Чтение 28–й страницы книги ~Марсианское зелье~

Они сидели как заговорщики, обсуждающие план ограбления банка.

- И еще свидетель есть, - пролепетал Стендаль. - Позвать?

- Ну-ну, - согласился Малюжкин. - Передовицу все равно придется
придумывать снова.

Стендаль высунулся в окно, крикнул:

- Мила, будьте любезны, поднимитесь! Комната пять, я вас встречу.

Стоило Стендалю отойти, как Малюжкин вернулся к передовой. Стендалю
это не понравилось. Схватил лист, разорвал, бросил в корзинку.

- Ты с ума сошел, - зашипел Малюжкин. Обида завладела им.

- Сейчас придет женщина, - сказал Стендаль. - Ей минимум двести лет.
Она была знакома с Александром Сергеевичем Пушкиным.

Стендаль убежал.

"Женщины... - думал Малюжкин, склоняясь над мусорной корзиной, -
везде женщины, все знакомы или с Пушкиным, или с Евтушенко, а верить
никому нельзя".

За дверью возник голос Стендаля:

- Сюда, Милица, главный ждет вас.

- Спасибо, - засмеялся серебряный голос в ответ.

"Театр, - подумал Малюжкин. - Показуха".

Дверь распахнулась, и возникло чудо. Вошла шемаханская царица,
прекрасная девушка в сарафане с альбомом в руках. Этой девушки раньше не
было и быть не могло. Эту девушку можно было увидеть однажды и всю жизнь
питаться воспоминаниями.

- Здравствуйте, - сказала девушка, протянула Малюжкину руку. Она
держала ее выше, чем принято, и потому рука оказалась в близости от губ
редактора. Малюжкин неожиданно для себя поцеловал тонкую атласную кисть и
сел, заливаясь краской.

- Я тоже сяду? - спросила девушка.

- Очень приятно, - ответил Малюжкин. - Познакомиться очень приятно.
Садитесь, ради всего святого... - Редактору хотелось говорить очень
красиво, хотя бы как говорили герои Льва Толстого. - Крайне польщен, -
закончил он.

- Мишенька, наверное, про меня рассказал, - улыбнулась девушка, и из
ее глаз вылетели острые сладкие стрелы. - Меня зовут Милицей Бакшт, я живу
в этом городе более ста лет.

- Не может быть, - сказал Малюжкин, приглаживая волосы на висках, - я
бы запомнил ваше чудесное лицо...

По редакции уже прошел слух о появлении неизвестной красавицы.
Думали, что из киногруппы, снимающей в городе историко-революционный
фильм. Все мужчины пошли в коридор покурить. Курили рядом с дверью
главного.

- А вы меня узнать и не можете, - сказала Милица. - Я еще вчера была
древней старухой с клюкой. Ужасное зрелище, вспоминать не хочется. Вы меня
понимаете?

- О да, - сказал Малюжкин.

Милица гибко вскочила со стула, повернулась кругом, сарафан
взметнулся и обнажил стройные ноги, и тут же она согнулась, оперлась на
воображаемую палку, скривила спину, зашаркала, еле переставляя ноги, и
руками двигала с трудом.

Смешно и радостно стало Малюжкину, и он сказал:

- Вы актриса, вы талантливая актриса, вам надо сниматься.

Машинистки, услышавшие эти слова через стенку, вынесли в коридор
подтверждение новости: незнакомка была киноактрисой, главный ее хвалит.

Степанов вспомнил две картины, в которой он эту киноактрису видел. И
многие согласились.

- Очень похоже, - сказал Стендаль. - Примерно так это и выглядело. Я
сам помню.

- Вы верите мне? - спросила Милица, садясь снова на стул, и глаза ее
настолько приблизились к лицу редактора, что тот ощутил головокружение и
сказал:

- Вам верю во всем, в большом и в малом.

- Вы ему паспорт покажите, Мила, - сказал Стендаль.

- Не надо, - возразил Малюжкин. - Не надо никакого паспорта. Сейчас
Миша подготовит материал, и вы не уходите, ради бога, не уходите. Вы
расскажете мне все, как было, что, как, когда. Сейчас же в номер.

- Вместо передовой, - сказал Стендаль, который был еще молод и легко
верил в добро.

- Вместо передовой, - подтвердил Малюжкин.

- Мишенька, - сказала Милица, - он, по-моему, в меня влюбился. Он
рассудок теряет. Что же теперь делать? Вы в меня влюблены?

- Кажется, да, - сказал тихо редактор, не смея отрицать, но и не
желая, чтобы сотрудники услышали об этом.

- Ну, я готовлю материал и в номер? - спросил Миша.

- Конечно. А вы... - и в голосе Малюжкина проявилась жалкая просьба,
а вы посидите здесь, со мной? А?

- Посижу, конечно, посижу. Ведь ты недолго, Миша?

- Да я здесь же, на подоконнике, напишу. У меня вчерне все готово.

- Ну вот, - сказала Милица. - Мы с вами знакомы и теперь будем
разговаривать. Разве не чудесно, что я вчера была старухой, а сегодня
молода?

- Чудесно, - сказал Малюжкин. - У вас чудесные зубы.

- Фу, это говорят только некрасивым девушкам, чтобы их не обидеть, -
сказала Милица и засмеялась так звонко, что машинистки нахмурились.

- Нет, что вы, у вас красивые руки, и волосы, и нос, - сказал
Малюжкин. Он хотел было продолжить перечисление, но тут зазвонил телефон,
и редактор, не желавший ни с кем разговаривать, все-таки поднял трубку и
сказал резко, чтобы отвязаться: - У меня совещание.

Трубка забулькала отдаленным человеческим голосом, и Малюжкин, не
положивший ее вовремя, стал слушать. Миша подмигнул Милице, считая, что
дело сделано, а та подмигнула в ответ, ибо была довольна своей красотой.

- Да, - сказал вежливым голосом Малюжкин. - Конечно. В завтрашнем
номере, товарищ Белосельский. Я сам этим займусь, лично... Я отлично
понимаю. Наше упущение, товарищ Белосельский.

Голос в трубке все урчал, и понемногу лицо Малюжкина собиралось в
обычные деловые морщины, а волосы, завернувшиеся было в тугие цыганские
завитки, на глазах распрямлялись и ложились организованно по обе стороны
пробора.

- Отразим, разумеется, будет сделано, - сказал он наконец и повесил
трубку. - Вот, - сказал он, глядя на Милицу, и потрогал пальцем кончик
носа. - Такие дела. Передовица идет о прополке. Ясно, Стендаль? О
прополке, а не о подготовке школ. Со школами еще не горит. Наше упущение.
Самим следовало догадаться. Позовите ко мне Степанова. Одна нога здесь,
другая - там. Пусть захватит график прополки.

- Как же? - спросил Стендаль. - А статья?

- Да-да, - сказал Малюжкин. - Очень приятно было познакомиться.
Всегда рад. Иди же, Стендаль! Время не ждет. В газете главное - сохранять
спокойствие. Ясно?

В голосе Малюжкина была настойчивость. Стендаль не смог ослушаться.
Вышел в коридор и нашел Степанова. Степанов задавал вопросы, касающиеся
девушки, но Стендаль не отвечал.

- Пошли, - сказал он. - Передовую будете писать. Зайдите в отдел,
возьмите данные по прополке. Одна нога здесь, другая - там. Так сказал
шеф.

- Я же в самом деле омолодилась, - говорила Милица редактору, когда
Стендаль вернулся в кабинет.

Малюжкин поднял на Стендаля обиженные глаза - его отвлекали от дела.

- Завтра чтобы быть на работе вовремя, - сказал он Мише.

- Но мне же Александр Сергеевич Пушкин стихи в альбом писал! -
повторяла Милица. - Личные стихи. Только мне. И нигде их не печатали.

- Очень любопытно, - сказал Малюжкин. - Оставьте альбом, посмотрим.
Поместим в рубрике "Из истории нашего края". Хорошо? Значит, по рукам.
Молодцы, что стихи разыскали!

И Малюжкину, переключившемуся на прополку, казалось, что он хорошо
обошелся с посетителями.

- Вы не волнуйтесь, мы стихов не затеряем, понимаем ценность,
девушка.

- Вы звали? - спросил Степанов, глядя на Милицу Бакшт.

Малюжкин проследил за взглядом вошедшего сотрудника, что-то забытое
шевельнулось в сердце, и он сказал:

- Сюда, Степанов, садись. Данные по прополке захватил? Звонили, надо
срочно. Так что понимаешь...

- Ну, мы пошли, - сказал печально Стендаль.

- Конечно, конечно... - сказал Малюжкин, вожделенно глядя на графики
в руке Степанова. Малюжкин любил газету и любил газетную работу. Обида
прошла! - Не задерживайся! - крикнул он вслед Стендалю и забыл о нем.

Хлопнула дверь за посетителями. Колыхнулись тюлевые занавески на
окне.

Степанов пожалел, что девушка ушла, в такую жару писать о прополке не
хотелось. Хотелось на пляж. Он подвинул к себе раскрытый альбом в
сафьяновом переплете. Почерк на желтоватой странице был знаком. Рядом той
же рукой был нарисован профиль только что заходившей девушки.

- Это ее альбом? - спросил Степанов.

Малюжкин удивился, но ответил:

- Ее, Говорит, Пушкин писал. - И он хихикнул. - В "Красном знамени"
все агрегаты простаивают, а в сводке завышают. А? Каковы гуси?..

Конечно, это был почерк Пушкина. Или изумительная совершенная
подделка, которой место в музее Пушкина в Москве.

"Оставь меня, персидская княжна..." - прочел Степанов.

- "Оставь меня, персидская княжна..." - прочел он еще раз вслух.

- Потише, - предупредил Малюжкин. - Не отвлекайтесь стихами.