Чтение 68–й страницы книги ~Щепки плахи, осколки секиры~

африканская кровь. Здесь-то нравы вольные, под каждым кустиком брачное ложе...
А в Отчине народ строгий. Еще распутницей ее ославят.

- Только этого мне не хватало, - вздохнула Лилечка. - Впрочем, есть у меня
один человек на примете. Смыков, бывший милиционер. Ты его, наверное, знаешь.
Большой специалист по надзору за горячими девушками.

- Все шутки шутишь, внученька... Ничего, скоро сама поймешь, что Унда
девка незаменимая. До реки-то вас мои люди проводят, а дальше втроем пойдете.
Учти, она грузы носить мастерица. Пуда два спокойно на голове попрет.

- Какие у нас грузы, - пожала плечами Лилечка. - Один рюкзак на двоих, да
и то полупустой.

- Неужто ты, родная, думаешь, что я тебя вот так налегке отпущу! -
всплеснула руками бабушка. - Нет уж, одарю, как персидскую княжну! И шубами, и
золотом, и камнями.

- Спасибо, конечно, да только не ко времени мне все это, - вздохнула
Лилечка. - Не на курорт ведь отправляемся, а в мясорубку...

- Погостили бы еще с недельку...

- Мы бы с удовольствием, да нельзя. Нас уже, наверное, в Отчине заждались.

Паровоз потерял ход, не дотянув до станции Рогатка километров пятнадцать,
- лопнул какой-то паропровод. Жердев еле спасся, спрыгнув на ходу под откос
(хорошо хоть, что беда случилась на затяжном тягуне и скорость была невелика).

Добровольные помощники машиниста отделались небольшими ожогами и легким
испугом. И от первого, и от второго их врачевали самогоном.

Затем пути недавних союзников разошлись. Кастильцы, к которым
присоединился Смыков, пешим порядком отправились на родину. Анархисты,
окрыленные последним успехом, собирались штурмовать базу аггелов. Жердев
куда-то пропал - не исключено, что отправился на поиски верных ему киркопов.
Вместе с ним пропала и последняя канистра самогона. Скорее всего это было
главной причиной того, что Жердев ушел не попрощавшись. Зяблик, собрав
небольшую ватагу (трое наиболее приглянувшихся ему анархистов, двое
добровольцев со станции Воронки и один кастилец, заочно приговоренный на родине
к аутодафе за богохульство), решил обосноваться в окрестностях Талашевска,
чтобы бить врага в его собственном логове.

Вопреки ожиданиям погони за окруженцами и их спасителями не последовало.
То ли у врагов не хватило на это сил, то ли, наоборот, они были так сильны, что
могли игнорировать столь незначительный инцидент. Кастильцы, не ввязываясь в
мелкие стычки и стороной обходя верные Плешакову гарнизоны, двинулись к
границе. Свои аркебузы, ставшие вдруг бесполезными, они везли на подводе,
купленной за реалы в какой-то общине, придерживающейся неясной политической
ориентации.

Когда на горизонте замаячили вершины Сьерры-Морены, устроили
благодарственный молебен. Границу, представлявшую собой стык торфяного болота с
каменистой равниной, пересекли беспрепятственно. На ночлег остановились в
заброшенном монастыре. В былые времена он столь часто подвергался осадам, что
нынче здесь опасались селиться даже летучие мыши. Прежде чем уснуть, Смыков не
поленился прочесть многочисленные автографы, оставленные победителями на
стенах, а некоторые даже переписал в свой блокнот. Особенно его заинтересовали
следующие шедевры: "Для монахов здесь буфет, для монашек спальня, для кардинала
кабинет, а для Васи сральня. Василий Иванович Соловьянчик. Июнь хрен знает
какого года", "Бога точно нет. Иначе бы он не позволил то, что мы учинили здесь
по пьянке. Виталий В, человек крещеный", "Кто к нам с мечом придет, тот от
гранатомета погибнет. Сержант запаса Засуха, родом из Оренбурга", "Бей попов и
инквизиторов! Мщу за кровь моих предков марранов. Марраны - иудеи, проживавшие
на территории средневековой Испании и принявшие христианство. Давид Розенталь".

С этого момента отряд стал быстро таять - истомленные долгим пребыванием
на чужбине кастильцы разбегались по домам. С доном Эстебаном остались только
лично преданные ему кабальерос, близкая родня да немногочисленные слуги.

У стен родового замка дона Эстебана ждал неприятный сюрприз - подвесной
мост был поднят, а стальная решетка, защищавшая вход, опущена. На сигналы
трубы, грубую брань дона Эстебана и выстрелы Смыкова долго никто не отзывался,
хотя замок выглядел явно обитаемым. Затем на дозорной башне появился какой-то
тип в белом монашеском плаще поверх боевых доспехов и объявил, что решением
суда города Ла-Гуардия все поместья дона Эстебана переданы в управление ордена
доминиканцев, поскольку вышеуказанный дон Эстебан и все его прямые наследники
признаны без вести пропавшими в чужих краях.

Штурмовать хорошо укрепленный замок столь ничтожными силами, да еще без
пороха и пуль, было занятием заведомо бессмысленным. Поэтому дон Эстебан
ограничился кратким изложением основ научного дарвинизма, которые успел
почерпнуть во время общения с наиболее развитой частью населения Воронков. Соль
его речи состояла в том, что происхождение всех доминиканцев прослеживалось
даже не от обезьян, а от богопротивных тварей --свиней.

Впрочем, перепалка могла принести лишь моральное удовлетворение. Все
движимое и недвижимое имущество древнего рода, включая содержимое нескольких
тайников, устроенных лично доном Эстебаном, находилось под чужим контролем. Для
того чтобы добиться справедливости, необходимо было отправляться в эту самую
занюханную Ла-Гуардию.

Так уже получилось, что в этом ничем не примечательном городишке, где даже
приличного рынка не было, свили свое гнездышко судьи, аудиторы, нотариусы и
прочий чиновный сброд, уже тянувшийся к власти, выпавшей из ослабевших рук
аристократии.

В свое время семья дона Эстебана пожертвовала на нужды города немало
средств, а сам он даже недолго состоял в должности алькальда. Однако все это
было в прошлом. Те, кто нынче заседал в судах, вещал с высоких амвонов,
командовал городской стражей и грел руки на контрабанде, не могли простить дону
Эстебану ни его благородного происхождения, ни его рыцарской вспыльчивости, ни
его врожденного презрения к выскочкам-нуворишам, ни тем более его богатства,
частично уже разграбленного.

Аристократы же сторонились дона Эстебана совсем по другой причине. В их
среде он имел скандальную славу вольнодумца, покровителя еретиков, защитника
простолюдинов и вообще предателя интересов своей касты.

В конечном итоге в дураках оказался не только дон Эстебан, вынужденный
жить на подачки ростовщиков, но и Смыков, которому под страхом усечения языка
была запрещена любая публичная пропаганда, в том числе и перед вьючными мулами.

Не помогли даже старые связи среди ветеранов инквизиции, успевших
объединиться в некую тайную организацию по типу индийской секты
душителей-тагоитов. Смыкова принимали то за шпиона, то за провокатора. За его
голову назначили вознаграждение. Дело, как говорится, запахло керосином.

Опасаясь наемных убийц, дон Эстебан и Смыков никогда не ночевали на одном
месте дважды, а перед тем, как приступить к трапезе, заставляли хозяина
очередного кабака дегустировать вино и еду. Их уже знали завсегдатаи всех
притонов Ла-Гуардии и все местные потаскухи.

Смыков, как всегда, аккуратный в подсчете дней, понимал, что ему пора
возвращаться, хотя к выполнению задания он еще и не приступал. Предварительные
планы оказались несостоятельными, а удобный случай (другая сторона
обоюдоострого клинка, с помощью которого рассекаются запутанные узлы жизненных
коллизий) все никак не подворачивался.

Впрочем, одна задумка у Смыкова все-таки была. Нельзя сказать, чтобы в
моральном аспекте она выглядела безупречной, зато некоторую надежду на успех
обещала. По большому счету винить Смыкова за несколько циничный образ мышления
было нельзя. Как-никак, а его натура формировалась в обществе, отцы-основатели
которого всегда негласно придерживались известного принципа "цель оправдывает
средства". Разве можно винить яблочко, которое в силу фундаментальных законов
природы не в состоянии далеко откатиться от яблоньки?

Операцию Смыков готовил исподволь. Сначала он в общих чертах посвятил дона
Эстебана в свое задание, состоящее из двух частей: создания военного союза
против аггелов и предварительной подготовки населения Кастилии к эвакуации в
Эдем. Затем, как бы невзначай, он обмолвился о чудесных свойствах
произрастающего там растения бдолах и даже презентовал своему родовитому
спутнику щепотку этого уникального зелья. (Необходимо заметить, что дон Эстебан
растратил бдолах самым бездарным образом, употребив его как возбуждающее
средство во время плотских утех с одной публичной девкой, которой половые
подвиги партнера были нужны примерно так же, как уши тому органу, коим эти
подвиги совершались.)

Обстоятельства повседневной жизни изгоев общества (к этому времени дон
Эстебан распустил всех своих слуг и приближенных) благоприятствовали
осуществлению плана, задуманного Смыковым. Не было дня, чтобы подвыпивший гранд
не ввязывался в ссору с кичливыми идальго или вконец обнаглевшими лавочниками.
Эти конфликты, иногда возникавшие по совершенно пустячному поводу, почти всегда
заканчивались звоном клинков, уже мало чем напоминавших старые рыцарские мечи,
но еще не достигших благородного облика шпаги.

Чаще всего нескольких молодецких выпадов было достаточно, чтобы заставить
противника запросить пощады или трусливо ретироваться, но иногда, как
говорится, коса налетала на камень, и тогда от клинков летели искры, а от
фехтовальщиков клочья камзолов и брызги крови.

До самого последнего времени дон Эстебан проявлял себя в этих стычках с
самой лучшей стороны и другого урона, кроме нескольких легких царапин, не
понес.

А между тем драгоценное время уходило, и Смыков решил поторопить события.

В тот день они выпили больше обычного, и, как ни странно, инициатором
стал. Смыков, к алкоголю относившийся не менее осторожно, чем пожарный к
открытому огню. Впрочем, на этот раз у него был вполне законный повод для
пьянки - День железнодорожника (к этой канувшей в Лету категории трудящихся он
начал относить себя после памятного рейса на Воронки).

В один из моментов, когда хозяин бегал в подвал за очередным кувшином
вина, Смыков уговорил своего собутыльника устроить соревнование на точность
метания. Целью служил очаг, в котором вовсю шуровало пламя, а снарядами - все,
что обычно находится на столах в таверне.

Вскоре неудачно брошенная Смыковым оловянная миска срезала перо на берете
какого-то офицера, заглянувшего в этот вертеп исключительно для того, чтобы
утолить голод. Случившееся тот почему-то воспринял не как дружескую шутку, а