Серафимович. - Я делюсь с тобой своими тревогами, но ты вправе счесть их
стариковской воркотней.
не человеческой, а как у пресмыкающегося - словно у исхудавшего хамелеона.
пока думать о нем не способен. Ты вообще бы предпочел сейчас фланировать
по набережной со знакомой восьмиклассницей семнадцати лет от роду. Год в
твоей жизни - дистанция экстраординарная. Для меня это - минута.
Хоть у меня и нет на примете восьмиклассницы, я бы предпочел сейчас
фланировать по набережной.
заметил.
скорее, чем предполагаешь. А я постараюсь тебе помочь.
словно не обращался к Андрею, а подумал вслух.
бутылку. А Сергей Серафимович словно забыл о ней.
сказал он, - я не хочу ограничиваться лишь денежной помощью, которая может
обесцениться скорее, чем мы с тобой этого бы хотели. Однако в любом случае
я открыл на твое имя счет в Московском коммерческом банке - завтра я
передам тебе все документы. Я вполне доверяю твоему здравомыслию, но все
же хотел бы застраховать тебя от неожиданных эскапад, которые столь
возможны в твоем возрасте. Ты сможешь распоряжаться этим счетом лишь в
определенных пределах.
человека. Как я не люблю его хамелеонью шею, его слишком светлые глаза,
его выпяченную нижнюю губу, его манеру громко сосать потухшую трубку, его
удивительное умение унизить человека. Сейчас я встану и откажусь от этих
отвратительных подачек и уйду..."
мои действия оправдываются заботой о тебе. Я хочу быть уверенным в том,
что у тебя будут все условия для получения образования. Даже если меня не
станет. Даже если война обесценит все бумаги. Мне нужно, чтобы ты получил
образование.
Но странным образом. Скорее не учил, а испытывал. Каждое очередное
испытание занимало от силы месяц. Как-то они излазили весь Карадаг, мокли,
мерзли в палатке, дошли яйлой до окрестностей Карасубазара - собирали
гербарий горных растений. На следующие каникулы Сергей Серафимович, забыв
о ботанике, ползал с ним по скалам от Симеиза до Байдарских ворот в
поисках минеральных обнажений, чтобы годом позже встретить его с сачками.
Так началось энтомологическое лето, навсегда пропахшее в памяти эфиром и
исколотое длинными булавками. Видно, специалиста по жукам в Андрее отчим
также не обнаружил...
отвращение. И сам отчим, и все, что он говорил либо делал, было для Андрея
притягательно, но, пожалуй, главной причиной постоянных неудач отчима в
попытках отыскать и раскрыть дарования пасынка была его собственная
внутренняя холодность, всегдашнее сохранение расстояния между всезнающим
учителем и обыкновенным учеником.
отличиться, и, конечно, не ради успехов в ботанике. Но отчим ни разу не
догадался либо не пожелал догадаться уступить: замедлить шаг, не прийти
первым. Как-то, после шестого класса, в последней их совместной
экспедиции, к счастью недолгой, где они наблюдали и пытались
фотографировать жизнь птиц, грызунов и иных обитателей плоскогорий за
Чуфут-кале, сидя, усталый, под редким дождиком, у костра, ловко и быстро
разожженного отчимом, он понял, на что все это похоже.
именовали крестословицей, а отчим, разумеется, английским словом
"кроссворд". В ней надо было вписывать слова в пустые квадратики. Так его
походы с отчимом были как бы совместным разгадыванием кроссворда при
условии, что ни единого слова Андрею не дали разгадать первому.
Неизвестно, догадался о том Сергей Серафимович или нет, но Андрей-то был,
наверное, убежден: ни за что не станет ни геологом, ни ботаником, ни
энтомологом, ни орнитологом. Он подал прошение в Московский императорский
университет на историю.
скорее, чем следовало, и ему показалось, что отчим опять улыбается.
петербургскому профессорскому дому. С высокого потолка свисала на
бронзовых цепях люстра с белым матовым абажуром, являвшая собой как бы
впятеро увеличенную керосиновую лампу, хотя люстра была электрической. Пол
кабинета был застелен огромным, от стены до стены, персидским ковром, и
посреди него стоял овальный стол, накрытый шоколадного цвета суконной
скатертью. Вокруг стола на неизменных местах стояли венские стулья. У
дальней стены располагался большой резной письменный стол с мраморным
прибором и часами: часы были ампирными, с позолоченными сфинксами и
малахитовыми колонками. Между столом и голландской печью поместился
высокий, красного дерева, книжный шкаф, напротив, между двух окон, стояла
бочка, в которой росло лимонное дерево, иногда дававшее настоящие плоды, а
по обе стороны от него - глубокие черные кожаные кресла. Такой же диван -
мягкий и уютный, Андрею приходилось спать на нем, - стоял справа от печи.
И ничто в этом кабинете никогда не менялось, не сдвигалось с места.
изображала бурю на море. Зеленые, подсвеченные прорвавшимся сквозь облака
солнцем волны накатывались на зрителя, неся беспомощную, с порванными
парусами шхуну. Вторая - екатерининских времен - была портретом молодого
черноволосого человека в зеленом мундире с красными отворотами и узким
эполетом на плече. Резкими чертами лица он был похож на отчима.
ящик, нажал, не таясь, на скрытую кнопку в его задней стенке, отчего эта
стенка откинулась, и отчим вынул оттуда связку ключей. Действия отчима
Андрея заинтересовали, потому что никогда ранее он не предполагал за
Сергеем Серафимовичем склонности к секретам, а обстановка светлого уютного
кабинета не вязалась с потайными кнопками и двойными стенками.
портрет военного, обернулся к Андрею и сказал:
провел его указательным пальцем по раме. В одном месте палец ощутил
выпуклость. Сергей Серафимович нажал на эту выпуклость пальцем Андрея.
Неожиданно картина сдвинулась с места и с помощью какого-то скрытого
механизма откинулась, словно дверца шкафа. За картиной образовался серый
стальной сейф.
Вставь в верхнюю скважину и поверни три раза против часовой стрелки.
синий пакет и несколько конвертов.
конверте было написано:
Андрею Берестову.
Вскрыть в слулае моей смерти или исчезновения.
ее последнее слово могло встретиться у Коллинза или Буссенара. Но Андрей
ничего не сказал.
полки толстый синий, запечатанный сургучом пакет.
валюта имеет больше шансов пережить любую войну, нежели европейская. Здесь
же акции швейцарской часовой фирмы "Лонжин". Наверное, и их не коснутся
грядущие трагедии. Хотя кто знает... Что касается писем и бумаг, то ты
имеешь право прочесть их, но никому, ни при каких обстоятельствах не
должен их показывать. Впрочем, если у меня будет время и возможности, я
постараюсь их уничтожить.
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Корнев Павел
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Афанасьев Роман