Чтение 19–й страницы книги ~Ноль часов или Крейсер плывет навстречу северной Авроры~

плац зубными щетками. Со стороны пищеблока несло помоями. По дорожке меж
казарм перемещались в шеренгу по два шесть воинов, а седьмой сбоку
вскрикивал с подвизгом усталого частушечника:

- И-р-рэз! И-р-рэз! и р-рэз, два, три-и!..

Полковник сидел за столом и читал газету "Спид-Инфо".

- Уполномочен передать вам приглашение офицеров крейсера "Аврора" на
дружеский ужин, - прямо от дверей шлепнул ему компостер на мозги Колчак.

Полковничьи мозги заставили хозяина улыбнуться растерянно и польщенно.
Сами же соображали, что, перефразируя старую мудрость, бесплатный паек
бывает только на гауптвахте.

Не уточняя раньше времени количество имеющих быть на ужине офицеров,
Колчак выволок его в зеленогорский ресторан "Олень" - всего сорок минут
езды.

Он прибег к старорежимному меню: коньяк и шашлык. Это должно было
настроить собеседника на ностальгический лад, когда подобный стол
ассоциировался для лейтенантов с верхом кутежа и роскошной жизни, а сам
"Олень" считался шикарным и фешенебельным местом. Недостаток присутствующих
офицеров компенсировался избытком бутылок и еды, что как-то утешило
полковника.

После третьей он взглянул вопросительно.

- Нужны два б/к для ста пятидесяти двух миллиметров, - сказал Колчак и
повторил версию, обкатанную на начальнике складов.

- Дружеский ужин, - сказал полковник. - Сукин сын.

- Э, - сказал Колчак. - За наши прямые попадания!

Стапятидесятидвухмиллиметровые гаубичные снаряды не входят в число
дефицитных военных товаров нашего времени. Ценится стрелковое оружие и
патроны к нему, гранатометы и ранцевые зенитные ракеты. Из артиллерийских
боеприпасов спросом пользуются лишь стадвадцатимиллиметровые унитары для
танковых пушек и отчасти - статридцатимиллиметровые выстрелы для дивизионных
Д-30.

Взвесив это, полковник стал набивать цену.

- Ты представляешь, что ты просишь?

Колчак легко изложил, как вписываются выстрелы в запись стрельб.

- Умный, - хмыкнул полковник. - А как я буду подотчетные гильзы сдавать?

- А гильзы, - удивился Колчак, - склад покажет использованными до
некондиции и вместо отсылки на переснаряжение выбракует на цветмет. Дело
бумажное.

- Тебе бы огневым снабжением округа заведовать... А тара?

- Сломалась! Акт о сожжении.

- За ствольную артиллерию! Что не закусываешь?

Начали торговаться.

- Цены сейчас безумные, - округлил глаза полковник. - Сам знаешь - рынок!
Даже в прежние времена выстрел стоил семьдесят рублей - как хромовые сапоги.
Все так и знали: "Огонь!" - и полетели сапожки... со свистом... в цель! - он
стукнул по столу и ловко подхватил прыгнувшую рюмку.

- Один боекомплект! - сбавил Колчак, прикидывая, что семидесяти пяти
снарядов вполне хватит, чтобы "Аврора" ощущалась вооруженным кораблем.
Честно говоря, трудно себе представить, что могут наделать в мирном городе
семьдесят пять шестидюймовых снарядов, каждый из которых весит полцентнера и
под корпусом сталистого чугуна нафарширован толом. "Граждане! При
артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна, а та сторона - вообще конец".

- Давай считать спокойно.

- Давай.

- Сколько сегодня реально стоит выстрел - не знает никто, от вахтера
номерного завода до министра обороны. У американцев снаряд
стапятидесятипятимиллиметровой гаубицы-пушки стоит четыреста девяносто
долларов.

- По этой цене можешь их продать на линкор "Нью-Джерси", когда к тебе
приедет старпом с него.

- Да?

- Да. Так прямо можешь на меня и сослаться: капитан первого ранга Колчин
велел продать вам по четыреста девяносто долларов.

- Остряк, - сказал полковник. - Давай считать!

- Давай!

- Выстрел стоил семьдесят рублей. Тот рубль равен сегодня двум долларам.
Хоть бензин, хоть пиджак, хоть водка, хоть как считай.

- Это до кризиса было.

- Кризиса? Какого?

- Последнего.

- Последнего еще не было, мой непотопляемый друг. Все последние у нас
впереди. Кризисы постоянны, а стрелять надо всегда - в том смысле, что цены
растут после кризисов еще выше. Итого. Сто сорок баксов выстрел. Умножим на
семьдесят пять. Официант!!! Спишь?! Калькулятор!

- Семьсот пятьдесят... семь тысяч пятьсот... Что?! Не может быть... семью
четыре - двадцать восемь...

- Десять тысяч пятьсот долларов.

- Ты охуел, - сказал Колчак.

- И заметь - сюда входит риск и нарушение присяги. Плюс статья и так
далее. Ты понимаешь, чем я рискую?

- Ха! Смотрите на него - он рискует! Люди танки и ракеты продают, а ты
из-за вшивого б... б... бэка готов с брата по несчастью последнюю
м-м-мошонку содрать. - Колчак чувствовал утомление после третьей за тяжелый
рабочий день бутылки. Надо было держаться на остатке сил, предел которых был
близок: он пожалел себя. - Какие десять тысяч? - укорил он. - Что ты ноли
накатываешь, как в бильярде. Я не бандит и не лицо кавказской
национальности. Ты, может, недослышал? "Аврора" - это не банк и не
акционерное общество, а всего лишь крейсер. Его сейчас весь-то за десять
тысяч никому не втюхаешь.

- А сколько же ты хочешь?

- Десять баксов выстрел - итого семьсот пятьдесят.

- Счет! - возвестил полковник голосом, каким оглохший от грохота комбат
командует: "Стой! Записать - цель задымлена!" и наполнив этой командой весь
зал вплоть до кухни, где их официант компоновал гарниры из недоеденных блюд.

Счет составил девятьсот двадцать рублей, что на тот день равнялось сорока
долларам.

- И ты хочешь, чтобы вот за эту выпивку и закуску я отгрузил тебе,
значит, четыре выстрела, которыми можно в хлам разнести все ваше говенное
Адмиралтейство? - изумился артиллерист. При этом он не мешал Колчаку
расплачиваться.

- Повторить! - приказал Колчак официанту. - Мушкой лети!

- 3-зачем? - сурово спросил артиллерист.

- Двадцать, - ответил Колчак. - Это предел. Это полторы штуки баксов! Ты
в месяц сколько получаешь?

- Это ты брось. Я же тебя не спрашиваю, почем и кому ты это перетолкнешь.

- Мне для стрельб!

- Стреляй, но не свисти. Для стрельб никто и трешки своей не выкинет.
Конечно для стрельб! Но я не интересуюсь, кто будет стрелять, где, в кого и
за что - это все не мое дело.

- Слушай, - сказал Колчак и замер с восторгом на краю бездны: - Эх! -
ухнул он и в отчаянии ударил по колену. - Вот тебе мое последнее слово!
Заедем с другой стороны. Сегодня "волга" - "волга"! ГАЗ-3110! новая! теплая!
стоит три тысячи. Три тысячи! Я плачу тебе две.

- Почему две?.. Три!

- Две триста.

- Ладно. Две пятьсот.

- Нету, нету, больше нету!

- Черт с тобой. Жмот. За грузовик снарядов - недельную зарплату
американского полковника!..

- Ты за год получаешь недельную зарплату американского мусорщика.

- Ненавижу янки, - сказал полковник.

- Короче - когда стрельбы?

- Я тебе позвоню. Но транспорт твой!

Вывалившись из-под вывески в перекошенную холодными фонарями ночь, Колчак
сориентировал полковника в сидячее положение внутри такси, махнул вслед
красным огонькам и озадачился проблемой возвращения. Он оседал под мухой,
лежавшей на плечах, как оленья туша.

Забытый Шурка храпел и тосковал в "жигулях".

- Ты водить умеешь?

- Никак нет.

- Садись за руль... Заводи!

- А если вмажемся куда, товарищ капитан первого ранга? - усомнился Шурка.

- Ив страшном сне не мечтай. До пенсии будешь мне на ремонт деньги по
улицам в свой ящик собирать.

Впервые в жизни Ольховский познал счастье труда. Счастье труда - это
чувство, которое испытывает заказчик, глядя, как рабочие ремонтируют крейсер
"Аврора".

Работяги ползали в железном чреве, трещали сваркой, жужжали фрезой и
доводили дело до ума при помощи кувалды и многострадальной матери. Они
курочили и восстанавливали машину с добродушной невозмутимостью пролетариев
на договорной оплате.

Бригадира сводной команды звали Юрий Арсентьевич. Арсентьевич поседел в
трудах, не учтенных никакими планами и сводками. Свой путь организатора
производства он начал много лет назад с должности заместителя директора
Казанского собора по хозчасти. Собор выполнял официальную функцию Музея
истории религии и атеизма, а его завхоз - функцию снабженца дачных строек,