Чтение 3–й страницы книги ~Похищение Тесея~

вместо него выпустили запасного, к сожалению, тоже с Тринидада. Матч
продолжался.

Кришнаит протянул Коре еще одну лепешку, завернутую в листок бумаги с
номером телефона и предложением встретиться для обсуждения духовных проблем.
Милодар, заметив, что Кора читает листок, в мгновение ока выхватил его и
сжевал. Кришнаит тихо плакал. На поле кипели страсти, потому что
Марадона-Джуниор упал в нашей штрафной площадке и делал вид, что ему сломали
ногу. Но кто мог сломать ему ногу, если рядом никого, кроме бело-голубых, и
не было! Если кто и сломал ему ногу, то не иначе как аргентинский защитник
Хуан Обермюллер, наверное, его дедушка был палачом Освенцима.

Стадион ревел, пытаясь издали доказать этим перекупленным тринидадцам,
что Марадона-Джуниор сам сломал себе ногу, чтобы заработать пенальти, и даже
сломал ее заранее, вчера или позавчера, под общим наркозом.

На беговую дорожку выехали три пожарные машины и начали угрожающе
поводить рыльцами шлангов, как бы отыскивая жертвы.

Судья из Тринидада отправился к белой отметке, чтобы показать, откуда
он назначает одиннадцатиметровый штрафной удар в наши многострадальные
ворота. Марадону-Джуниора унесли, а весь стадион принялся выть, чтобы
запугать тринидадского судью. Но, видно, заплатили ему в галактических
кредитах, так что разжалобить судью никак не удавалось.

Христофор Кортес, по прозвищу Буэнос-Айрес, вышел к мячу и установил
его, не обращая внимания на беспорядочные выстрелы с трибун. Отмахиваясь от
пуль железной перчаткой, отошел на десять метров. Наш вратарь Харитонов
покачивался, как пантера перед прыжком, и вместе с ним покачивался весь
стадион. Даже Кора ощутила ужас перед тем, что сейчас произойдет.

Нарастая, как далекая лавина, и заполняя собой воздух, над стадионом
возник и расширился глухой, многотысячеглотковый свист.

Коре казалось, что этот свист придавит к траве, расплющит несчастного
нападающего аргентинцев, вынужденного, разбегаясь, тащить на себе этот
непосильный многотонный груз.

Но тот, выдирая ноги из земли, отчаянно стремясь к мячу, все же
добрался до него и ударил, как можно ударить по пудовой гире...

Мяч лениво покатился по траве, с трудом добрался до ворот, и там уже,
как следует подпрыгнув, вратарь Харитонов накрыл его телом и замер, словно
совершил немыслимый подвиг, прыгнув за мячом на высоту пятиэтажного дома.

Но как воспарил стадион! Как все кричали и веселились, пели и плясали,
пили водку, припрятанную в карманах и за пазухой, распевали народные песни.

Удрученный нападающий побрел к центру поля, а наши, словно в них
вселился дух войны и победы, ринулись к воротам противника.

Удар Желюбко пришелся в штангу, и она зазвенела, как мачта от попавшего
в нее пиратского ядра, Кусюцкий врезал мячом во вратаря, и того пришлось
унести с поля, поменяв на нового, молодого и, к счастью, необстрелянного.

Штурм ворот аргентинской команды неизбежно закончился бы голом, если бы
не очередная случайность. В то время как защитники аргентинцев бестолково
отбивали мяч куда угодно, только подальше от своей штрафной площадки, один
из таких случайных ударов послал мяч в ноги Хуана Обермюллера, и этот
аргентинец немецкого происхождения совершенно случайно оказался в центре
поля в полном одиночестве с мячом в ногах.

Несколько секунд Хуан стоял на месте и раздумывал: послать ли мяч на
трибуну или вернуть своему вратарю. Тренер аргентинцев махал ему от кромки
поля, внушая дьявольские планы, и внушение достигло цели -- словно нехотя и
даже не спеша Хуан побежал к нашим воротам, а наши нападающие, напрасно
прождав от него паса или аута, погнались следом. Но опоздали. Так что Хуан
встретился с неосмотрительно выбежавшим из ворот Харитоновым, обогнал его и
побежал дальше к воротам. Харитонов бежал за Хуаном Обермюллером, требуя,
чтобы тот остановился и перестал хулиганить, наши нападающие и защитники
бежали за Харитоновым и клеймили его последними словами, судья тоже бежал за
всеми...

Некоторые из болельщиков, что сидели в первых рядах, поняли, чем это
безобразие может кончиться, и стали выбираться на беговую дорожку, но тоже
не успевали. Снайперы, которые могли бы подстрелить Хуана, к сожалению,
истратили боеприпасы раньше, лишь один фоторепортер успел выскочить на поле
и упал на пути аргентинца. Но аргентинец, к сожалению, не обратил внимания
на этот подвиг и, вкатив мяч в ворота, сам упал туда следом.

-- Ну где же ветераны?! -- кричал Милодар. -- Где ветераны с
пулеметами?

Ветеранов не было. Продажный судья засчитал гол, а герой-фоторепортер
поднялся, вытащил мячик из сетки и убежал с ним, давая этим понять, что
никакого гола и не было, потому что и мячика не было.

Кришнаит протянул Коре кунжутную лепешку, и Кора заподозрила, что он
втайне болеет за аргентинцев. Сосед с другой стороны, в наушниках, сидел,
закрыв глаза, и блаженно улыбался. Это был странный человек.

Когда после пятиминутной задержки, в ходе которой солдаты отбивали у
болельщиков то, что когда-то было нападающим Хуаном Обермюллером, и уносили
в госпиталь, игра возобновилась. На табло горели цифры "2:0" в пользу
Аргентины.

До конца первого тайма оставалось несколько минут, и стадион угрюмо
шумел, не в силах придумать, чем бы взять этих аргентинцев. И вдруг
откуда-то издалека донесся крик: -- Плюш-кин... Плюш-кин... Плюш-кин... --
Плюш-кин! ПЛЮШ-КИН!

Стадион скандировал это слово, как будто кричал: "Ура!"

-- Что это? -- спросила Кора у толстого соседа. Тот не услышал.

-- Кто это? -- спросила Кора у Милодара. -- Ах, отстань, -- ответил
комиссар. -- Ничего не выйдет!

Тут прозвучал свисток судьи, и команды, провожаемые воем и ревом
публики, спрятались в подземных туннелях зализывать раны и планировать новые
атаки. -- Пойдем в буфет, -- предложил Коре комиссар. Она сначала хотела
отказаться -- такое состояние ста тысяч человек ее удручало и вызывало
дурноту, но Милодару почему-то нужно было, чтобы Кора испытала полный набор
мужских удовольствий. Так что Кора, чтобы не спорить с начальством, пошла с
ним под трибуны, где было шумно, накурено, воняло перегаром, валялись банки
из-под пива и бутылки из-под "Смирновской" водки, где мрачно шумели
рассерженные болельщики, словно пчелиный рой, готовый кинуться на прохожего,
который случайно задавил его матку.

Коре показались невкусными и пресными бутерброды, которые добыл для нее
Милодар, и пиво, принесенное кришнаитом, который на правах старого знакомого
.увязался за ними.

-- Кто такой Плюшкин? -- спросила Кора, чтобы поддержать светскую
беседу.

-- Ничего не выйдет, -- сказал кришнаит и сунул Коре в карман листок со
своим телефоном.

Но комиссара такие дешевые трюки не смущали, он вытащил листок из
кармана и проглотил его, не разжевывая.

-- Плюшкин, -- сказал он, -- выведен из состава команды еще до начала
первенства мира. И за дело. -- За какое? -- осторожно спросила Кора. -- Это
был неплохой нападающий... -- Отличный нападающий, -- добавил кришнаит. --
Но он нарушил режим, -- сказал Милодар. -- Вообще-то все нарушают режим. --
Кришнаит вытащил из кармана блокнот и написал на листке свой телефон. -- Но
тут дело было в принципе.

-- Вот именно что в принципе, -- согласился Милодар и отнял блокнот у
кришнаита. -- Плюшкин набрал лишний вес. -- Ну и что? -- не поняла Кора.

-- Ему было сказано -- не набирай лишний вес. А он набрал.

-- И что же в том криминального? -- Даже президент издал указ, чтобы
Плюшкин сбросил лишний вес.

-- А он не сбросил, -- сказал кришнаит. Писать ему было больше не на
чем, и он показывал номер на пальцах. -- Он добавлял еще и еще. -- И стал
плохо играть в футбол? -- Никто не знает, -- ответил Милодар. -- Он же не
был допущен. -- Но почему?

-- Потому что это было сделано по аморальной причине, -- сказал
кришнаит. -- Он плотски влюбился в одну женщину. А та сказала ему, что
хочет, чтобы он стал толстым и красивым. Несмотря на то что руководство
команды и государства требовало от Плюшкина спортивной формы и подтянутой
фигуры, он начал бессовестно жрать, нарушать режим... -- А она? -- спросила
Кора. -- Кто она? -- не поняли мужчины. -- Женщина. Она полюбила его? -- Об
этом ничего не известно, -- сухо ответил Милодар, словно Кора допустила
бестактность.

-- Нет, -- печально сказал кришнаит. -- Она заявила, что толщина портит
мужчину. Она не может любить человека, который ради развращающей женской
любви мог пойти на нарушение спортивного режима, на предательство интересов
команды и спорта в целом. Она ушла от него к председателю акционерного
общества "Большой честный спорт". -- А он? -- спросила Кора, пожалев
футболиста. -- А он, говорят, играет в дворовой команде. -- За этим
скрывались большие интересы монополий, -- заметил Милодар, -- молодому
человеку они непонятны.

-- И не хочу понимать, -- ответил с достоинством кришнаит. -- Я
сторонник духовной любви, чистой от плотских утех. Вы меня понимаете? -- Он
обратил страстный и двусмысленный взор на Кору, будто предлагал ей не верить
его словам.

Тут по переходам и подземным помещениям разнеслись звонки и свистки, и
зрители, доедая бутерброды и допивая пиво, поспешили обратно на трибуны.

Второй тайм начался бурными атаками российской команды. Казалось, гол
назревал, он, как говорят комментаторы, витал в воздухе. Но никак не мог
довитать до ворот противника. Аргентинцы (их число поубавилось, так как уже
трех или четырех игроков вывели из строя наши защитники, а резерв замен
аргентинцы уже исчерпали) продолжали нагло обороняться, а их вратарь брал
мячи, что неслись в дальние от него углы. По трибунам, как электрический
разряд, пронесся слух о том, что президент обещал автору каждого русского
гола по "мерседесу-лада", но это лишь прибавило суматохи на поле и шума на
трибунах.

А когда вовсе не удавшийся ростом и неприятный на вид, почти чернокожий