Чтение 42–й страницы книги ~Заповедник для академиков~

яичницы. А почему яичницы? Какая такая яичница - она пахнет яйцами... это
очень неприятный запах... Лидочке стало противно от запаха яичницы, хотя
умом она понимала, что никакого запаха нет, - лес пахнул гнилью, холодом,
водой... Это у меня поднимается температура, понимала Лидочка, Мне надо
возвращаться на танцы, Лучше всего танцевать, потому что когда танцуешь,
можешь прижаться к партнеру, и он тебя обязательно согреет. Господь создал
мужчин только для того, чтобы они вытирали женщин махровыми полотенцами и
высушивали их своим телом... Что я думаю! Остановись, сказала себе Лидочка.
Фонарь качался почти над головой, и собственная тень Лидочки совершала
вокруг нее какие-то нелепые скачки.

Лидочка поняла, что никого она здесь не найдет, кроме собственной
смерти. Но она заставила себя пойти дальше, она добрела до плотины между
верхним и средним прудами. Верхний пруд был небольшим, идиллическим, со всех
сторон он был окружен деревьями, росшими на пологих откосах, и питался водой
из ручья, который стекал по густо заросшему оврагу. Средний пруд, отделенный
от него насыпной плотиной, по которой проходила дорожка, ведущая в лес,
находился на более пологой и открытой местности усадьбы Трубецких. На этом
пруду сохранилась старая купальня, устроенная так, чтобы посторонние не
могли увидеть за деревянными стенками господ, которые решили искупаться.
Нижний пруд упирался в дорогу, ведущую от Калужского шоссе, и соединялся с
другой системой небольших прудов, уже за пределами усадьбы.

Сейчас, ночью, с плотины между верхним и средним прудами трудно было
различить истинные размеры прудов, а нижний и вовсе был лишь сверканием
искорок от далекого-далекого фонаря у въезда в парк.

Лидочка пошла по плотине, потому что это был самый удобный и прямой
путь от погреба в лес. Она говорила себе, что далеко не пойдет - да и куда
идти, - вот еще десять шагов... нет, еще пятьдесят... перейдет плотину,
посмотрит, что там, - и повернет обратно.

Было очень тихо-ветер стих и сразу стало спокойно. Тишина была
совершенная - куда более совершенная, чем полное беззвучие, потому что ее
деликатно подчеркивал шепот дождевых капель. Чем ближе Лидочка подходила к
дальнему концу плотины, тем явственнее доносился до нее новый непонятный
звук - пустой и журчащий.

И только оказавшись на той стороне пруда, у скамейки, словно забытой в
этом дальнем углу парка, она вспомнила, что это за звук, - он исходил от
водяной струи, которая переливалась через край колодца, сооруженного посреди
пруда.

Сообразив, что означает звук, и вспомнив о назначении колодца, Лидочка
пересекла плотину, чтобы заглянуть в средний пруд - где же выходит там эта
труба. Но ее не было видно. Значит, слив был ниже уровня воды в среднем
пруду. Разница в уровне воды в прудах была не меньше пяти метров, значит,
колодец среди пруда был глубже пяти метров. Лидочке почемуто захотелось
убедиться в этом, она довольно долго искала на берегу камешек, чтобы кинуть
в колодец, который привлекал ее невероятностью своего образа - круглая дыра
в воде! А в воде не бывает дыр! Она кинула камешек, чтобы по звуку
определить, какой глубины колодец, но звук падения до нее не донесся. Тогда
Лидочка захотела заглянуть в колодец, но для этого надо было пройти метра
четыре по воде. Или найти доску, чтобы перекинуть с берега... "Что я тут
делаю?

Чего мне сдался этот колодец? - спохватилась вдруг Лида. - Разве я
сошла с ума? Что мне оттого, глубокий он или мелкий?" Но, задавая себе эти
вопросы, Лида на них не отвечала - мы же не отвечаем себе на свои вопросы,
если знаем ответ! И Лидочка знала - хоть и не формулировала для себя причину
такого интереса к колодцу в пруду, ее тянуло к нему, потому что она для себя
решила задачу: где спрятать труп Полины. Она бы сбросила его в колодец - он
был фантастичен, он был нелогичен - он был как пасть морского чудовища,
которое требует человеческой жертвы.

Как-то Лидочка читала о древнем многометровом колодце в Чечен-Ице.
Конечно же, древние майя или ацтеки кидали туда невинных девушек - боги
могли создать его только для жертвоприношений.

Впрочем, в этом была и хитрость, понятная только Мате и Лидочке: ведь
иной человек, устроенный просто, никогда не догадается искать в колодце - с
его точки зрения, убийца должен кинуть труп в пруд, а не устраивать себе
сложности подобно Тому Сойеру, когда он освобождал из тюрьмы старого друга
негра Джима.

Потому Лидочка была убеждена, что, если в поисках трупа даже спустят
поду из всех прудов - в колодец никто не заглянет! Снимаем шляпу перед
физиками!

Она рассуждала так, словно уже нашла труп Полины...

Кашель миновал - теперь можно бы возвращаться. Но профессора она так и
не отыскала. Хотя, вернее всего, он уже дома, пьет чай, забыв с Мате.

В лесу хрустнул сучок-Лидочка быстро обернулась. Там, на дальнем
берегу, зашевелились кусты.

Лидочка замерла. Она кинула взгляд на дом Трубецких - до него тысяча
километров - и в гору. Квадратики его светящихся окошек были недостижимы,
как лунные кратеры. Лидочка стала медленно отступать - она была на открытом
простраястве, а тот, другой, затаился в кустах и потому имел преимущества -
он увидит, куда она бежит, и догонит ее без труда... если бы еще не эта
чертова одежда! - пудовая, настолько насыщенная водой и облепленная грязью,
что втащить ее в гору можно только трактором. Лидочка наклонилась и
подобрала подол - руку оттягивало его тяжестью.

"Я гуляю,- колдовала Лидочка,- я медленно и с достоинством гуляю".
Почему-то ей хотелось, чтобы преследователь понял, что она гуляет именно с
достоинством. Она шла по плотине и проклинала себя за то, что так очевидно
обратила внимание на колодец.

Если бы не это, Матя бы ее не тронул, он бы пожалел ее, ведь он не
садист - его заставили обстоятельства... Лидочка сошла с плотины и побрела к
дому, делая вид, что не спешит. Ей очень хотелось разжалобить Матю, и она
как бы репетировала слова, что произнесет, когда он ее догонит.

- Я никому не скажу, - бормотала Лидочка, бредя вверх по дорожке,-
честное слово, никому не скажу... Только ты меня не трогай, я еще так мало
жила...

По замершему заколдованному парку голых черных деревьев, часто и мелко
переступая ногами, семенила простоволосая монашка, сжимая в кулаке черный
грязный подол. Монашка причитала-то ли молилась, то ли пела - и часто,
по-птичьи, оглядывалась, будто ждала погони... Но погони не было видно -
кому нужна промокшая монашка?

Лидочка миновала погреб, не заметив этого, - ей казалось, что она,
задыхаясь, несется по дорожкам и дорожки эти невероятно длинны и запутанны.
И когда она добралась до двери в дом Трубецких, то не поверила, что
спасена...

Лидочка ввалилась в прихожую. При виде Лидочки чучело медведя с
подносом оскалилось еще более - ему еще никогда не приходилось видеть более
грязной и несчастной женщины.

Лидочка действовала как во сне, хотя со стороны могло показаться, что
она ведет себя разумно.

Она сняла пальто и после нескольких попыток повесила его на крюк
вешалки. К счастью, в прихожей никого не было - публика веселилась в
столовой и гостиной.

Лидочке не пришло в голову поглядеть на часы, иначе бы она поняла, что
сейчас лишь начало девятого и маскарад только начинается. О маскараде
Лидочка начисто забыла - она помнила только, что ей надо зайти к
Александрийскому, чтобы проверить, жив ли он.

В прихожую вбежала Альбина. Она увидела Лидочку.

- Ну что же вы! - закричала она с порога. - Я места себе не нахожу.

- Все в порядке, - ответила Лидочка. - Я знаю, где она лежит.

- Я о револьвере, - прошептала Альбина. - Я жду весь вечер.

- Какой револьвер? - Лидочке не хотелось обижать Альбину, но у нее
раскалывалась голова, и музыка, доносившаяся из гостиной, вкупе с
драматическим шепотом Альбины ее страшно раздражали.

- Немедленно отдайте мне револьвер! - почти закричала Альбина. - Иначе
я скажу, вы знаете кому!

Лидочка обрела способность думать, но у нее не было никакого револьвера
и отдать Альбине она ничего не могла. Надо было отделаться от Альбины и
скорее идти к Александрийскому.

- А я скажу, что не видела никакого револьвера,- сказала она,

- А я скажу... - Альбина замолкла и сжалась - она спиной почувствовала,
что вошел повелитель.

Полуобнаженный Алмазов был весел - он поигрывал концом цепи и был похож
скорее на пирата, чем на пролетария, намеренного освободиться от своих
цепей.

- Альбина, нам выступать, - сказал он, мальчишески улыбаясь, и тут
увидел Лидочку. Лишь Альбина, находившаяся практически в истерике, могла не
заметить состояния Лидочки. Алмазов такой невнимательности позволить себе не
мог.

- Что с вами? - спросил он сразу - вся маскарадность в мгновение ока
слетела с него.

- Я пошла погулять, - Лидочка шмыгнула носом и закашлялась. - Я...
поскользнулась и упала... а я ужасно выгляжу?

Алмазов смотрел на ее ботики, измазанные желтой глиной.

- Вам надо тут же переодеться, - сказал он. - Обязательно. У вас есть
лекарства? А то боюсь, что наш доктор тоже отплясывает за свободу
пролетариата.

Алмазов подошел ближе - от него сильно пахло водкой. Сказал,
наклонившись:

- Нашли время бегать по улицам и падать в лужи... нашли время.

Но тут же он засмеялся, подхватил Альбиночку под руку и потащил, не
оборачиваясь, в гостиную, откуда доносилось пение "Марсельезы".

Удостоверившись, что Альбина с Алмазовым ушли, и не дожидаясь, пока
появится кто-нибудь еще, Лида поспешила к Александрийскому.