Чтение 5–й страницы книги ~На полпути с обрыва~

психиатров или духоизгонятелей.

Они вошли в просторную комнату, где обитали три девушки. Высокое,
частично забранное витражом окно, выходившее на озеро, было приоткрыто --
девочек воспитывали в непритязательной суровой обстановке, зато никто из них
никогда не простужался и не страдал болезнями дыхательных путей.

Комната была пуста -- подруги Вероники были на занятиях.

Разумеется, директриса не раз бывала в дортуаре старшей группы, но
обычно она интересовалась лишь, соблюдаются ли там чистота и порядок.

На этот раз она сразу направилась к кровати Вероники, которая стояла в
отдалении от других кроватей, -- места хватало всем, так что девушки могли
создать себе в комнате уголок по вкусу.

В глаза директрисе сразу бросился портрет странного молодого человека,
прикрепленный к стене таким образом, что, возлежа на узкой девичьей койке.
Вероника могла непрерывно им любоваться.

Портрет изображал почти обнаженного мускулистого молодого человека
ярко-лилового цвета с желтыми полосами, нарисованными на животе и груди.
Одежда молодого человека состояла из коротких шортов, блестящих черных сапог
и черной маски, скрывавшей верхнюю половину лица.

-- Это он? -- в ужасе воскликнула директриса, которой нравились иные
мужчины.

-- Да, -- просто ответила Вероника. -- Это и есть Джон Грибкофф, и я
его безумно люблю. -- Но его на самом деле нет? -- спросила директриса. --
Но он есть и на самом деле, -- ответила Вероника. -- Где же он живет?

-- Он живет между миром живых и мертвых, он живет в туманной
бесконечности, ему там страшно скучно, и он хочет со мной дружить. Разве это
плохо?

--О, эй!-- воскликнула директриса. -- Пожалуйста, пускай он живет там,
где он живет, но только я не хочу, чтобы он беспокоил твои хермо.

-- Что? -- удивилась Вероника. -- Может быть, я вас не точно поняла?

-- Напомни мне русское слово для это понятия, -- взмолилась директриса.
-- Это то, за что дергают. -- Хер-мо? -- Да, да! Нервы!

Директриса подошла к портрету. Она была вынуждена признать, что,
несмотря на дикую раскраску, Джон Грибкофф производил впечатление
гармоничного молодого человека.

-- И как ты с ним познакомилась? -- спросила госпожа Аалтонен. -- Если
это не секрет.

-- Тут нет никакого секрета, -- ответила Вероника. -- Сначала я увидела
его снимок в журнале, и мне он понравился. Потом мне попалась видеокассета с
его концертом, и я подумала: вот в кого бы мне влюбиться! А потом он стал ко
мне приходить.

-- Как так? -- Директриса, было успокоившаяся, встрепенулась. -- Куда
приходить?

-- Сначала во сне, -- ответила Вероника. -- Но мне этого было мало. Мне
хотелось до него дотронуться. -- Но ты знала, что он мертвый? -- Он не
совсем мертвый', -- терпеливо разъяснила девушка. -- Все, кто попадает на
вершину Эвереста, остаются в значительной степени живы.

-- Хорошо, -- не стала спорить директриса. -- Значит, обнаружилось, что
твой избранник в значительной степени жив и готов тебя трогать?

-- Вы совершенно правы, госпожа Аалтонен, -- согласилась девушка. -- И
у вас есть... кохтаус?

-- Простите, госпожа директриса. Я не совсем поняла, на что вы
намекаете, но надеюсь, что вы не имеете в виду ничего неприличного?

-- О нет! -- Теперь наступила очередь смущаться директрисе. -- Кохтаус
-- это когда два человека только видят друг друга, но ничего больше не
делают.

-- Так у нас и было, -- согласилась Вероника. -- Но, .честно говоря,
мне хочется, чтобы Джон Грибкофф сделал со мной что-нибудь еще... более
энергичное. Мне же семнадцать лет, и одного кохтауса мне недостаточно.

Директриса почувствовала облегчение, потому что происшествие, как
оказалось, пребывало в рамках допустимого. Подобные случаи в Детском доме
уже бывали. Воспитанники и воспитанницы устраивали романы между собой, был
даже случай, когда воспитанница соблазнила преподавателя черчения. Что же
касается влюбленности в актеров, спортсменов и телевизионных полицейских, то
подобные случаи происходили довольно часто.

Директрису смущало только, что возлюбленный Вероники уже умер и никто
этому не удивляется. Надо будет проверить с психиатром, не зарождается ли в
девушке болезнь некрофилия, то есть любовь к мертвецам.

-- И где же вы делаете... кохтаус? То есть встречаетесь? -- спросила
директриса.

-- К сожалению, госпожа Аалтонен, я не смогу вам ответить на этот
вопрос, -- сказала Вероника. -- Потому что вы мне наверняка запретите наш
кохтаус.

Вероника уже сомневалась в том, что под словом "кохтаус" скрывается
всего-навсего "свидание".

-- Но ведь это шутка, игра! -- воскликнула директриса, зная уже, что
совершает ошибку. Если ты имеешь дело с человеком, у которого есть мания --
какая угодно: любовная, национальная или идейная, -- надо с ним, если не
соглашаться, то по крайней мере не спорить.

-- Для вас, может быть, и шутка, -- спокойно ответила девушка. -- Но
для меня переломный момент в жизни. Может быть, я убегу от вас вместе с
Джоном. Он уговаривает меня бросить вашу школу. -- И где же вы будете жить?

-- У Джона осталось несколько замков и летних домиков. Может быть, мы с
ним побудем на Таити.

-- Голубушка, -- рассердилась директриса. -- Какой еще Таити? Твой Джон
умер, разбился, ты же сама сказала!

-- Что-то разбилось, а что-то для меня осталось, -- загадочно
произнесла Вероника, взяла с тумбочки небольшую фотографию своего
возлюбленного и поцеловала ее. После этого она протянула ее директрисе со
словами: -- Поглядите.

Поперек фотографии было написано размашистой рукой:

"Моей возлюбленной Веронике от верного ей Джона Грибкоффа". И дата: "6
сентября". Две недели назад.

-- Ясно, -- сказала директриса, возвращая фотографию и тяжело вздыхая.
Она не думала раньше, что Вероника -- такая лгунишка. Самой подписать себе
фотографию -- как это пошло!

В то же время маленькая ложь тщеславной девушки чем-то успокоила
директрису. Если Вероника идет на такие наивные хитрости, значит, опасности
для ее жизни и жизни человечества пока нет. Хотя, конечно, девочка требует к
себе повышенного внимания -- такой возраст... что поделаешь!

-- Вероника, -- сказала директриса, -- я тебя понимаю. Трудно девушке в
таком возрасте находиться в четырех стенах, даже если это золотые стены. Но
ты знаешь, что с окончанием школы заканчивается и исследование тебя. Мы
будем надеяться, что твои родители будут найдены и откроется тайна твоего
происхождения. И ты вернешься в свою семью или, если захочешь, продолжишь
свое образование на Земле.

-- А вот это никому не известно! -- резко возразила Вероника, и ее щеки
окрасились ярким румянцем. -- Откуда мне знать, что я -- обыкновенный
человек? А вдруг во мне таится чудовище? Или страшный микроб? Или по
достижении совершеннолетия я взорвусь, подняв в воздух весь ваш любимый
остров?

-- О нет! -- воскликнула директриса, которая и сама всегда жила в ужасе
от такой возможности. -- Это так на тебя не похоже. Вероника! Ведь ты всегда
была хорошей пейти!

-- Была, да кончилась, -- сурово ответила Вероника. Она обратила свой
воспаленный взор к большому портрету лилового красавца и воскликнула: -- О
мой Джон, ты один во всем свете не боишься меня, ты один мне доверяешь! О,
как я устала жить в роли потенциального чудовища, быть чужой среди людей, к
которым я так стремлюсь всем сердцем. Я хочу быть обыкновенной девушкой, я
хочу целоваться с простым сельским парнем, но даже здесь судьба смеется надо
мной -- из всех возможных поклонников мне достался лишь один -- труп,
разбившийся вдребезги о вершину Килиманджаро!

-- Эвереста, -- поправила воспитанницу памятливая директриса.

-- Ах, какое мне дело до того, как называется та гора, которая
подставила под твое мягкое тело свои острые скалы! И ты остался лишь
видением... Но и этого мне не дано! И это у меня отбирают!

-- Никто не отбирает его у тебя, -- откликнулась директриса. -- Ты
вольна любить этого Джона. Только не принимай так близко к сердцу. Учись,
гуляй, играй в подвижные игры... никто не будет тебе мешать. Ведь нас
беспокоит лишь твое душевное состояние!

Но Вероника не слушала добрую директрису. Она рухнула на кровать и
залилась горькими слезами.

Комиссар Милодар внимательно слушал рассказ директрисы. Он поднялся,
подошел к окну и стал вглядываться в озерную даль, затянутую мелким дождем.

-- И что же заставило вас не поверить девушке? -- спросил он наконец.

-- Как вы догадались, что я не поверила? -- Иначе зачем вам ночью
бегать по острову? -- Тьетенкин, -- согласилась директриса. -- То есть
разумно с вашей стороны. Я не до конца поверила девушке. Потому что я
просила врача усилить наблюдение за этим ребенком... -- Сколько ребенку лет?

-- Семнадцать по земному счету. Но мы не знаем, сколько по ее счету.

-- Надо бы раньше выпускать ваших птенчиков на волю! Они застаиваются в
гнездышке.

-- О, я вас понимаю! Но есть указание ИнтерГпола задерживать пребывание
сирот на Детском острове до последней крайности. Сироты должны быть
идентифицированы. -- Как? -- удивился комиссар. -- Это есть русское слово!
-- гордо сказала директриса, которой не всегда легко давались очень длинные
русские слова.

-- Ну да, конечно, -- согласился комиссар. --А я уж было решил, что
чукотское.

Директриса не оценила юмора и продолжала свой рассказ.