* * *
скрежещет дверь в ад, подумал он. Может быть, они специально сыплют песок
в петли?
принес миску с кашей и эмалированную кружку с жидким чаем. Проверил, есть
ли вода в умывальнике, приподнял крышку ведра, от которого пахло хлоркой,
обнаружил, что оно пустое. Потом сказал, что днем лежать на койке не
положено.
чай, кашу есть не стал. И подумал, насколько человек быстро привыкает к
нелепым и унизительным условиям жизни. Волк бы метался по клетке,
отказывался от еды, птица бы разбилась о прутья, а вот он, студент,
человек если и не утонченный, то интеллигентный и неглупый, воспитанный в
понятиях порядочности и чести, не представляющий, как можно сесть за
завтрак, не почистив зубы, покорно оправляется в ведро и пьет чай из
кружки, и сердце его не разрывается от мысли, что ближайшие десять, а то и
двадцать лет он проведет в заточении... а может быть, через несколько
месяцев в подобной же камере он будет ждать своего последнего часа, а за
дверью прозвучат шаги начальника тюрьмы, врача и священника, чтобы вести
его к виселице.
смерти была настолько ужасна и реальна, что он вскочил, подбежал к двери,
чтобы проситься наружу, но спохватился и понял, что такой радости
Вревскому он доставить не может.
давали бы надежду на избавление, но голова была тупой, она отказывалась
думать, и Андрей вместо этого смотрел, как два воробья устроились между
решетками на подоконнике и, не обращая на него внимания, мирно чирикают о
своих делах...
полицейский. Он принес Андрею его ремень и шнурки от ботинок. Конечно же,
понял Андрей, это так положено, чтобы я не повесился. Поэтому и отбирают.
Простой парень, добрый, наверное. В Андрее поднималась неконтролируемая
льстивость, что так свойственна тяжелым больным и подследственным, -
хочется быть хорошими с теми, от кого зависит твоя судьба, чтобы они
поняли - ты достоин снисхождения.
хорош ли Андрей. Он велел Андрею заложить руки за спину.
же, как та, что скрывала камеру Андрея, было тихо. Поднявшись на первый
этаж, они, вместо того чтобы идти выше, где должен был ждать Вревский,
повернули к двери во двор. Двор был знаком Андрею, он видел его вчера
вечером из окна. Посреди двора стоял тополь, вокруг были набросаны окурки.
и Андрей продрог.
его, оказались перед входом. Там стоял солдат с винтовкой.
арестанта к полковнику привели!
серебряным аксельбантом. Он смотрел на Андрея широко раскрытыми глазами,
будто восхищался.
Андреем и был подчеркнуто вежлив:
назад, и представился:
пожал протянутую руку. Что это - чудесное освобождение, как в романе Дюма?
деле. Ни на минуту. - Поручик взял Андрея под локоть и повел по широкой
лестнице наверх. Полицейский мрачно топал сзади.
отвяжется.
нас вам сочувствуют. Примите мои соболезнования.
"Входите, входите!" Поручик пропустил Андрея вперед, преградил путь
полицейскому, который намеревался было последовать за Андреем, и прикрыл
дверь.
половину его занимал большой полированный стол, заваленный бумагами. За
столом сидел массивный курчавый человек в форме полковника. Человек
поднялся из-за стола и пошел навстречу Андрею.
несчастья временные. Очень надеюсь.
были отрублены по колено. Шел он мягко, шаркал ногами, и ясно было, что
ему куда привычнее быть в мягких домашних туфлях, чем в высоких сапогах.
провести ночь в участке? Без теплой одежды?
поручик Тизенгаузен. - Они творят произвол.
вас нет насморка?
полковник. - Вы завтракали?
службу, а в дружбу, распорядитесь, чтобы принесли чаю.
Но если господин Берестов не откажется, мы можем предложить ему глоток
коньячку.
пришлось встретиться в такой момент. Но это последствия тяжелого
положения, в котором оказалось наше государство.
громко повернул ручку, открыл его и вынул оттуда початую бутылку коньяку и
два стакана. Раздвинул бумаги на столе полковника и налил в каждый стакан
на два пальца.
действия адъютанта. - Просто стыдно перед гостями.
Андрею, второй взял сам.
пьет.
принимаем гостей. Мы стали бумажными крысами. Война - это груды бумаг, вот
так-то.
соответствовал тосту на торжественном приеме.
на них, потом полковник и Тизенгаузен сверили свои часы, словно настенные
часы были истиной в последней инстанции. У полковника была старинная
луковица, поручик Тизенгаузен, разумеется, имел часы наручные, на черном
ремешке.
бутылку в сейф и небрежно прикрыл его.
паразитов не вынесли. Там же блохи, клопы, полное отсутствие гигиены... да
вы садитесь, я не потому сказал, что опасаюсь заразить свою мебель, нет,
не потому.
счастливым смехом.
выглядывал полицейский. Он даже встал на цыпочки, чтобы убедиться, что его
подопечный не убежал.
было от нее ожидать. - Я не переживу! Мой бедный...
минут покину. Срочные дела... так-с, срочные дела.
высоко закинуть полную руку, и они вдвоем, словно Дон Кихот с подвыпившим
Санчо Пансой, покинули кабинет.