любви будущей! А к вам, барышня, - он повел
кружкой в сторону Наташи, - обращаюсь персонально!
кружку к губам. Взгляд ее при этом скользнул по рядам пирующих и вдруг
уперся во взгляд Пряжкина - болезненно-страстный, как у обуянного гоном
оленя. В зрачках Наташи что-то дрогнуло, веки опустились и снова взлетели.
Расписанная розами, выщербленная чашка качнулась вверх-вниз, словно в знак
молчаливого приветствия. Пила она, уже не спуская с Пряжкина глаз.
министра распределения стала багровой, как пузо насосавшегося кровью
постельного клопа. Министр здоровья, хотя и был похож на долго валявшийся
на морозе труп, пить не переставал. Пашка успел сбегать по нужде и сейчас
вовсю расхваливал преимущества теплого люфт-клозета, оборудованного в избе
Козлявичуса, перед дворовым сортиром.
есть кому порядок поддерживать. А от сортира, скажу я вам, одни убытки.
Однажды случай со мной был. Выпил я с друзьями и малость ослабел. Они меня
до избы доперли и возле калитки оставили. Дальше идти побоялись.
Сожительница моя тогдашняя уж очень крутая баба была. Сильно осерчать
могла и даже искалечить ненароком. Стою я, значит, один, возле калитки и
сам с собой рассуждаю, как дальше быть и что бабе соврать. Но первым
делом, думаю, загляну в сортир. Там мне, кстати, самые дельные мысли
приходят. А сортиром этим, кроме нас, еще десять дворов пользовалось. Да
еще прохожий люд норовил заскочить. Чистили его в последний раз, чтобы не
соврать, лет пять назад. До сортира я еще вполне удачно добрался, а уж
когда на щеколду заперся, цель свою окончательно забыл. Привиделось мне,
что я уже дома и собираюсь ложиться спать. Ну я и улегся на полок. Если бы
спокойно спал, так еще полбеды. А я по пьянке сильно ворочаюсь во сне,
позу поудобней выбираю. Утром, когда меня баба нашла и отскребать стала,
верите, даже в ушах засохшее дерьмо обнаружилось. Я его потом из-под
ногтей шилом выковыривал. Брюки еще кое-как отстирались, а пиджак
выбросить пришлось. Вот, а ты говоришь...
высказался шурин. - Сначала клозет в дому, потом фарфор на столе. Почему я
должен тухлую солонину жрать, а он свиной окорок лопает?
внимательно прислушиваясь к застольной беседе. - Покормишь годик, навоз от
него потаскаешь, зарежешь, разделаешь - и жри на здоровье, никому не
завидуй.
мне от тебя не надо. Ни кабанчика, ни клозета. Даже к самогону твоему
больше не притронусь.
чашку и столовый прибор. - Зима еще не кончилась, каждый кусок на счету.
сидел, тупо глядя на грязную скатерть, а затем переполз на другой конец
стола, где завладел миской и чашкой вконец упившегося министра здоровья.
неутомимый Пашка, встала, и, отпихнув чьи-то руки, покинула трапезную,
попутно одним движением ресниц смахнув из-за стола Пряжкина. Решительно
отклонив несколько предложений выпить на брудершафт, поговорить за жизнь,
сплясать и подраться, но неминуемо потерять при этом драгоценное время,
Пряжкин настиг Наташу только на втором этаже, где она дружески беседовала
с женой Козлявичуса (и когда только успела познакомиться?).
салопов и душегреек. - Чего тебе с этими мужчинами валандаться. Я тебе в
чуланчике постелила. А то покоя от этих дураков не дождешься. Я наперед
знаю, как они себя поведут. Сначала выпьют все, что в доме имеется, потом
песни начнут орать и подерутся, а к утру кто-нибудь обязательно в сугробе
уснет или в полынью провалится.
подхватила оплетенную четвертную бутыль и поспешила вниз.
будто у них давно была назначена здесь встреча, а затем легонько
взъерошила волосы у него надо лбом.
необычности можно было сравнить разве что с первым юношеским оргазмом. Он
даже застонал от страсти и губами, как теленок, потянулся к Наташе.
колени и, прикрывая голову руками, истошно завопил:
в жабий бочаг - поманила Пряжкина за собой. В жаркой темноте он облапил
ее, прохладную, податливую, душистую и, сбивая табуретки, потащил туда,
где должна была находиться постель.
его в ухо...
Сбылись все без исключения ее предсказания: и выпито было все, способное
гореть, кроме разве что керосина в лампах, и драка вспыхнула бессмысленная
и дикая, с битьем посуды и переворачиванием мебели, и окоченевший труп
обнаружился наутро в ближайшем сугробе.
пал жертвой собственной принципиальности. Наотрез отказавшись
воспользоваться хваленым люфт-клозетом, он выбрался во двор, где и
допустил непростительную для уроженца тундры оплошность: усаживаясь по
нужде, не вытоптал в снегу достаточно просторное углубление. Так он и
замерз, сидя со спущенными штанами, сморенный самогоном, усталостью и
морозом. Впрочем, среди собравшихся возле его тела людей почти не
оказалось таких, которые бы искренне соболезновали семейству Зайцевых.
на опохмелку рассчитывать не приходится, без лишних околичностей собрались
в дорогу. Хозяевам никто даже "спасибо" не сказал.
Минувшая ночь, навсегда оставшаяся для него за гранью реальности, где-то
на границе волшебного и горячечного бреда, тем не менее полностью изменила
представления Пряжкина о жизни вообще и о себе самом в частности. Впервые
не зов плоти, а веление души толкало его - да еще как толкало, на ногах не
устоять - к женщине.
и обнял ее так, что девушка даже вскрикнула.
слова.
правилам - цветами, музыкой и хлебом с солью. Мурзатая девчонка,
неизвестно чья, но явно не хозяйская дочка, размахивала букетом тусклых
бумажных тюльпанов. Старик карликового роста бряцал на самодельной кобзе.
Жена Козленко держала на расписном рушнике свежевыпеченный крендель. Сам
хозяин, скинув шапку и утирая усы, готовился заключить главу делегации в
объятия. За спинами встречающих дымилась труба беленькой хатки и радостно
скалились недавно смазанные жертвенным салом идолы - Бульба, Мазепа,
Шилова Юлия
Махров Алексей
Володихин Дмитрий
Корнев Павел
Шилова Юлия
Круз Андрей