заснул. Он всегда напоминал Драчу обширную клинику с дежурными сестрами,
ночными авралами и срочными операциями. Маленький жилой корпус для
кандидатов и для тех, кто вернулся, был позади лабораторий, за
баскетбольной площадкой. Тонкие колонны особняка казались голубыми в
лунном сиянии. Одно или два окошка в доме светились, и Драч тщетно пытался
вспомнить, какое из окошек принадлежало ему. Сколько он прожил здесь? Чуть
ли не полгода.
поднимаясь на второй этаж, мысленно подсчитывал дни... Драч вдруг
остановился. Он понял, что не хочет входить в этот дом и узнавать вешалку
в прихожей, щербинки на ступеньках лестницы и царапины на перилах. Не
хочет видеть коврика перед своей дверью...
вещи, оставшиеся в прошлом...
надо провести в барокамере. Без маски. Она надоела на корабле и еще более
надоест в ближайшие недели. Драч пошел напрямик через кусты и спугнул
какую-то парочку. Влюбленные целовались на спрятанной в сирени лавочке, и
их белые халаты светились издали, как предупредительные огни. Драчу бы их
заметить, но не заметил. Он позволил себе расслабиться и этого тоже не
заметил. Там, на планете, такого случиться не могло. Мгновение
расслабленности означало бы смерть. Не больше и не меньше.
хотелось поговорить с Драчом, запомнить эту ночь и неожиданную встречу.
огонькам лаборатории.
коридором мимо нескольких рабочих залов. Он заглянул в первый зал. Он был
разделен прозрачной перегородкой. Даже казалось, будто перегородки нет и
зеленоватая вода необъяснимым образом не обрушивается на контрольный стол
и двух одинаковых тоненьких девушек за ним.
да?
институт приехал. Фере, Станислав Фере.
младше.
сплетении водорослей фигуру Фере.
гений. Вы боитесь, что слишком долго там были?
вообще скептически относились к работе Геворкяна. Бессмысленно идти на
риск, если есть автоматика. Но институт все-таки существовал, и, конечно,
биоформы были нужны. Признание скептиков пришло, когда биоформы Севин и
Скавронский спустились к батискафу Балтонена, который лежал, потеряв
кабель и плавучесть, на глубине шести километров. Роботов, которые не
только бы спустились в трещину, но и догадались, как освободить батискаф и
спасти исследователей, не нашлось. А биоформы сделали все, что надо.
это глубоко запало в упрямую голову Драча, - наша работа предугадана
сотнями писателей, сказочников в таких подробностях, что не оставляет
места для воображения. Мы перестраиваем биологическую структуру человека
по заказу, для исполнения какой-то конкретной работы, оставляя за собой
возможность раскрутить закрученное. Однако самая сложная часть всего дела
- это возвращение к исходной точке. Биотрансформация должна быть подобна
одежде, защитному скафандру, который мы можем снять, как только в нем
пройдет нужда. Да мы и не собираемся соперничать с конструкторами
скафандров. Мы, биоформисты, подхватываем эстафету там, где они бессильны.
Скафандр для работы на глубине в десять километров слишком громоздок,
чтобы существо, заключенное в нем, могло исполнить ту же работу, что и на
поверхности земли. Но на этой же глубине отлично себя чувствуют некоторые
рыбы и моллюски. Принципиально возможно перестроить организм человека так,
чтобы он функционировал по тем же законам, что и организм глубоководной
рыбы. Но если мы этого достигнем, возникает иная проблема. Я не верю в то,
что человек, знающий, что обречен навечно находиться на громадной глубине
в среде моллюсков, останется полноценным. А если мы действительно способны
вернуть человека в исходное состояние, в общество ему подобных, то
биоформия имеет право на существование и может пригодиться человеку.
более чем достаточно. Гляциологи и спелеологи, вулканологи и археологи
нуждались в дополнительных руках, глазах, коже, легких, жабрах... В
институте новичкам говорили, что не все хотели потом с ними расставаться.
Рассказывали легенду о спелеологе, снабженном жабрами и громадными,
видящими в темноте глазами, который умудрился сбежать с операционного
стола, когда его собрались привести в божеский вид. Он, мол, с тех пор
скрывается в залитых ледяной водой бездонных пещерах Китано-Роо, чувствует
себя отлично и два раза в месяц отправляет в "Вестник спелеологии"
обстоятельные статьи о своих новых открытиях, выцарапанные кремнем на
отшлифованных пластинках графита.
космических полетов, достаточный опыт работы со стройботами и несколько
статей по эпиграфике монов. Грунина уже готовили к биоформации, а Драч
стал его дублером.
огненные бури и смерчи, на планетах с невероятным давлением и
температурами в шестьсот-восемьсот градусов. Осваивать эти планеты надо
было все равно - они были кладовыми ценных металлов и могли стать
незаменимыми лабораториями для физиков.
упрямство, Геворкяну, самому Геворкяну не преодолеть бы оппозиции. Для
Драча же - Геворкян и Димов знали об этом - труднее всего было
трансформироваться. Просыпаться утром и понимать, что ты сегодня менее
человек, чем был вчера, а завтра в тебе останется еще меньше от прежнего.
конструкционные особенности, эксперты приносили на утверждение образцы
твоей кожи и объемные модели твоих будущих глаз. Это было любопытно, и это
было важно. Но осознать, что касается это именно тебя, до конца было
невозможно.
похожим на Грунина, вернее, сам он как модель был дальнейшим развитием
того, что формально называлось Груниным, но не имело ничего общего с
портретом, висящим в холле Центральной лаборатории. В дневнике Грунина,
написанным сухо и деловито, были слова: "Чертовски тоскливо жить без
языка. Не дай бог тебе пережить это, Драч". Поэтому Геворкян пошел на все,
чтобы Драч мог говорить, хоть это и усложнило биоформирование и для Драча
было чревато несколькими лишними часами на операционном столе и в горячих
биованнах, где наращивалась новая плоть. Так вот, хуже всего было
наблюдать за собственной трансформацией и все время подавлять
иррациональный страх. Страх остаться таким навсегда.
должен был работать в ядовитых бездонных болотах Хроноса. У Драча было
явное преимущество перед Фере. Он мог писать, рисовать, находиться среди
людей, мог топтать зеленые лужайки института и подходить к домику с белыми
колоннами. Фере до конца экспедиции, пока ему не вернут человеческий
облик, был обречен знать, что между ним и всеми остальными людьми, по
меньшей мере, прозрачная преграда. Фере знал, на что идет, и приложил
немало сил чтобы получить право на эту пытку. Но сейчас ему было несладко.
бросился к стеклу. Драч инстинктивно отпрянул. Скат замер в сантиметре от
перегородки. Тяжелый настойчивый взгляд гипнотизировал.
Слова ее относились к другим, настоящим скатам Хроноса, но это не значило,
что Фере менее хищен, чем остальные. Скат осторожно ткнулся мордой в
перегородку, разглядывая Драча. Фере его не узнал.
отталкивали друг друга от толстых иллюминаторов и, вырывая друг у друга
Березин Федор
Аникина Наталья
Мережковский Дмитрий
Орловский Гай Юлий
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс