Чтение 25–й страницы книги ~Заповедник для академиков~

некто очень страшный попытался войти к вам в комнату и посягнул на вашу
девичью честь, - Александрийский продолжал улыбаться, и Лидочке стало
противно, что по ее виду можно подумать такое...

Он, наверное, думает, что я сама кого-то пригласила, а потом
испугалась. Он же старый, ему все кажется смешным...

- Вы ничего не понимаете! - сказала еще раз Лидочка и перешла на ковер,
ступням стало теплее.

- Куда уж мне, - сказ.ал Александрийский. - Я бы пожертвовал вам мои
шлепанцы, но они, к сожалению, на мне.

- Он ее убил! - сказала Лидочка. - Понимаете, он ее убил, а потом хотел
убить меня, потому что я зидела.

- Что видела? - спросил Александрийский.

- Марта ушла, я одна была, я думала, что это Марта вернулась, а это она
лежит, вернее сидит, на полу...

Рассказывя, Лидочка понимала, что Александрийский ей верит или почти
верит, но, даже веря ей, слушает это как историю, приключившуюся с
молоденькой девчушкой, у которой действительность и ночное воображение
настолько перепутаны, что она и сама не знает, где же проходит грань между
ними.

- Вы уверены, - сказал он, когда Лидочка 8 нескольких сбивчивых фразах
рассказала о том, как нашла Полину и как потом за ней гнался убийца, - вы
уверены, что эта женщина была мертва? И тем более убита?

- Но я же ее трогала!

- Вы трогали ее в темноте? Не зажигая света?

- Я видела - у нее глаза были открыты...

- И вы ни разу не видели вашего преследователя?

- Я слышала. Этого достаточно. Я ничего не придумываю! Да он же вазу в
коридоре свалил!

- Это не вы?

- Это он, честное слово - он.

- Этот грохот и заставил меня подняться, - сказал Александрийский. - Я
сидел работал - не спалось. И тут услышал страшный грохот... потом появились
вы! И знаете... - улыбка вдруг стала смущенной-может быть, неверное, тусклое
освещение в комнате было тому виной. - Такая тишина и пустота, словно уже
наступил конец света. И вдруг - грохот, топот и влетаете вы, как летучих
конников отряд! И жизнь вернулась. Но не успел я обрадоваться этому, как
обнаруживается, что и вы - черный посланец, дурной гонец, таким еще не так
давно отрубали головы... Не сердитесь, милая Лида, сейчас я отправлюсь
вместе с вами, мы поднимемся и обнаружим, что никакой Полины в вашей комнате
нет, что вам все померещилось.

- Вы так говорите, будто я ребенок, а людей не убивают.

- Людей у нас убивают. И слишком много, и, боюсь, будут убивать еще
больше. Но не так, Лида, а по правилам убийства. Книга убийств именуется у
нас Уголовным кодексом, а сами основания для убийствстатьями.

Александрийский запахнул халат и сказал:

- Вам придется взять мои ботинки. У меня небольшая ступня. Я бы
пожаловал вам шлепанцы, но для меня надевание ботинок - операция сложная и
длительная, я с трудом нагибаюсь.

Лидочка послушно надела ботинки. Время двигалось медленно - профессор
все никак не мог завязать пояс, Лидочка смотрела на его длиные, тонкие,
распухшие в суставах пальцы - как они неуверенно двигались. И она поняла,
что профессор был старым и больным человеком.

- Пойдем, покажите мне сцену преступления, как говорит моя старая
подруга Агафья Кристи. Не знакомы?

- Нет, я не слышала о такой подруге. - Зачем он говорит о каких-то
подругах?

- Разумеется, мы должны были первым делом позвюнить в Скотленд-Ярд, -
продолжал Александрийский, направляясь наконец к двери. Халат у него был
темно-вишневый, бархатный, чуть вытертый на локтях, с отложным бархатным
воротником - дореволюционное создание, похожий был у папы. - Но у меня в
комнате нет телефона, а в Москве нет Скотленд-Ярда. Впрочем, если вы правы,
мы позвоним в МУР из докторского кабинета, и с рассветом примчатся бравые
милиционеры. Сколько сейчас времени?

Лидочка поглядела на свое запястье - часов не было, часы остались в
комнате. Александрийский заметил это движение и сказал:

- Двадцать минут седьмого.

- Как? Уже утро? - внутренние Лидочкины часы уверяли ее, что вокруг -
глубокая ночь.

- Утро больших приключений.

- Павел Андреевич, вы мне совсем не верите?

- Нет, не совсем. Вы ничего не изобрели.

- Но ошиблась?

- Возможно.

Александрийский открыл дверь, пропуская Лидочку вперед. Она услышала,
как неровно и мелко он дышит. Как же он будет подниматься на второй этаж?

Лидочка замешкалась - ей не хотелось вновь оказываться в коридоре, но
тут она услышала голоса. Слов не разберешь, но по тону слышно было, что
разговор идет относительно спокойный, без крика. И все страхи сразу
испарились - Лида смело пошла вперед.

Александрийский последовал за ней.

В коридоре горел свет, на ковровой красной дорожке были рассыпаны
большие и маленькие осколки большой китайской вазы, что недавно стояла на
невысокой подставке возле зеркала. В центре этой груды черепков возвышалась
дополнительным холмиком груда окурков. Почему-то Лидочка в первую очередь
увидела эту гору окурков и поразилась тому, сколько их накопилось в
китайской вазе и сколько лет никому не приходило в голову заглянуть в нее.

Только после этого Лидочка увидела людей, собравшихся вокруг останков
вазы. Это были президент Филиппов в ночной пижаме, совсем одетая, будто и не
ложилась. Марта Крафт, а также докторша Лариса Михайловна и какая-то
неизвестная Лидочке личность произвольного возраста и серого цвета, очевидно
из отдыхающих, потому что была в халате.

- Вот и она! - воскликнула Марта при виде Лидочки.

- Это вы сделали? - спросил президент. В обычной жизни его волосы были
тщательно уложены поперек лысины, а сейчас он забыл о приличиях, и на голове
образовалось неаккуратное воронье гнездо.

- Я первый раз это вижу, - сказала Лидочка.

- Тогда объясните мне, почему вы здесь оказались в такое время и в
таком виде?

Еще за секунду до этого Лидочка намеревалась сообщить президенту как
официальному лицу про труп в ее комнате и про то, как ее преследовал убийца.
Но тон президента и воронье гнездо на его голове сделали такое признание
нелепым и наивным. К тому же он не выносил Лидочку и не скрывал этого, так
что любое признание он тут же обратит ей во вред.

- По той же причине, по которой вы очутились здесь в такое время и в
таком виде, - сказала Лидочка.

Она не хотела, чтобы ее слова звучали наглым вызовом, но именно так и
вышло. Глаза президента сузились от возмущения, он приоткрыл рот, вновь
закрыл его - и Александрийский, и Марта поняли, что сейчас могут последовать
совершенно ненужные разоблачения, но не успели перебить Филиппова, как тот
закричал так, что было, наверное, слышно в Москве:

- Это вы позвольте! - кричал Филиппов. - Это вы поглядите, в каком вы
виде, и сравните с Мартой Ильиничной, которая вполне прилично одета, так что
я попрошу без намеков на наши отношения. А вот вы в шесть утра выходите из
мужской комнаты черт знает в чем и совершенно не стесняетесь, и даже бьете
государственные художественные ценности - вы не представляете, сколько это
сокровище стоит, по нему Эрмитаж плакал, а мы не отдали, я вас отсюда за
разврат выгоню, ясно?

- Филиппов! - умоляла его Марта, повиснув на нем, чтобы отделить его от
Лидочки, к которой президент направился с целью изгнать ее из обители
академиков. - Филиппов, подожди, не трогай Лиду, она совершенно ни при чем.
Если она была у Александрийского, то она не разбивала вазу, а если разбивала
вазу, то она не была у Александрийского.

- Не была? Не была? А это что?

Указующий перст президента уперся в пол. Все посмотрели туда и увидели,
что Лидочка обута в мужские ботинки.

- Это ваши ботинки, профессор? - с пафосом воскликнул президент
Санузии, и профессор, не задумавшись, сразу признался:

- Мои.

И сообразив, что такое признание может повредить Лидочке, продолжил:

- Но заверяю вас, товарищ Филиппов, что ваши подозрения совершенно
неуместны. Мое состояние, что подтвердит находящийся здесь доктор, к
сожалению, совершенно исключает любое физическое напряжение.

Так что присутствие Лидии в моей комнате объяснялось вполне невинными
платоническими причинами.

- В шесть утра! Ха-ха-ха, я смеюсь, - сказал президент.

- Как лечащий врач, я должна сказать, - вмешалась в разговор Лариса
Михайловна, - что профессор Александрийский болен ишемической болезнью и
имеет аневризму сердца, так что любое физическое напряжение опасно для его
жизни.

Лариса Михайловна очень волновалась, щеки ее пошли красными пятнами,
она выражалась канцелярским языком, который ей казался более убедительным в
разговоре с таким человеком, как президент Филиппов, и, как ни странно,
именно этот стиль возымел действие, президент спохватился и сказал:

- Я вам, Пал Андреевич, не ставлю в вину и к вам отношусь со всем
уважением. Но наши с вами девушки...

- Наши коллеги, - терпеливо поправил его профессор.

- Вот именно, они не вызывают доверия.

- Филиппов! - воскликнула Марта Ильинична.

- Не о тебе, не о тебе, - отмахнулся президент.

И тут наступила пауза, потому что оказалось, что больше подозреваемых