крикнуть кондуктору.
думал, - а то странное чувство смущения, которое заставляет утопленников
погибать, не издав ни звука, а жертв насилия молчать, хотя неподалеку
проходят люди. Это чувство стыда перед нарушением каких-то въевшихся в
кровь правил поведения, чувство настолько сильное, что оказывается сильнее
страха смерти. Андрей понимал, что должен крикнуть кондуктору: "Стойте!
Остановитесь!" Его губы шевелились, но с них не слетало ни звука.
Лидочку, стоявшую растерянно и сиротливо посреди нее.
открыл конверт, в котором была записка от отчима и двести рублей. Он вынул
из пачки десять рублей, заплатил за билет, остальное положил в карман,
даже не прочтя записку.
горячие чебуреки, Андрей чуть было не решился нанять извозчика и вернуться
в Ялту. Он взялся за ручку чемодана и тут понял, что не знает адреса
Лидочки. Не бродить же всю ночь по городу? А если он встретит отчима или
Глашу? Ведь Ялта - маленький городок, и все там на виду. К тому же теперь,
по прошествии времени, Андрей все больше убеждал себя, что появление
Лидочки на площади - совпадение, а ее жест - удивление по поводу того, что
она так неожиданно увидела Андрея.
пока шофер заливал воду в радиатор автобуса, Андрей спустился вниз, к
фонарю, что горел у придорожного ресторанчика, и при свете его прочел
записку отчима. Записка была короткой. Конечно же, отчим написал ее вчера:
счета в Коммерческом банке ты будешь получать ежемесячное пособие.
Надеюсь, его хватит на скромный образ жизни. Жду тебя на
рождественские каникулы.
* * *
небольшой квартире вдовы Глаголевой на Сретенке, Андрей получил очередное
письмо от тети. В него был вложен другой небольшой конверт. Конверт был
адресован Андрею Берестову в Симферополь, на Глухой переулок. В тот день
Андрей спешил к одному из новых приятелей, на встречу эсдеков, к которым
он уже почти примкнул, ибо под влиянием своего однокурсника Погоняйло
уверовал в величие Карла Маркса. Он разорвал конверт, ничего не подозревая
и даже не затруднив себя размышлением, от кого могло бы прийти письмо.
- начиналось оно. Почерк был крупный, округлый, мягкий, с легким
правильным нажимом. -
ты уехал. Но сегодня мне приснилось, будто ты разговариваешь со мной
и хочешь вернуться. Сон - это глупость, я снам редко верю, но я
испугалась, что ты надумаешь написать мне, а письмо возьми да
попадись на глаза Сергею Серафимовичу. А это его очень огорчит. Так
что, пожалуйста, не пиши мне, если захочешь, а если не захочешь, тем
лучше. А написать мне можно до востребования на ялтинскую почту.
тобой, хоть и сердце мое разрывалось. Сергей Серафимович вернулся
раньше времени, и что он видел или слушал - одному Богу известно. Он
после этого много дней пребывал в горьком состоянии духа и по сей
день со мной разговаривает лишь по хозяйственным надобностям, нет
между нами былых добрых отношений. Хоть я стараюсь, чтобы все шло
по-прежнему. Тебя он не винит, ты не думай. Он во всем винит меня, и
поделом, потому что считает тебя заместо сына и видит свою
обязанность в твоем благополучии, а меня всегда полагал чем-то вроде
твоей мачехи, и в его глазах поэтому мой грех велик и непростителен,
как кровосмешение. Он же по-своему любит меня, и мы с ним много лет
вместе прожили. Так что, если ты хотел приехать к нам на Рождество,
то этого делать не надо. Сергей Серафимович может не совладать со
своим расстройством и сказать лишнего. Он теперь замкнулся, много
пишет, часто уезжает по делам даже в Петербург, на здоровье не
жалуется, но знаю, что сердце у него слабое, хотя он никому об этом
не скажет.
скучно, темнеет рано. И знаю, что грех, а скучаю. Ты если соберешься
написать, напиши на почту, до востребования. Но если все же приедешь
на Рождество, вернее всего Сергей Серафимович и виду не покажет.
Надеюсь на щепетильность Марии Павловны, что она письмо не откроет и
не прочтет.
улице проезжают пролетки. Вода стекает с зонтов немногочисленных прохожих.
неинтересно.
думая, каково ей жить с таким старым человеком, как отчим. Но это днем.
Ночью было иначе. Ночами ему снилось, что он вновь обнимается и целуется с
ней. Но в этих снах всегда присутствовал кто-то третий, ощутимый то по
кашлю, то по скрипу, наблюдающий и гневный. И это присутствие не давало
слиться с Глашей.
отчима. Он-то уже давно знал, почему их расставание с Глашей было таким
странным, он понимал теперь, каково было Глаше прощаться у калитки, зная,
что сверху из-за шторы кабинета на них смотрит, молчит и гневается Сергей
Серафимович. Письмо возбудило в памяти все, до вздоха, до слова, до стона
в страсти. Андрей даже понюхал листок, и ему показалось, что он различает
легкий свежий запах Глашиной кожи. Но, конечно же, этого быть не могло,
потому что прошло больше месяца с тех пор, как пальцы Глаши касались
письма.
любви и клятв вернуться. Он так и заснул, не запечатав и не отправив его.
И может, к лучшему, потому что, когда перечел утром, испугался собственной
нелепой и глупой страсти. Он разорвал письмо, хотел написать новое, но
пора было идти на лекцию. Так он Глаше и не ответил, хотя еще не раз
собирался. Правда, перед Рождеством, накупив дюжину открыток с детишками у
елки, он разослал их по родственникам и знакомым, написал открытку и
Глаше. Хотел было послать на адрес отчима, но потом передумал - послал на
почту, до востребования. В конце после поздравлений приписал:
* * *
что в Париж судьба меня не закинет, потому что на курсах господина
Берлица я занял первое место с конца. Оказывается, французский язык
совсем не моя стихия. Ж'не компран па? Ты понимаешь? Я вас не
понимаю. Беда другая, деньги куда-то проваливаются, и когда блудный
сын вернется в Симферополь, будет громадный скандале, как говорят
французы, потому что я истратился на много недель вперед, в том числе
на лечение триппера (прости за подробности). Так что у меня один путь
- в разбойники или в гусары. Дошло до того, что, встретив на Невском
проспекте (это главная улица вашей столицы) нашего друга фон Беккера,
я осмелился востребовать с него долг в размере 10 руб. Каковых у него
не оказалось. Наш фон Беккер, оказывается, большая шельма. Я
напросился к нему в гости, и он со скрипом и скрежетом зубовным меня
привел в замечательную квартиру. Сам он снимает комнату у одной
генеральши, ведет себя джентльменом и делает вид, что он - настоящий
барон, ты же знаешь, как это ему удается. У генеральши есть дочка -
хочется немедленно надеть на нее чадру. Нет, ты меня неправильно
понял: не от отвращения, а от восхищения, от желания припрятать такое
сокровище для себя одного. Нечто нежное, голубое, воздушное со
странным именем Альбина. Я готов был жениться на Альбине немедленно и
Корнев Павел
Маккэфри Энн
Шилова Юлия
Василенко Иван
Конюшевский Владислав
Бажанов Олег